***
Разница между матерью и дочерью была чертовски яркой. Бернардайн, высокая женщина за сорок лет, за свою жизнь родившая шестерых детей, — и это только те, кто выжили — обладала крепким, как это говорят городские, «деревенским» станом; и только частые беременности и годы подпортили её крепкую фигуру. Однако она была хороша такой: высокий рост, прямая осанка и крепкое телосложение. В какой-то степени её можно было назвать красивой. Имя женщины означало «смелая, как медведица», и хозяйка его полностью оправдывала его значение: Бернардайн была не только смелой и статной, но и сильной: соседям по улице особо запомнилась одна сцена, в которой вдова МакПасифик несёт в одной руке полное воды ведро, а другой держит у своей груди годовалого ребёнка — как хозяйка леса. Характером она тоже была не слаба и сумела сочетать в себе два таких медвежьих качества, как ярое свободолюбие — что было нехарактерно для тогдашних женщин — и любовь к своим детям. Это было странно слышать, но за всю свою жизнь Бернардайн, для которой, казалось бы, порка была привычным делом, ни разу не ударила своих детей. Да и не нужно это было: одного её взгляда хватало, чтобы шалун остановился. При этом Бернардайн всегда была готова «накормить берёзовой кашей» всякого, кто бы обидел её «драгоценных», как она сама называла своих детей. Остальные дочери и сын пошли в мать и были такими же крепкими, как она, однако это не коснулось младшенькой. То ли из-за больших переживаний Бернардайн во время беременности, — в тот момент скончался её горячо любимый муж и отец её детей — то ли из-за того, что девочка родилась недоношенной, то ли из-за её частых болезней — неизвестно. Тем не менее, Лаура явно была «не того гнезда». Порою даже казалось, что девочка была приёмной. Но Лаура ярко выделялась на фоне не только своей семьи, но и остальных родственников: всегда весёлая, жизнерадостная, безгранично добрая, она вела себя слишком по-детски, даже для своего возраста. Когда её начали подготавливать к свадьбе, — девочек уже с пубертатного возраста учили вести хозяйство и сидеть с детьми — Лаура всё ещё продолжала играть в куклы и заниматься другими «ребяческими» вещами. Не изменилось это и тогда, когда Бернардайн сообщила ей, что уже нашла для неё несколько возможных мужей — Лаура только кивнула, не придав словам матери внимания, и попросилась пойти на сеновал, посмотреть на новорождённых котят. Хотя обычно уже в этом возрасте девушки оставляли все свои «чудачества» и начинали ответственно готовиться к предстоящему замужеству. Сёстры Лауры даже пошутили как-то раз, что её будущему мужу в первые пять — а то и более! — лет придётся сказки в постели слушать и только. Да что там: юная МакПасифик даже не знала толком, откуда дети берутся, — точнее, знала про роды, про то, что у каждого ребёнка есть «мать-отец», но наивно полагала, что женщина беременеет «по воле высших сил» — а с одноклассниками разговаривала только по поводу погоды или классной работы. Поэтому никто не ожидал, что Лаура понесёт в столь юном возрасте. Однако ж это произошло. Бернардайн первым делом, конечно же, подумала, что её дочурку изнасиловали, но, внимательно осмотрев её, пришла к выводу, что насилием тут и не пахнет. Да и Лаура не вела себя, как запуганная жертва. Следовательно, она сама согласилась на это — так решила Бернардайн. И дело было не в том, что Лаура потеряла невинность до свадьбы, — это удалось бы скрыть — а в том, что она забеременела до свадьбы. Ребёнка от молвы уже не спрячешь, и о возможных помолвках можно было позабыть. Если только кто-нибудь не согласился бы взять Лауру в жёны просто так, но кому нужна была супруга без приданного да ещё и с ребёнком не пойми от кого?! Разве что какому-нибудь лодырю, желающему пожить ещё немного на заработки жены. К сожалению, и такое было не редкостью.***
— Ты можешь молчать сколько угодно, но правду сказать тебе всё равно придётся. Синяков я на тебе не вижу, значит, тебя точно не принуждали. Ну! — прикрикнула Бернардайн на свою дочь. — Я не зна-а-аю! — взвыла Лаура, закрыв ладонями лицо и тихо зарыдав. Как ей сейчас хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться... Да что угодно, лишь бы не знать этого позора! — Не знаешь, с каким мужиком трахалась?! — Бернардайн никогда не говорила при своих детях грубые слова, но недавние события полностью выбили её из привычной колеи. Тут любой не выдержит. В ответ на последнее слово девочка упала на пол, сжалась вся и, закрыв голову руками, протяжно завыла. Бернардайн смотрела на всё это с секунду, затем раздражённо стукнула кулаком по столу, и, не дождавшись от дочери тишины, встала и вышла из дому, заперев дверь на ключ. Лаура не слышала ни шагов матери, ни щёлкнувшего замка — она продолжала рыдать и дрожать, лёжа на полу и обхватив руками худенькие колени.***
Эйшилос сидел в своём любимом кресле и, куря трубку, без дела листал газету. Он так устал и разнежился, что не мог даже сфокусировать взгляд: буквы перед глазами плыли, слова прыгали по строчкам. Эйшилос отложил газету в сторону и прикрыл глаза. Не мешало бы немного вздремнуть. Почти три месяца прошло с того случая с Лаурой, и за всё это время Эйш ни разу не навестил её, даже на улице старался избегать. Конечно, это можно было объяснить тем, что ему было стыдно глядеть в глаза девочке, которую он изнасиловал, — пускай и не применяя насилия — а с другой стороны... После тех событий Эйшилос больше не жаждал встреч с Лаурой, разговоров с ней, прогулок с ней... Неужели нужна она ему была только для удовлетворения и, «отдав нужное», больше не понадобится? Эйшилос поморщился сквозь дремоту и помотал головой: да нет, такого быть не может! Лаура хорошая девушка, он не должен использовать её лишь для удовлетворения своих интимных потребностей. Так же нельзя! Эйш резко вскочил с кресла и начал собираться на встречу к Лауре. Несколько затёртый в некоторый местах, но чистый пиджак, туфли, натёртые салом для блеска и новые запонки на рукава рубашки — Эйшилос толком и не знал, о чём будет говорить с Лаурой и будут ли они говорить вообще, но увидеться с ней он непременно должен. По дороге к дому семьи МакПасифик он задержался, обдумывая, что бы купить Лауре в подарок: цветы, конфеты или ещё одну куклу. Не определившись с выбором, Эйшилос решил, что нет лучшего подарка, чем долгожданная встреча, — он надеялся, что Лаура будет рада его увидеть и не обидится на столь долгое отсутствие, а, как и в былые времени, кинется ему на шею с объятиями — и поспешил дальше. Стоило ему свернуть на другую тропу, как на пути ему попался брат Лауры. Эйшилос старался как можно меньше разговаривать с родственниками девочки, но сейчас был случай другой. Эйшилос позвал его к себе. — Скажи, твоя сестра Лаура, где она сейчас? — Дома, сэр, — хмуро ответил брат Лауры. — Почему у тебя такой грустный вид? — Эйшилос насторожился. Брат Лауры тяжело вздохнул: — Матушка страшно зла на Лауру: бранила её два этих прошлых дня, а теперь заперла её дома и не выпускает на улицу. — Отчего же? Она в чём-то провинилась? Юноша в ответ промычал что-то нечленораздельное. — Говори, — нахмурив брови, приказал Эйшилос. Брат Лауры молчал какое-то время, пока не произнёс, глядя себе под ноги: — Лаура беременна, — мрачно сказал он. Слова как нож хлестнули Эйшилоса по сердцу. Лаура... Беременна... Как? Почему?! Стараясь не показывать волнения, Эйш деликатно поинтересовался, от кого же, на что брат Лауры хмуро ответил, что этого никто не знает, вот матушка и зла. — И... и как давно она в таком... положении? — Говорят, третий месяц точно. Третий месяц! Почему именно третий?! Нет, нет, этого быть не может! Эйшилос отошёл на шаг назад и, обхватив голову руками, стоял, покачиваясь. В голове эхом звучало «третий месяц», мешая нормально думать. Но... Но как же? Это же невозможно! Лаура не могла забеременеть, он же... он же... Эйшилос с глухим стоном сел на землю. Третий месяц... Он же был готов к любым оказиям, но не к тому, что... Да лучше бы Бернардайн сломала ему хребет, застав за тем самым, чем Лаура понесла от него! Как вообще он мог додуматься до такого?! Почему не позаботился о контрацепции?! Глухой кашель со стороны вернул Эйша в настоящий мир; он вздрогнул и резко вскочил на ноги, ошарашенно глядя на брата Лауры. «Неужели это правда?» — А... Могу ли я навестить вас? Мне нужно... поговорить с твоей матерью, — стараясь унять волнение в голосе, сказал Эйшилос. Он боялся, что брат Лауры, увидев такую его реакцию, заподозрит неладное, но, к счастью для самого Эйша, всё обошлось. Брат Лауры и сам, похоже, пребывал в раздумьях и мало обращал внимания на мелкие детали. — Я думаю, да. Матушка, правда, до сих пор в гневе... — Неважно, — резко перебил его Эйш. — Просто отведи меня туда.***
Вот и та дверь. Эйшилос тянет руку к дверной ручке, но рука дрожит, и он никак не может ухватиться за эту пресловутую ручку. — Сэр, что с Вами? — обеспокоенно спрашивает брат Лауры. — Вас так трясёт... У Вас не жар? — А? Нет. Просто не выспался сегодня, — соврал Эйш. Брат Лауры пожал плечами и открыл дверь. Из тёмного помещения повеяло холодом, но только Эйшилос знал, что это не от сквозняка. — Матушка? — брат Лауры, оставив Эйшилоса позади, ступил за порог. — Матушка, ты тут? Господин Адамсон хочет поговорить с тобой. Да где же она? — вполголоса добавил он, уходя в сторону ближайшей двери. Эйшилос медленно ступил за порог дома. Это далось ему с невероятным трудом: он думал, что небесный гром разорвёт его на части за его грехи. Этого не произошло, но легче не стало. Пока брат Лауры бродил по дому в поисках Бернардайн, Эйш осматривался по сторонам. С его последнего визита ничего не изменилось: вот тот засов, на который он запирал дверь, вот то окно, которое он занавешивал, а вот та кровать, на которой... На которой... От злых воспоминаний Эйшилоса отвлёк глухой стук, доносящийся из другой комнаты. — Кажется, матушка там, — сообщил ему невесть откуда взявшийся брат Лауры. — А? Да, идём скорее, — запинаясь, кивнул Эйшилос. Из-за приоткрытой двери доносились голоса. Эйшилос, пребывавший до этого в раздумьях, не мог разобрать, о чём говорили, но стоило ему подойти ему ближе, как всё прояснилось. В комнате, служившей семье МакПасифик всем, чем только можно, у занавешенного тонкой тканью, через которую пробивались яркие лучи солнца и, рассеиваясь, ложились на деревянный пол, стоял большой дубовый стол; за ним, скрючившись, сидела Лаура, — при виде её у Эйшилоса скрутило живот — а над ней, точно надсмотрщик, стояла Бернардайн. Седые волосы женщины, наскоро заколотые на затылке, прядями лежали на её широких плечах; вся фигура Бернардайн была напряженна: руки скрещены на груди, взгляд нахмурен, а голос твёрд. — Лаура, я задала тебе вопрос: так отвечай же на него! — женщина стукнула кулаком по столу, и от этого звука не только Лаура, но и Эйшилос вздрогнул. — Я не знаю, как это... — захлёбываясь от слёз, причитала Лаура. — Не знаю! — Все вы так говорите: не знаю, не знаю, а потом раз! и брюхатые. Прямо чудеса какие-то! — на этих словах женщина театрально всплеснула руками. — А люди-то что скажут? Что «чудесным образом» ты на сносях?! Девочка закрыла голову и задрожала в беззвучных рыданиях. Бернардайн стояла прямо напротив неё и едва сдерживалась, чтобы не залепить дочери крепкую пощёчину. Одного удара крепкой руки хватило бы, чтобы не только «успокоить» девочку, но и заставить ту навсегда замолчать. Нет, Лаура не должна там сидеть: там должен быть, он, он! Он виноват, не бедная Лаура! — Матушка? — осторожно позвал брат Лауры, и Бернардайн подняла голову на своего сына. Встретившись с её тяжёлым взглядом, Эйшилос шумно вздохнул и почувствовал, как у него затряслись колени. На миг ему показалось, что Бернардайн всё поняла, что она знает, кто осквернил её дочь, и что прямо сейчас голыми руками свернёт Эйшу шею, однако ж этого не произошло. — Что вопишь? — хмуро спросила женщина у своего сына. — Мистер Адамсон, он хотел о чём-то поговорить с тобой, — брат Лауры кивнул на рядом стоящего Эйшилоса, который от нервов был ни жив ни мёртв. Бернардайн кивнула: — Хорошо. Подожди меня тут. Она вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь, но Эйшилос успел заметить, как брат Лауры проскользнул к столу и приобнял сестру, успокаивая её.***
— И о чём же ты хотел поговорить... Эйшилос Адамсон? — всё так же скрестив руки, поинтересовалась Бернардайн. — Это очень важный разговор, мне бы хотелось... Не могли бы мы отойти в более тихое место? — Ишь ты: ва-а-ажный... — протянула женщина. — Вещай, но быстро: мне тут ещё один важный разговор предстоит закончить. — Да. Собственно, по этому поводу я и хотел поговорить. Бернардайн скептически подняла бровь: — Неужели? А поконкретнее? Эйшилос долго молчал, обдумывая, как бы начать разговор, но, не придумав ничего стоящего, решил говорить напрямую. — Ваш сын рассказал мне о вашей проблеме, что Лаура... Тут же он был бестактно перебит Бернардайн. — О, чу-у-удно... Теперь и все об этом знают! — женщина раздражённо закатила глаза. — Нет-нет! Вы не поняли! Я хочу вам помочь. Эйшилос внимательно следил за реакцией вдовы МакПасифик и, заметив, как на миг её зрачки расширились, в мыслях отпраздновал победу. — Помочь? Ну, и как же? — Я возьму Лауру в жёны, — бровью не поведя, уверенно произнёс Эйшилос.***
Эйшилос и брат Лауры шли до дома семьи МакПасифик молча: каждый пребывал в своих раздумьях. И если брат Лауры выглядел вполне спокойным снаружи, то вот Эйшилоса всего трясло. Всю дорогу он раздумывал, что будет говорить Лауре, и о том, как ему помочь ей избежать злой молвы. Пускай Эйшилос и не был частью общества, предпочитал оставаться в стороне, но он знал, как люди относятся к женщинам с внебрачными детьми. Очень хорошо знал. И точно не хотел такой участи для юной МакПасифик. «Она не должна жить всю жизнь в людском презрении из-за меня». Вспомнил ли он сейчас свою мать, либо просто его замучила совесть — неизвестно. Но желание помочь не угасло. Второй причиной волнения Эйшилоса стали мысли о том, что он совершил с Лаурой. Изнасиловал юную непорочную девушку да ещё и тогда, когда она спала... Что там с тем человеком сделали, как там в преданиях говорилось? Кажется, небесный гром сжёг его заживо. Нет, Эйшилос ни в коем случае не был суеверным, но порой бывает так, что и презрительно фыркающий при упоминании Творца поверит, что ручей бежит не просто так. Хотя Эйшилос делал большу́ю ставку на то, что погубит его не «высшая сила», а он сам: измучает себя внутренними терзаниями, сопьётся и либо умрёт в полной нищете и одиночестве, пропив все деньги и сбережения, либо, будучи пьяным, упадёт в лужу лицом вниз, где и захлебнётся, либо вообще наложит на себя руки. «Счастливого конца» тут и быть не могло. Но был ещё один способ избежать ужасной участи: искупить грех. И для этого было недостаточно разбить лоб, молясь. Мысль о женитьбе никогда не волновала Эйшилоса: он был состоятельным человеком, не слишком, конечно, чтобы похвастаться тридцатью породистыми жеребцами, сотней фигурок античной древности и огромной двухэтажной усадьбой на берегу какого-нибудь известного озера, но и бедствующим его назвать было нельзя. Эйшилосу вполне хватало на жизнь, на те две комнаты, которые он снимал в городе у старого бакалейщика, на пиры на десять человек с игрой в карты на деньги раз в месяц и даже после этого оставалась сумма, которую Эйшилос отсылал своей матери в другой город. Словом, жизнь удалась, и Эйшилос не видел причины жениться: в его понятии обременяли себя узами брака только те, кому не хватало на жизнь, и кто хочет хочет жить на сбережения супруга или приданное жены. Эйшилос же ни в чём таком не нуждался и хотел пожить пока для себя, а жениться уже где-то после сорока, когда ему наскучит такая жизнь. Даже на Лауре он хотел жениться спустя хотя бы пять лет после помолвки, при условии, если бы Бернардайн согласилась бы выдать свою дочь за него. Но вот неожиданные известия заставили Эйшилоса в корне поменять свои приоритеты. У него не было времени, чтобы обдумать, что делать, но он точно знал, что поступает правильно. Решение о женитьбе на Лауре появилось в голове неожиданно и тут же было принято Эйшилосом: он искупит свой грех, совесть перестанет его мучить по ночам, а Лауре удастся избежать дурной славы в обществе. По крайней мере, у неё будет тот, кто сможет её защитить. Кроме того, она же теперь, получается, носит ребёнка. Его ребёнка. «Пусть так и будет. Творец, отпусти мне грех и не гневайся на неё, она лишь невинное дитя», — в мыслях взмолился Эйшилос, когда они дошли до дома.***
Молчание, воцарившееся в комнате, угнетало. Эйшилосу казалось, что это будет длиться бесконечно, но продолжал стоять, расправив плечи и уверенно смотря в глаза Бернардайн. Та же, в свою очередь, с какой-то недоверчивостью разглядывала Эйша. Наконец тишина была нарушена. — Взять в жёны? Ничего нелепее я в своей жизни ещё не слыхивала! — Бернардайн громко расхохоталась, но быстро замолчала, и, нахмурившись, посмотрела на Эйшилоса: — Тот, кто согласился взять в жёны женщину с ребёнком не от него... Либо большой глупец, либо большой хитрец! — Либо он просто самоотверженный и с добрым сердцем, — спокойно ответил Эйшилос. Бернардайн лишь хмыкнула в ответ и начала ходить по комнате, от одной стены к другой, не глядя на Эйша. — Приходит мужчина и говорит, что возьмёт в жёны девушку с ребёнком не от него... — будто бы сама себе говорила Бернардайн, глядя то на потолок, то на пол. — Так поступают либо те, у кого нет денег, чтобы заплатить выкуп за невесту, либо хитрые люди. Первое к тебе явно не относится, так что же тогда ты задумал? — У меня нет ни одной злой мысли, я лишь хочу помочь Вашей дочери. На этих словах Бернардайн резко остановилась и приблизилась к лицу Эйшилоса: — Даже зная то, что при таком браке он не получит приданное жены? — шепча прямо на ухо, сказала она. — К чему мне это, мне и своего хватает. — Зная то, что не только про его жену, но и про него самого в народе будут ходить злые слухи? — словно змея, вещала Бернардайн. — Пусть они только попробуют сказать что-либо в мою или Лауры сторону! — дерзко ответил Эйшилос. Бернардайн отступила на шаг назад и вновь оглядела Эйшилоса с головы до ног, но, в отличие от первого раза, в её взгляде больше не присутствовала недоверчивость, и Эйшилос понял, что нужно действовать прямо сейчас. — Подумайте над моими словами, Ваши дочь и будущий внук будут жить спокойно, а Вы и Ваша семья избежите позора, — он говорил правду, но по большей части хотел заговорить Бернардайн, засыпать лестными обещаниями, сказать то, что она хотела бы услышать, чтобы добиться желанного. Сейчас момент такой, только мухлёж и поможет. Вдова МакПасифик была права: он — большой хитрец. Похоже, слова Эйшилоса пришлись по вкусу Бернардайн: он видел в её глазах заинтересованность. Но что-то, видимо, останавливало её сделать правильный выбор, поэтому Эйшилос использовал последний козырь, который у него был. — Я заплачу Вам выкуп за Лауру. И больше, чем Вы могли бы получить, если бы выдавали её замуж по всем обычаям. И этой фразы было достаточно, чтобы окончательно развеять все сомнения и недоверия Бернардайн. Эйшилос прекрасно знал, что женщина не откажется от лишних денег, поэтому и пообещал это, дабы заговорить её. К тому же, он не врал, и действительно собирался заплатить этот пресловутый выкуп, как и следовало по традиции. Бернардайн ещё немного стояла в раздумьях, пока наконец не кивнула: — Хорошо, договорились. Иди за мной... будущий зять. Эйшилос облегчённой выдохнул и поспешил за ней.***
Опустив голову на согнутые в локтях руки и закрыв ладонями лицо, Лаура тихо плакала, пока родной брат пытался успокоить её, гладя по спине и что-то говоря. Что — Лаура не слышала. Когда заскрежетали ржавые петли на двери в комнату и скрипнула первая половица у порога, вздрогнул и поднял голову только брат Лауры; сама же девочка никак не отреагировала, только плакать перестала и затихла. В комнату вальяжно вошла Бернардайн, Эйшилос остался стоять в дверях. Женщина попросила сына оставить их, а сама подошла к столу. — Лаура, для тебя есть новости, думаю, они тебя обрадуют. — Правда? — не веря услышанному, спросила девочка. Впервые за два дня её мать не бранилась и не кричала неё, а говорила спокойно, что не могло не радовать и не удивлять одновременно. — Всё так. Этот человек, мистер Адамсон, берёт тебя в жёны. Он согласился избавить тебя от твоего позора. Вмиг блеск в глазах Лауры потух; она поникла. — Как?.. Но, но я... — Что такое, Лаура, ты не рада тому, что выходишь замуж за такого человека, как мистер Адамсон? — скрестив руки на груди и нахмурив брови, грозно спросила Бернардайн. Её дочь тут же опустила голову: — Нет, я... Я счастлива, — тихо, почти беззвучно прошептала она и вперилась взглядом в покрасневшие костяшки своих тонких пальцев.***
Эйшилоса и Лауру поженили спустя два дня. Свадьба прошла тихо-скромно, без церемоний и пира, как это было положено; из всех присутствующих на свадьбе были только молодожёны, одна из сестёр Лауры в качестве свидетельницы да Бернардайн, которая должна была благословить супругов и дать им напутственное слово. Эйшилос не слушал и не запоминал особо, что там происходило, что Бернардайн говорила своей дочери и ему, какие наставления им давала... Раз он взглянул на Лауру — та сидела не двигаясь, только плечи её слегка подрагивали да слышалось прерывистое дыхание. Кажется, она вообще не успела разобраться, что происходит, и Эйшилос прекрасно её понимал. Когда закончилась церемония, а Бернардайн получила выкуп, Эйшилос увёз Лауру, наречённую теперь миссис Адамсон, в город. Он написал короткое письмо своей матери, в котором сообщал ей, что женился — подробностей он, по просьбе Бернардайн, указывать не стал. Сама же мать Лауры не сообщила родственникам о выдаче замуж её младшей дочери, строго-настрого наказав своим детям молчать об этом, а говорить, что их сестру отправили далеко, в другой город — учиться. Дойдя до квартиры, в которой Эйшилос снимал две комнаты, он не смог не сказать Лауре: — Добро пожаловать в твой новый дом. Он попытался приобнять девочку за плечи, но та резко отдёрнулась от него, как ото огня, и глядела, как запуганный зверёк. Эйшилосу пришлось вздохнуть и смириться. Он не мог понять такой перемены в отношении Лауры к нему. В отношении той, кто несколько месяцев назад кидалась ему на шею и радовалась встрече. Не мог понять, почему Лаура, раньше любившая сидеть у него на коленях, теперь отодвигается от него на противоположный край дивана или и вовсе убегает в другую комнату. Не мог понять, почему Лаура, раньше болтавшая с ним без умолку, теперь молчит целыми днями, даже на вопросы не отвечает. Эйшилос не знал, о чём она думает, может, он в её глазах стал злодеем или кем-то ещё похуже. Ему хотелось поговорить с Лаурой, но он не знал, с чего начать разговор. Точнее, знал, да вот только Лаура всегда отворачивалась и замыкалась, стоило ему только рот открыть. Да, Эйшилос мог поступить, как многие женатые мужчины: взять жену в штыки и наказать ей не убегать от него. Но... Зачем так грубо? К тому же, у Эйшилоса не было причин злиться на Лауру: пускай она и вела себя, как девица в полоне, но с обязанностями жены справлялась на отлично: в комнатах всегда было прибрано, а на столе стояла стряпня. И грех было ему жаловаться?!***
Кажется, это была вторая или третья неделя, как Эйшилос и Лаура были женаты. В тот день лило как из ведра, поэтому Эйшилос отложил свою поездку в другой город на следующую неделю и остался дома, читать газеты да покуривать табак. Его молодая жена сидела рядом и вязала носочки для своего — их — будущего малыша. Её живот теперь был хорошо виден, — Лаура была очень худой, про таких в народе говорили «взяться не за что» — и беременность было почти невозможно скрыть. Боясь, что скажут люди, девочка сидела целыми днями дома, выходя погулять только на балкон. Пора головных болей и тошноты по утрам прошла, но на смену им пришла усталость. Она никогда не жаловалась, но Эйшилос понимал итак, поэтому не перетруждал её и по возможности помогал по хозяйству. Эйш поднял глаза и заметил, что пряжа, которую Лаура взяла для вязания, была синего цвета. — Ты думаешь, это будет мальчик? — спросил он, откладывая газету в сторону. Девочка промолчала, а впрочем, какого ещё ответа он от неё ожидал. Эйшилос ещё немного посидел в молчании. — Но даже если это будет девочка... Уверен, её глаза будут такими же синими, как эти нитки. Как у её матери. И вновь Лаура ничего не ответила, даже не посмотрела на него, только вздохнула тяжело и продолжила вязать. А рада ли она ожиданию рождения ребёнка так же, как и Эйшилос? Не станет ли она ненавидеть своего маленького? «Но о чём это я, она непременно будет хорошей матерью! А я постараюсь стать хорошим отцом...» Размышляет ли она, на кого будет похож их малыш? Эйшилосу было всё равно, как тот будет выглядеть, он всё равно останется его ребёнком, однако в глубине души он желал, чтобы тот походил на свою мать. «Если это будет девочка, она будет просто красавица. Красавица с небесно-голубыми глазами». Эйш отложил табак и газету в сторону и присел на диван, рядом с Лаурой. Девочка напряглась, но уходить не стала, что не могло его не радовать. Эйшилос положил ладонь на слегка округлившийся живот жены, нежно погладив его. — Мальчик, девочка... А кого хочешь ты? — мягко спросил он и посмотрел на Лауру. Та, встретившись с его взглядом, тут же опустила голову и потупила взгляд. Эйшилос вздохнул, но уходить не стал, а продолжил гладить Лауру по животу, с мягкой улыбкой глядя на её руки. Так прошло несколько минут. — Тем не менее, кто бы это ни был, я всё равно буду любить его, — нарушив тишину, добавил он. — Даже зная то, что это не твой ребёнок? — хрипло спросила Лаура. Эйшилоса передёрнуло от голоса жены, который громом разнёсся по комнате. Вроде, и должен радоваться, что та решила с ним заговорить, но каким тоном она это сделала... Да и вопрос был на не самую приятную тему. Но Эйш врать не станет. — Мой, не мой... А имеет ли это какое-то значение? Обязательно ли, чтобы любить ребёнка, быть ему родителем? — он посмотрел в её глаза. — Нет, но... Тут же дело другое. Тут же... Ребёнок нагулянный... Он видел, как тяжело ей было говорить, да и тема была не из приятных, но Эйшилос должен поддержать Лауру, дабы та не впала в депрессию. — Я не считаю его таким. Да даже если так... А делает ли это его плохим? Нет конечно же. «Как и не делает плохим то, что его отец изнасиловал его мать...» — А если люди начнут... — Лаура не успела договорить; она задрожала и тихо заплакала, однако Эйшилос понял, что она хотела сказать. — Сдалось нам мнение других людей! Не они будут малыша расти. Да и как к нему не относились... Кем бы он мне не являлся, всё равно. Я взял тебя в жёны, я взял опеку над этим ребёнком. И я хочу, чтобы и ты любила его, несмотря ни на что, — он ладонью стёр слёзы с её лица. — Матушка... Она так бранила меня. Она сказала, что я нагуляла, но я... Я правда не знаю, как это могло произойти, — Лаура посмотрела на свои ноги. — Я же даже в постель к мужчине не ложилась. — Не держи зла на свою мать: она волновалась за тебя, поэтому и наговорила всякого. Она это не со зла. Эйшилос не знал наверняка, но он должен сделать всё возможное, чтобы Лаура не волновалась и не наговаривала на себя. — Я не злюсь на неё, — ответила девочка, теребя пальцами пряжу. Клубок упал с её коленей и закатился куда-то под диван, но Лаура, кажется, не обратила на это внимания. — Чтобы зачать ребёнка, нужны мужчина, женщина и... И дух. «Дух?» — покривился Эйш, но промолчал и, как ни в чём не бывало, продолжил слушать. — Он благословляет родителей на здоровых деток. Определяет, какая женщина должна зачать, а какой лучше обождать. Я верила, что он поступает мудро, но теперь... Я сомневаюсь. Мне кажется, что он жестоко подшутил надо мной, дав ребёнка без отца, — она раздражённо пнула рядом лежащие тапочки, но тут же погрустнела. — Где это видано, чтобы ребёнок был без отца? Я пыталась объясниться матушке, но она не поверила мне. Как не поверят и другие... Ведь это же в любом предании сказано: «Были у него отец и мать». Разве что... — Лаура запнулась и уставилась в одну точку. Её взгляд метался из стороны в сторону, казалось, но вспомнила что-то. Эйшилос уже был готов позвать её, но этого не понадобилось. — Разве что та история, где дух стал отцом ребёнку, оплодотворив бесплодную женщину... — тихо, будто сама себе сказала она, но Эйшилос всё равно услышал. «Дух оплодотворил? Ох, какая же это всё-таки нелепость...» — А может, и отец моего ребёнка — тоже дух? — спросила Лаура сама у себя и тут же расплылась в улыбке. — Тогда получается, что я ношу под сердцем маленького, зачатого магическим образом... — Она посмотрела на свой живот и, как и Эйшилос пару минут назад, нежно погладила его рукой: — Маленький мой, ты будешь великим человеком, подобно своему отцу. И никто не посмеет сказать что-либо оскорбительное в твою сторону. Она подняла клубок и продолжила вязать как ни в чём не бывало, только глаза её теперь сияли, а на лице застыла лёгкая улыбка. Всё сказанное только что Лаурой было чуждо Эйшилосу. Какие-то духи, которые оплодотворяют женщин, дети, рождённые вследствие этих оплодотворений... Слишком странно и нелепо это звучало, неужели Лаура до сих пор верила во все эти сказки? Эйшилос уже был готов сказать ей, что такого не бывает, но передумал. Не важно, во что верит Лаура. Важно то, что теперь она не боится своей беременности. «Пусть верит, во что хочет, главное, что она больше не наговаривает на себя. А дальше всё образуется», — подумал Эйш и приобнял свою молодую жену за плечи. А Лаура ни о чём не думала. Она просто была счастлива.