***
Его мир разрушенных скал, моря из соляной кислоты и серого неба-без-цвета начал рушиться ещё тогда, когда гений не смог вовремя просчитать все варианты и допустил самую глупую ошибку из всех возможных. Гокудера заигрывал со смертью, посылал ей множественные шутки и высказывания, писал о ней на полях тетради по физике и ходил по краю каждый день. Наивное сердце замерло всего на мгновение, когда тёплые руки легли ему на плечи и вовремя втянули на тротуар. Машина пронеслась мимо на умопомрачительной скорости, скрипнула протяжно тормозами и скрылась за поворотом, так и оставшись неуловимым призраком. Он не слышит ни слова из того, что говорит ему взволнованный бейсболист, пытаясь привести его в себя. В карих глазах блестит испуг не за себя, а за жизнь практически незнакомого ему человека, судорожный вздох причисляется к символам облегчения и знаменует собой неподдельное счастье. Сейчас Хаято ненавидит его больше чем когда-либо и с трудом сдерживает себя от того, чтобы устроить драку или столкнуть спортсмена прямо на проезжую часть. Вряд ли это поможет ему окончательно успокоиться и взять себя в руки, но перспектива покончить с пока ещё слабыми ростками благодарности манит пряным запахом одиночества. Видимо, что-то такое блестит в серых глазах, потому что в следующую секунду Ямамото помогает ему встать на ноги и, крепко сжимая узкую ладонь в своей, тянет в неизвестном направлении. Не хватает ни воли, ни сил, чтобы начать препираться и вырваться из рук спасителя, и раствориться в ночи, словно утренний туман. Какая-то часть сознания внимательно следит за каждым поворотом, фиксирует в памяти проложенный маршрут и пытается определить, хотя бы относительно, конечную цель их путешествия. Информации не достаточно, чтобы быть уверенным, но, кажется, можно на время забыть о смутной тревоге и постараться не чувствовать тепло, передающееся бледной коже. В доме темно, но на кухне горит свет, и холод ковром стелется под ногами, бьёт эфемерными волнами по телу и кружит в своём вихре облачка пара, вырывающегося при каждом вдохе. Гокудера мог бы прекрасно справиться и сам, но не возражает, когда ему помогают снять испачканную примятой травой куртку. Он судорожно трёт ладони и безуспешно греет их прерывистым дыханием, а затем проходит в маленькую гостиную. Такеши рассказывает что-то о том, что отец задерживается на работе и, наверное, вернётся только ближе к полуночи, но зато у них точно осталось всё необходимое для приготовления роллов и банка какао. Подрывник рассеянно кивает головой и отказывается от еды, потому что голова кружится, всё перед глазами плывёт серебряными разводами речной воды, и ему хочется только вернуться в свою комнату, прочесть новое сообщение от сестры и заснуть. Жаль, мечты нельзя осуществить сразу же, как только они оформились в голове и проникли в сердце. — Тебя совсем не напрягает то, что ты привёл к себе в дом незнакомца? Хаято хочет увидеть напряжение в его жестах, а не плавную расслабленность, заметить блеск страха в тёмных омутах глаз и поджечь воздух порохом, горсть которого наверняка найдётся в кармане светлой куртки. Ямамото запускает пятерню в свои волосы и взъерошивает их привычным движением, которое ассоциируется с ним так же, как и широкая улыбка. — Мы учимся вместе. Разве этого мало? Вместо ожидаемой реакции подрывник видит совершенно противоположный результат и против воли опускает глаза на свои запястья. Может быть, если он покажет ему свои запястья, то сможет разочаровать бейсболиста окончательно и навсегда провести невидимый и чертовски неустойчивый барьер между ними. Нужно долго и скрупулёзно вкладывать в его основу камни-противоречия, скреплять их между собой фальшью и ненавистью, выравнивать колкими упрёками. Шрамы и порезы надёжно скрыты под бинтами, а сердце истекает густой смолой, она пригодится, чтобы накладывать заплаты на всё новые и новые раны. — Ты слишком наивный. — Он мог бы добавить ещё кучу всяких предупреждений, но ему действительно плевать на судьбу этого человека. Бейсбольный придурок должен наконец-то повзрослеть и желательно как можно скорее. — Ты не первый, кто это говорит. Губы дрожат в тонкой улыбке, и подрывник прячет её, прикрывая губы ладонью. — Может быть, люди, сказавшие тебе это, были правы? — Возможно. Они пьют какао в полной тишине, она недовольно скрепит натянутыми лесками и трещит по швам, обнажая свою неприглядную требуху. Гокудера Хаято считается угрюмым одиночкой, с которым лучше не связываться и вообще не находиться близко, чтобы избежать едкого комментария в свой адрес. Парень, сидящий напротив — капитан команды по бейсболу, добродушный спортсмен, которого если и не любят, то точно уважают все. А ещё у него кожа темнее, чем у подрывника, слишком тёплые ладони, на которых рассыпаны грубые мозоли, и душа открыта для всех и каждого. Ямамото готов вызвать такси, но телефон из его рук ловко выхватывает юркий подрывник и прячет между подушками на диване, а затем садится на них сверху. Просто у него нет с собой денег, чтобы оплатить поездку домой, а брать в долг у этого придурка — последнее дело, на которое он согласится только в том случае, если лишится рассудка окончательно. Просто он достаточно долго наблюдал за школьной звездой, не сумел его понять и теперь не хочет упускать предоставившуюся возможность. Просто у него дома ещё холоднее, чем здесь, а лишённое всякого смысла сообщение от Бьянки может подождать. Они не спят всю ночь, по телевизору идёт какой-то незамысловатый фильм ужасов, крики и отвратительная игра главных героев пугают едва ли не больше, чем все моменты, заранее признанные страшными. Несколько раз гостеприимный хозяин выходит из комнаты, чтобы поговорить по телефону или принести напитки вместе с горячими тостами, которые он чудом умудрился не сжечь. У Хаято внутри разливается тёплое спокойствие, и горечь от будущих проблем и многочисленных ошибок стынет на губах вересковым мёдом. Он сам подписывает приговор, который делит его душу на две части и обозначает новые дороги-развилки в будущем сюжете.***
Со временем он целиком изучает комнату бейсболиста, с лёгкостью ориентируется в ней без света и остаётся, как минимум, раз в неделю на ночёвку. Ему почему-то нравится смотреть глупые фильмы вместе с улыбчивым Такеши, рассказывать о той или иной ошибке в сюжете и слышать в ответ тихий смех. Порезы на его руках гноят, заживают не исчезающими шрамами и горят на коже, спрятанной за белыми лентами бинтов. Он молчит на все вопросы о своих ранах, мастерски переводит тему и напрочь забывает о том, что первоначально собирался театральным монологом и рваными жестами разочаровать в себе спортсмена. Сообщения от старшей сестры приходят в разное время, к каждому из них прикреплена пара-тройка фотографий, на которых застыла счастливая улыбка отправительницы. Она пишет обо всём подряд, но никогда не спрашивает о его проблемах или самочувствии, старательно избегая прямых вопросов. Хаято не считает нужным запоминать имена её бывших парней и сетовать в ответ на жалобы о трудностях в общении с новым избранником, удаляет каждое послание после прочтения и безжалостно вырывает их из памяти. Это явно лишнее, но, по настоянию друга, он знакомится с его отцом и помогает им готовить суши, замечая про себя все их мельчайшие сходства и неуловимые различия. Подрывник совсем не завидует, просто старается не подпускать к себе мысли о том, что он сам не может похвастаться хорошими отношениями с главой семьи или с сестрой. По крайней мере, на его счёт продолжают поступать деньги, а по большим праздникам приходит кусок цветного картона с равнодушным пожеланием на нём. Он понимает, что предаёт себя ровно в тот момент, когда занимает своё место на трибуне, как можно дальше от ревущих фанатов, но так, чтобы хорошо видеть поле. Такеши специально выискивает его взглядом перед началом игры и тепло улыбается, когда видит недовольное выражение на лице подрывника. Бейсболист явно выбрал себе не лучшего болельщика, потому что Хаято ни за что на свете не станет кричать что-нибудь глупое, вскакивать с места и смешивать свой голос с рёвом толпы. А ещё про них стали ходить странные слухи, потому что по всеобщему мнению дружба между самым популярным учеником и тем, кто всегда прячет себя в тени, просто не может существовать. Ему хочется кинуть им вызов, сделать что-нибудь из ряда вон выходящее, поцеловать Такеши на глазах у всех и вновь пройтись по самому краю, балансируя над пропастью с закрытыми глазами. Сердце твердит ему, что при падении его подхватят тёплые руки и не позволят соприкоснуться со стылой от сентябрьских заморозков землёй, разум усмехается над сентиментальностью, которая влечёт за собой пустые надежды и несбыточные мечты. А на календаре чёрным траурным цветом отмечена дата, которая неумолимо приближается и перечёркивает большую часть из того, что уже запланировано. То, что он прочитал правила этой игры, совершенно не помогает ему следить за перемещениями игроков по полю и просчитывать все ходы заранее. Наверное, успех Ямамото на этом поприще действительно достоин уважения и признания даже со стороны подрывника, который ни за что не скажет об этом вслух. Потом, когда появится действительно подходящий момент, когда от него останется только память и болезненная тоска на периферии сознания, которую спустя некоторое время можно будет вывести, как пятно, новыми воспоминаниями и россыпью ярких чувств. Незаменимых нет и никогда не было. Победа их школьной команды вполне предсказуема, Хаято понимает это ещё из коротких разговоров между игроками и по тому, как легко отзывался о матче их неизменный капитан. Сперва ему всё это казалось излишним бахвальством, он фыркал, подбавлял в голос яда, пытаясь посильнее задеть бейсболиста за живое, разрушить его спокойствие и разглядеть потаённые эмоции, надёжно спрятанные за улыбкой. Маска добродушного парня оказалась второй кожей, вполне естественной и не такой уж ненавистной, как это было раньше. Хаято несколько раз хлопает в ладоши и морщится от боли в запястьях, улыбаясь ровно тогда, когда к нему приближается совершенно уставший и вымотанный спортсмен. Скорее всего, он начнёт разговор с того, что повторит и без того всем уже известный итог игры и снова улыбнётся, взъерошив волосы. — Мы победили! Ямамото говорит слишком громко и восторженно, звёзды счастья в его глазах устраивают хоровод и искрят статическим электричеством. Это до одури сладко, Хаято поправляет рукава рубашки, чтобы лишний раз удостовериться в том, что свежие порезы не начали кровоточить вновь, и протягивает ладонь к тёмным волосам. Короткие пряди легко скользят между пальцев, засохший лист срывается вниз и присоединяется к своим собратьям, которые слились в один шуршащий ковёр из рыжих, охристых и редких багряных островков. Бейсболист опьянён победой и не замечает того, как его болельщик закусывает губу и поспешно отводит взгляд. — Для тех, кто может похвастаться лишь развитой мускулатурой, вы играете действительно неплохо. Из его уст это звучит почти как комплимент, и Такеши, привыкший к подобному проявлению эмоций, просто обнимает его. Если бы он был чуть сильнее, то запросто смог бы сломать Гокудере парочку рёбер и, возможно, ключицу, но сегодня день вымотал его, выпил почти досуха и оставил взамен безграничную радость. Хаято теряется в этих чувствах, стоит в недоумении и никак не может понять, из-за чего ему настолько тепло и боль покидает израненные конечности. Это ещё одна его ошибка, которую он вырежет на своей коже через несколько месяцев, оставшись один на один с холодной комнатой и вереницей фотографий на стенах. Другие игроки совершенно не рады тому, что в их тесную компанию вторгся посторонний, но уважение к Ямамото одерживает верх и дальше неприязненных взглядов они не заходят. В другое время подрывник сам бы спровоцировал их на драку, чтобы сжечь весь порох, с которым не расстаётся ни на мгновение, отпустить свой самоконтроль и заменить порезы синяками. Кажется, всего за месяц бейсболист умудрился проникнуть слишком глубоко в его мир с теперь уже серебряной рекой вместо целого моря соляной кислоты. Носить на себе чужие вещи кажется ему чем-то до одури глупым и слащавым, так же, как и сюжет дешёвого романчика для тех, кто уже отчаялся воплотить в жизнь всю эту сахарную воду с примесью драматизма. Но куртка бейсболиста хорошо на нём смотрится, довольная и ослепительно широкая улыбка Ямамото явно показывает, что он с этим согласен. А на улице сгущается вечер, и ветер крепчает, разумеется, это единственная причина, по которой он согласился надеть эту куртку. Гокудера фыркает и закатывает глаза, в который раз поправляя слишком длинные рукава, из-под которых видны лишь самые кончики пальцев. — Она мне велика, — светловолосый парень щурится, как от солнца, и внимательнее всматривается в своё отражение в небольшом зеркале, как нельзя кстати оказавшемся в раздевалке. Он успешно игнорирует то, какими жуткими выглядят круги под его глазами, и сосредотачивает всё внимание именно на чужой вещи. — Брось, тебе идёт. — Ямамото тихо смеётся и приходит на выручку, вдвоём они более-менее сносно подворачивают лишнюю ткань и поправляют капюшон, который успел несколько раз перекрутиться и вывернуться на изнанку. — Не хочешь вступить в нашу команду? Я поговорю с тренером об этом. - Нет, я откажусь. Меня совсем не привлекает бессмысленное размахивание битой перед толпой орущих людей. — Ямамото едва ощутимо щёлкает его по носу, закрывает свой шкафчик и тянет светловолосого парня на стылую улицу.***
В его комнате гораздо больше места, чем у Ямамото, только вот заполнить пространство нечем, да и он совсем не мастер по созданию уюта, поэтому всё остаётся неизменным с того самого дня, как парень здесь поселился. Ножи и лезвия благоразумно спрятаны в самый дальний ящик и заперты на ключ, он заново протирает все поверхности, которые могли сохранить на себя пятна засохшей крови, и лишь после всех принятых мер позволяет себе вздохнуть свободнее. Уже поздно что-либо менять, поэтому остаётся лишь уповать на то, что ничто не выдаст его пагубного стремления к саморазрушению. Было бы странно третий месяц подряд не позволять лучшему другу хотя бы просто узнать его адрес и зайти к нему после одной из тренировок, что в последнее время лишь участились. Тем более, Хаято слишком много времени проводит дома у бейсболиста и притом абсолютно ничего не даёт взамен. Ему кажется, что такая скрытность должна была оттолкнуть спортсмена, но Такеши никогда не говорит ему об этом и ни разу не сомневается в том, что их дружба крепче, чем можно представить. Для Хаято он значит больше, чем просто друг, гораздо больше. Признание разведёт их по разные стороны баррикад и глубокой пропастью проляжет в его сердце, только вот ему не привыкать вальсировать в шаге от обрыва. На этот раз ему даже не надо будет заново подниматься наверх, отталкиваясь от дна, попусту тратя драгоценные силы. Просто у него осталось всего две недели, прежде чем он самовольно прыгнет вниз головой в мутные толщи его личной реки. Гокудера ловит себя на мысли, что готовится так тщательно, словно на этот вечер у него назначено первое свидание, а он совершенно ничего не знает о вкусах и предпочтениях своего избранника. Если говорить честно, то он редко приглашал девушек на романтические встречи, ни разу не ходил с ними по вечерним паркам, вдыхая в лёгкие темноту и приторный запах духов, не отпрашивал их у родителей. Потому что никогда ещё он не тонул в другом человеке так глупо и совершенно безнадёжно. Ямамото приносит с собой уличную сырость и лёгкую дымку подступающего сумрака, в волосах снова запутались мелкие пушинки и тёмные перья, как будто бы его били по голове подушкой, долго и методично. Значит, его команда столь своеобразно выразила ему свою готовность к следующей игре. Об этой их традиции подрывник узнал только тогда, когда Такеши привёл его на тренировку, а в самом конце вручил мягкую подушку и несильно хлопнул по вытянутым рукам. Каким-то чудом они в тот день умудрились наставить друг другу кучу мелких синяков и стали похожи на каких-то ощипанных куриц. Первая совместная фотография навсегда сохранила в себе румянец на бледных щеках и блеск озорства в тёмных глазах, подрывник до хрипа в голосе пытался убедить горе-фотографа в том, что фото вышло неудачным и лучше будет его удалить. В тот вечер Гокудера не нанёс себе ни одного пореза и смирился с мыслью о том, что уже слишком поздно идти на попятный. Потоки жидкого серебра запели громче, чутко реагируя на состояние своей будущей жертвы. — Там жутко холодно, у тебя не найдётся горячего чая? Или, в крайнем случае, какао? — Думаю, для тебя я найду даже лимон и печенье, Ями-тян. Ямамото морщится, когда слышит это прозвище, которое, конечно, гораздо лучше, чем несколько оскорбительные слова, которыми его характеризовали раньше. Что бы кто ни говорил, Гокудера умеет заботиться о тех, кто ему по-настоящему дорог, он достаёт свёрнутый в несколько раз плед из шкафа и бросает его на колени бейсболисту. В знак благодарности он получает широкую улыбку и едва слышно фыркает, пытаясь скрыть за этим жестом то удовольствие, которое пробежалось мелкими искрами по его коже. Запах цитрусовых плывёт по комнате, бейсболист рассказывает о делах своего отца, о готовности команды к любой игре, уверяет в том, что тренер стал настоящим демоном и теперь гоняет их и в хвост и в гриву. Не хочется прерывать этот почти односторонний разговор и своими же руками разрушать все возведённые мосты, срывая при этом хлипкие заплаты с умирающего сердца. У него нет времени на долгие размышления, чтение молитв неизвестным богам и какой-либо психологической подготовки к тому, что он собирается сделать. Гокудера сидит достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, исходящее от натренированного тела, впитывать в себя свойственный только ему одному запах. Он закрывает глаза, тянется вперёд, прислушиваясь к размеренному дыханию позднего гостя, и осторожно целует его губы. — Трахни меня. - Что? — Ямамото искренне растерян, его движения сразу же становятся неуклюжими и скованными, а где-то за попытками собраться с мыслями маячит надежда на то, что он просто ослышался или неправильно всё понял. — Не заставляй меня повторять, бейсбольный придурок! Хаято хочет закрыть лицо руками и сделать вид, что это вовсе не он предложил заняться сексом своему лучшему другу. Он оставил себе ещё две недели, а готовность наложить на себя руки поднимает голову прямо сейчас, не доведя до конца ни одно из запланированных дел. Если он сейчас достанет одно из своих верных лезвий и вскроет вены на запястьях, Ямамото не станет его останавливать. Он действительно хочет этого, жаждет как можно быстрее забыть о той ненависти к самому себе и обладателю тёплой улыбки. Ему нужно отдать самого себя, чтобы подобрать к каждому слову достойный аналог в виде прикосновения или мягкого шёпота. Где-то глубоко внутри разгорается чёртово пламя сомнений, требующее отменить его просьбу, забрать слова назад, обратить всё в неудачную и затянувшуюся шутку. Темноволосый парень мудро решает ограничиться простыми поцелуями, от которых пульс срывается с привычного ритма, всё уходит на второй план, а мир обретает новые краски, которые в другое время подрывник назвал бы тошнотворно яркими. Хаято даже не пытается сравнивать этот поцелуй с любым из тех, что у него был раньше. Просто сейчас он нашёл своего человека, ту самую недостающую часть души и сердца, без которой не мог раньше и заглушал боль холодными прикосновениями ножей. — Как-нибудь в следующий раз, ладно?***
Клей подходит к концу, ткань неприятно липнет к коже, зато новые обои ровно висят на стенах, можно гордо заявить о том, что этот проклятый ремонт наконец-то закончился, и теперь все могут выдохнуть спокойно. Точнее до того, как обнаружится, что во всём этом хаосе исчезли жизненно необходимые вещи, а найти их никак не получается, словно они обрели собственную волю и покинули дом в поисках незабываемых приключений. Хаято явственно может представить, как ему придётся переставлять с места на место многочисленные банки с оставшейся краской, рулоны обоев и засохшие кисти. Ямамото настоял на том, чтобы вручить подрывнику запасную связку ключей от дома и от его комнаты, не выслушав и половины из контраргументов. Подколку о том, что Хаято запросто может ограбить его и вынести все ценные вещи, пока он на тренировке, а Тсуёши в своём суши-баре, он заглушает мягким поцелуем в висок. Смех отражается от стен и эхом возносится к потолку, скоро солнце скроется за горизонтом, останется всего лишь два часа до того момента, как их совместное время закончится навсегда. Гокудера очень надеется, что этот улыбчивый парень сможет идти дальше без него, найдёт для себя единственно верный смысл жизни и не станет предавать самого себя. Ему хочется обменять все доступные им двоим минуты на то, чтобы увеличить этот день в два или три раза, но это невозможно. Он не забывает об этом, но пустые надежды накрепко сжимают его сердце в стальных тисках и заставляют мышцы истекать кровью и ядом. — Что-то случилось? — Такеши чувствует волнение и напряжение всем нутром, но не понимает причину того, чем эти чувства могут быть вызваны. — Не бери в голову. Бейсболист улыбается непривычно хитро, плавно скользит к тумбочке, обтянутой какой-то тряпкой непонятного цвета, находит спустя несколько секунд телефон и включает случайную песню. Он не приглашает, потому что уверен в ответе партнёра, Хаято только качает головой и закусывает губу, тем самым скрывая улыбку. Ямамото ставит его ноги на свои и медленно кружит по пустой комнате — это единственный способ вальсировать в тесном пространстве и не задевать конечностями мебель с удивительной частотой. Его руки осторожно перебирают тёмные волосы, на кончиках которых застывают мелкие капли клея, бережно распутывают их, сворачивают в мелкие колечки. Ему хочется запомнить каждое мгновение, выплавить на своей коже, но даже сейчас ему не хватает роста, чтобы поцеловать бейсболиста в макушку. Но лёгкое прикосновение к виску он может себе позволить, а затем на мгновение прижаться к тёплой жилке, бьющейся на шее, и услышать тихий смех. — А теперь расскажи мне о своих лезвиях и шрамах. Хаято Гокудера чувствует себя зверем, которого загнали в угол и недвусмысленно направили в его сторону горящие факелы и острые копья. Ему не хочется знать, насколько давно и как именно он себя выдал, чужие объятья держат слишком крепко и не позволяют отстраниться даже на сантиметр. Последний день истрачивается по капле, жидким серебром течёт сквозь пальцы, тут же на них застывая второй кожей или не снимаемыми перчатками. Подрывник слышит свой хриплый голос, словно со стороны, и даже не надеется, что слёзы ему лишь мерещатся, а по щекам течёт дождь из-за того, что крыша прохудилась и протекает. Он быстро вынимает все эмоции из сердца, ставит на него невидимые замки и просто рассказывает о Бьянке, об отце и своей матери, которую помнит лишь по чужим рассказам. Пристрастие к сигаретам и длинным алым полосам на руках остаётся напоследок, так же как и признание в том, что он ненавидел Такеши с самого первого взгляда. — Этого достаточно? — Его равнодушие как пощёчина или плевок в лицо. Он пытается не чувствовать чужую боль, но всё в нём противится этому, кровь несёт к органам соляную кислоту из того самого моря, которое должно было испариться раз и навсегда. — Что значит число, обведённое чёрным, в твоём календаре? День твоей смерти? Гокудера кивает и равнодушно смотрит в карие глаза, ожидая следующего ужасающе болезненного вопроса. Он всё ещё не привык ошибаться, но, видимо, ему просто не дано прочесть и изучить полностью этого добродушного бейсбольного придурка, остаётся только плыть по течению. Волны больно бьют по рукам, стремятся погрести его под собой и принести в дар илистому дну. Хаято не возражает, когда бейсболист вытягивает его руки вперёд, закатывает рукава и осторожно разматывает бинты, обнажая шрамы. Он честно пытался не резать себя без весомых, как ему казалось, причин и сваливать появление новых повязок на то, что он слишком неуклюж, а пороху несвойственно щадить кого бы то ни было. Они оба знали, что всё это шито белыми нитками, Ямамото видел лезвия, но не хотел надавливать чересчур сильно, а подрывник откладывал всё на последний момент. — Давай сделаем это. Прежде чем он успевает раздражённо попросить его быть хоть немного конкретнее и научиться ясно выражать свои мысли, Такеши стягивает с себя футболку и тянется к пуговицам красной рубашки. Это безумство, мир с пропастями и оврагами, серебряными реками и морями из кислоты озаряет чистый солнечный свет. Хаято уверяет себя, что если его парень смог полюбить все эти отвратительные шрамы и его самого, заигрывающего со смертью каждый чёртов день, то он тоже сможет это сделать. Завтра они вместе купят новый календарь, выбросят все окровавленные лезвия и, может быть, начнут новый ремонт, потому что светловолосый парень больше не хочет возвращаться туда.***
Он опускается на корточки и прислоняет забинтованную ладонь прямо к выгравированным инициалам, каждую чёрточку которых сможет нарисовать, даже если навсегда ослепнет и лишится правой руки. Хаято принёс с собой фотоальбом, который так бережно собирал в течение пяти месяцев с того самого момента, как тёплые руки выхватили его из объятий костлявой старухи. Он почти ненавидит бейсболиста, который предал его и не сдержал ни одно из обещаний, теперь подрывник сам нарушает свои слова и, как может, продлевает свою ежедневную агонию. Непослушные пальцы листают страницы нервно и раздражённо, края гнутся и сминаются, примыкая друг к другу плотнее. Он комментирует каждое воспоминание и осторожно прикасается к темноволосой макушке, тщетно пытается пригладить растрепавшиеся пряди и вновь выпутать из их плена сорвавшийся лист. Сигарета медленно тлеет, дым заполняет собой лёгкие и на время успешно заменяет собой кислород. Гокудера винит ещё и самого себя в том, что темноволосый парень с солнечными лучами в сердце спас его в тот день от машины, а затем сам же погиб под тяжестью колёс, оглушённый металлическим рёвом. Он хочет написать сестре о том, что совсем недавно, кажется, похоронил свою лучшую часть, предал её прах земле, а сам остался здесь. Без цели и даже без намёка на осмысленное существование. Хаято напишет письмо, раскроет ей душу, поменяется с ней местами и пожалуется на то, что разрушил самого себя изнутри. Его проблемы стоят того, чтобы быть услышанными хотя бы в первый и последний раз. Отец займётся похоронами, порадуется тому, что больше не надо ежемесячно перечислять деньги за обучение своего опального отпрыска и присылать праздничные открытки. Ему уже плевать на то, что Тсуёши до сих пор пытается поддерживать его, хотя сам не может справиться с тоской по единственному сыну. — Я хочу постоянно видеть твоё чёртово солнце, когда буду находиться на самом дне. — Голос прерывается и дрожит, но слёз уже нет, только привычная боль в запястьях и сердце. — Выполни хотя бы это обещание, ладно? Хаято улыбается тепло и счастливо, так, как не смог улыбнуться ему на прощание, и запрокидывает голову к ночному небу, на котором сегодня нет ни одной звезды. Им просто наплевать на судьбы людей, многие из них давно перестали существовать, остался только их холодный и мёртвый свет. Его мир больше не рушится на части с наступлением темноты, восстанавливаясь из руин заново на рассвете. Несмотря на это он чувствует себя пустым, но скоро это изменится. Потому что завтра он опустится на самое дно серебряной реки и захлебнётся её водами в последний раз. Потому что его ждёт личное солнце на той стороне.