***
Короткий серый мех ложился гладкими дорожками вслед за упоёнными движениями языка. Контур рёбер, впадинка над животом… Тихий всхлип-стон; маленькие лапки с "несерьёзными", не хищными коготками вцепились в рыжую голову, не разбирая, куда: за ухом, в макушку… Она была сладка и пахла нежной добычей – на глубине восприятия, откуда щерилась первобытная хищная суть. Глухо рыкнув, он прикусил маленькое сочное плечо – на самой грани удовольствия и силы, пока ответный вскрик был всё ещё приятным.***
Укус. Это началось, должно быть, с укуса. Там, в музее, в яме, где Ник изображал озверевшего хищника. Он гонялся за Джуди, рычал, растерзал воняющее гнилью и химикатами чучело… А потом напрыгнул на неё, упавшую, и сцепил зубы на тонкой беззащитной шее. Длины челюстей хватило ещё и на плечо, и на половину груди. Они рассмеялись тогда вместе, но на какой-то миг… На какой-то бесконечно краткий миг Нику до спазма за ушами захотелось сжать зубы сильнее.***
Он всегда чувствовал меру. Иначе было просто не выжить. Вот и на первом корпоративе с полицейскими, который обернулся жуткой попойкой, – Ник смеялся и болтал ровно до тех пор, пока не потянуло рассказывать о своих криминальных подвигах, и пил ровно до того момента, как начало мутить. Не хватало ещё "отличиться" на ковёр или наболтать на тысячу-другую штрафа: перед Морковкой как-то раз уже наболтал. Она, кстати, ушла довольно-таки давно: кажется, сидела вон там, много смеялась, барабанила от избытка чувств по столу лапкой… И куда только делась? Лис дружески хлопнул по плечу собеседника, улыбнулся этим, кивнул тем, – соскочил с высокой лавки и потащился из банкетного зала на второй этаж. Пока все остальные не перепились, пора было найти себе комнату на ночь. Коттедж рассчитывался на крупных зверей – дотянуться до дверных ручек оказалось не так-то просто. Занято, занято, ох-простите-не-смотрю, занято… Седьмая по счёту комната была приоткрыта и, кажется, пуста. Слишком уж большая и слишком плоская кровать. Скинув рубашку и выпутавшись из брюк, Ник вспрыгнул на одеяло, повертелся, укладываясь поудобнее… - Эй!.. Аккуратно… Лапа отдёрнулась, сердце бултыхнуло под горлом. Неожиданность ли? Как будто бы лис, даже изрядно пьяный, не учует кролика с такого расстояния. И как будто бы эта комната была действительно первой пустой, что попалась ему на пути. - Ты что здесь делаешь, Хоппс? – спокойно и почти не удивлённо, чуть насмешливо. - Спать пытаюсь вообще-то! В тот момент ещё можно было уйти. Поискать себе другое место. К тому же среди приглашённых на корпоратив "девочек" он явно видел лисицу… Но Ник решил, что его организм хочет спать здесь и сейчас, а кровать большая – на буйвола или носорога. - Я много места не займу. И улёгся, свернувшись клубком. Спиной к Джуди, но почти вплотную. И замер, услышав тихий блаженный выдох.***
"Да брось, ты же любишь меня!" Тогда, в машине, Ник сказал это в шутку. Конечно же, в шутку, иначе и быть не может! "Неужели?.. А я и не скрываю". Её улыбка тогда должна была вызвать гордость и лёгкое торжество. Как если бы строгий босс назвал сынком и хлопнул по плечу. И, может быть, лёгкое умиление – как если бы маленькая девочка назвала своим принцем и протянула полевой цветок. Но Ник ощутил почти страх. Тот, который паника-отрицание-бегство. Тот, который ответственность. И вопреки этому страху ухмылка стала шире, а насвистывание – беззаботнее. А очертания пушистого серого тела под подогнанной по фигурке полицейской формой – стали вдруг чем-то таким, на что не следует смотреть лишний раз.***
Но Ник смотрел. Как она тянется за папкой с заданием – вся в струнку. Как забавно подёргивает крохотным носом, второпях грызя ланч. Как намыливает мокрую шерсть под струями воды в служебной душевой… Лис отступал тогда медленно, пятясь: не хватало ещё, чтоб заметила. Впрочем, жизнь научила Ника придумывать запасной план для любого поворота событий. Обернись она сейчас – можно было бы сказать, что искал себе душевую кабинку по размерам. С пошловато-милой ухмылкой похвалить фигуру. И осведомиться невзначай: неужели кролики тоже ставят друг другу метки? Да-да, вот здесь, слева от хвоста, просвечивает через мокрую шерсть. Только зубы слишком уж скрежетали бы сквозь эту ухмылку, а почему – лис не хотел даже думать.***
Метка… Ник запускает когти себе в шерсть, издав тихое скуление. Правая сторона шеи горит и отдаёт ноющей болью в ключицу. Импринтинг, запечатление, "скрепление уз"… Он не разбирается во всей этой психобиологической хрени и разбираться не хочет. Но полчаса назад он просто не мог не сжать зубы, когда горячее, сводящее с ума тельце отчаянно трепыхалось под ним.***
- Ник!.. Эээй, Ник… Тихий шёпот пробрался в сон. Дёрнув ухом, лис резко открыл глаза. Надо же – уснул спиной к спине с крольчишкой… Дыханием убаюкала или просто перепил? Лапка – осторожная, лёгкая – легла на бок. - Что тебе надо, Морковка? – сонно, почти невозмутимо, а лёгкий выдох-смешок уже всколыхнул шерсть на щеке: Джуди близко, почти вплотную, прижалась к спине… Мышцы закаменели от напряжения, глаза распахнулись в темноту: какого чёрта? Что это? Зачем? Чокнулась?! Мягкая лапка была уже на плече, скользила к груди; повернув голову, Ник столкнулся с Джуди нос к носу. Ещё один смешок – прямо в потрясённую лисью морду. Вдох застрял в груди – как раз под подушечками её пальцев, зарывшихся в светло-рыжий мех. Сиреневые большущие глаза мерцали в полумраке, ловя крупицы света из приоткрытой двери. Хоппс улыбнулась смущённо и почти счастливо – или Ник просто неспособен был прочесть какое-то другое выражение на умильной кроличьей мордашке. - Ты же пришёл, – таким тоном, будто это объясняет всё. Её выдох – его вдох, воздух сладкий и влажный. Уши назад, губы чуть приоткрыты. Мягкие и очень нежные, ласкающиеся к кончику языка… Закрыв глаза, лис осторожно, едва дыша, пробовал крольчишку на вкус. Её прерывистый вдох – коготки запутались, вцепившись в шерсть – Ник нащупал бархатный крошечный язычок, такой же осторожный, как его собственный. Она стонала очень тихо и упоённо, в его горле вибрировало низкое рычание; не оторваться, не прекратить – подавшись вперёд, лис жадно исследовал на вкус уголки её рта, гладкие резцы, упругий вздрагивающий кончик носа… Джуди вцепилась в него, будто тонула, и, глухо взрыкнув, Ник опрокинул её навзничь: вжав за плечи в кровать, выбив короткий стон. Задние лапы у кроликов очень сильные, с крепкими когтями – заваленный на спину, кроль может вспороть обидчику живот. Но только не этот живот – впалый, с мягким светло-рыжим мехом, к которому Джуди прижалась, выгнувшись. И только не этими ногами, которыми она обхватила лиса за бедро, сжав до сладкой дрожи… Маленькое, такое горячее тельце! Даже придавленное тяжёлыми лапами, всё равно извивалось, подавалось навстречу, под поцелуи, влажно ерошащие шерсть, под укусы… Ник упоённо порыкивал, дыша ею, и отчаянно желал всё, целиком, сейчас, каждый дюйм горячей кожи под влажным мехом! - Пожалуйста, осторожно… – попросила она – сквозь стон, задыхаясь, так нежно и чуть испуганно, что ему снесло крышу от возбуждения и восторга. Снесло крышу, свело челюсти – едва-едва сжатые, – и всё тело напряглось до дрожи, до треска простыни в сжавшихся когтях – с такой силой, с какой его хищная суть хотела бы сейчас сцепить зубы.***
Да. Вот оно. Вот почему. Вспоминая, Ник всё ниже опускает голову: так сладко и так невыносимо стыдно. Порочно и противоестественно. Вот в чём дело. Ни одна лиса не смогла бы быть такой… жертвой. Даже если загонять, искусать до полного подавления воли – это был бы озлобленный запуганный хищник, не более. А Ник и не стал бы запугивать и насиловать: ему это было мерзко. Запрятанный глубоко в инстинкты, древний, исконный страх напополам с желанием и восторгом – вот что он хотел видеть в глазах напротив. В глазах той, кого мог бы придушить одним движением челюстей, а вместо этого заласкивал и заставлял кричать от удовольствия. Ему просто не нужен был равный. Как не нужен был равный и ей.***
- Я… никогда ещё… – шёпот едва слышный, одними только губами у самого уха – и от смущения Джуди тут же вцепилась в это ухо – рыжее, лисье – зубками. Осторожно перебирая, поглаживая маленьким языком, горячо выдыхая… Ник вовсю уже таял, урчал – нееет-нет-нет, только не за ухо, хватит!.. – не сразу и понял суть её слов. - Как так? – голос всё ещё мурлычущий, несмотря на удивление. – Кролики же лет с двенадцати… Нет? - Пфф, я их не хотела. - Ни разу? - Ни разу, – ткнувшись в пушистую шею, шепнула она сквозь рыжий мех и смущённую улыбку. - Я не сделаю тебе больно… Крупная лапа нащупала тонкую серую лапку – на его ладони она уместилась вся, вместе с подушечками пальцев – кожа к коже, без прослойки шерсти, так горячо, интимно и очень нежно. Ник осторожно пробовал зубами её шею, зализывал взъерошенный мех, спускаясь ниже, к груди – запах пьянил и сводил с ума. С нажимом вдоль рёбер – горячее тельце выгнулось навстречу – и, упоённым урчанием заглушив тихий просящий стон, лис в первый раз легко пригладил языком твёрдый маленький сосок. Вскрик – коготки судорожно скребнули по ладони, вцепились в шерсть, в чувствительную кожу между пальцами – до болезненно-сладкой дрожи. Скулящий восторженно-жалобно, почти умоляюще в унисон со своей жертвой, лис жался к её маленьким крепким бёдрам, заласкивая и зарываясь носом в горячий мокрый от собственного дыхания мех. Увлечённый, прерывисто дышащий – он даже не заметил сразу, как вторая кроличья лапка нашарила его свободную лапу и смущённо, нетерпеливо потянула её вниз. И даже болезненный стон, когда Ник задел носом горячую припухлость на её рёбрах, – и тот прозвучал почти просяще.***
- Я же говорила тебе надевать бронежилет! – это была первая фраза, с кашлем напополам, с которой Джуди вынырнула ему навстречу из-под развалин журнального лотка. Лис разгребал его трясущимися лапами – именно сюда отлетело лёгкое кроличье тельце, отброшенное выстрелом. - Ты… сумасшедшая! Ты цела?! – встряхнувшись – только бы улеглась вздыбленная шерсть, – Ник таращил на напарницу перепуганные круглые глаза. - Бронежилет. Я сказала тебе – бронежилет! Чтоб без него ни ногой из участка. А ведь она спасла его только что. Прыжок, удар обеими ногами в плечо – и выстрел загнанного в угол жулика прошёл мимо. А следующий угодил в Джуди. Что было жутче – представить рваную дыру от пули на себе или на ней – лис не задумывался, да и задумываться не желал. - Тебе бы рёбра проверить, – буркнул он по дороге обратно. - Да ерунда там, просто синяк! – Морковка сияла, как и всегда. – Моё первое боевое ранение! "А мне бы ещё чуть-чуть – и штаны сушить пришлось. Какой же, интересно, был шанс, что пуля попадёт в этот смехотворный дамский аксессуар, а не в её огромную пустую башку?!"***
Ник сжимает лапами голову, сидя на краю кровати. Страшно, неправильно, стыдно, безнадёжно: лучший выход – забыть. Свалить от проблем, далеко, с этой нелепой работы, из этого квартала, да хоть из города нахрен! Если бы только он мог… А ведь Джуди отдала ему всю себя. Своё обожание и ласку, своё тело и только по счастливой случайности не отдала пару дней назад свою жизнь. Но даже это не главное: какая, в конце концов, может быть совесть и чувство долга у прожжённого жулика-лиса? А главное и самое пугающее – это то, каким был с ней он сам. Как с хрупким сокровищем: не причинить ни боли, ни вреда. Даже мысли не возникло – наплевать на всё и укусить так сильно, как хочется. Перевернуть мордой в подушку и впиться в загривок. Да взять за уши покрепче и трахнуть нормально, в конце-то концов!.. Почему нет, чёрт возьми, почему?! Даже в голову ведь не пришло…***
Слишком крупный для неё – особенно для первого раза – Ник даже не думал калечить крольчишку, действуя тем способом, который предлагала природа. Подушечки пальцев – чувствительные и мягкие; горячо, мокро, так шелковисто-нежно – её тельце содрогнулось, а лапка на его запястье, судорожно сжавшись, разжалась. - Да… Да, пожалуйста, Ник, ещё… Замирая, едва дыша – он исследовал её с бесконечной осторожностью, извлекая сладкие стоны из вздрагивающей грудки, из пересохших приоткрытых губ – как самые изысканные сочетания нот из музыкального инструмента. - Аааах, да, так!.. Её ладошка сжата в его лапе до хруста; от восторга и упоения он не находил себе места: не прекращая нежных скользящих движений, зализывал ключицы, шею, запрокинутый подбородок… Жертва, добыча, да просто кролик, в конце концов, – озверев и увлёкшись, можно было загрызть, покалечить, но лис, втянув в пасть тонкую кожу её шеи, с низким рычанием прикусил так, как никогда до этого: вибрируя челюстью, с силой вобрав чужую тёплую плоть под язык. Не думая, что делает… Джуди вскрикнула, выгибаясь – нет, нет, ещё не всё, ещё не сейчас – но на шее её, в полукольце примятого меха, горело от прилившей крови тёмное овальное пятно – метка. Его, Ника Уайлда, метка. Рвано дыша сквозь зубы, Джуди дрожала. Выгибалась, подаваясь ближе. Подёргивалась под прикосновениями, бесстыдно жалась к сильной изящной лисьей лапе… Стоны – всё упоённее, отчаяннее… - Да, малыш, да!.. – рычание – не понимая, ни что делает, ни что уже наделал – сквозь сжатую зубами шкуру на судорожно вздымающейся и опадающей груди. Последние десятки секунд она, кажется, даже не дышала; замерла, подрагивая, напряжённая, как натянутая струна, – вскрикнула, запрокинув голову: с таким упоительным, всепоглощающим наслаждением, будто в следующую секунду или сойдёт с ума, не выдержав этого, или упадёт замертво. Ошеломлённый, загнанно дышащий лис вцепился в выгнувшееся хрупкое тельце, пока – волна за волной – его сотрясала сладкая дрожь. Волшебно, нереально, восхитительно… Разве можно так кайфовать от чужого удовольствия?.. До безмозглого обожания, до восторга, до болезненного возбуждения, от которого не находишь себе места, пока крольчишка, обмякнув в сильных лапах, хватает ртом воздух…***
А может быть, дело в том, что она – единственная, кому доставить удовольствие оказалось важнее, чем получить его самому? Разумно эгоистичный и прагматичный, Ник раньше и в теории такого представить не мог, не то что по отношению к себе любимому… - Хэхэй, рыжий! – пьяный возглас со стороны открывшейся двери вырывает из размышлений, заставив подскочить. Крупный полярный волк в фуражке набекрень – здоровяк из соседнего отдела. – Знатная порка была, а?! Кто тут у тебя такой горячий, не поделишься? - Да пошёл бы ты нахер! Обходительный, гибкий, всегда осторожный в оценке собственных сил – да, прямо сказать, трусоватый – лис замер напротив незваного гостя, яростно ощерившись и вздыбив шерсть. Покрыв одним прыжком от кровати разом половину комнаты. - Воу-воу, полегче! – полицейский добродушно выставил перед собой широкие лапы. – Ну нет так нет, там девочек ещё полно. Я думал просто, тут уже всё, типа тебе не нужно больше… - Нахер, я сказал. - Эх, проспаться бы тебе, лисья морда… Бывай! Потряхивая взъерошенной шерстью на загривке, Ник возвращается к кровати. Надо же было – не запереть дверь… Крольчишка сопит едва слышно – лапка со слипшимся мехом бессильно откинута, уши расстелились по подушке. Спит, даже не услышала ничего… Ник садится рядом и накрывает беззащитную светлую ладошку своей, почти чёрной.***
- Люблю тебя… Она шепнула это хрипловато и совсем невнятно, но достаточно для того, чтоб лис потрясённо заморгал в темноту и очнулся только от остро-тянущего ощущения сбоку шеи. Полуживая, беспомощно распластавшаяся на рыжем теле хищника, крольчишка приникла к его горлу: вибрация челюстей, лёгкая тянущая боль – и уносящий к чёртовым звёздам кайф… Собственное скуление, переходящее в короткий вой, достучалось наконец до сознания, заставив заткнуться, тяжело дыша. - Ты… что это – метку поставила?! В полуприкрытых сиреневых глазах светилось счастье напополам со стыдом. - Да, ты ведь мне тоже. Внезапно всплывшее воспоминание заставило Ника отстраниться; приоткрытые припухшие губы были так близко, что дыхание Джуди – всё ещё глубокое и частое – колыхало вибриссы по бокам от его носа. - А задницу тебе кто пометил? – нарочито грубовато и почти равнодушно. - Что?.. - Я, кхм, случайно увидел… На попе слева… - На попе?! Да это же просто пятно, с рождения… Можешь рассмотреть! Она улыбнулась легко и беззаботно, и эта беззаботность передалась и лису, наполнила совершенно детской ликующей радостью, так что захотелось вдруг поднять Морковку над собой, легонько встряхнуть и стиснуть, щекоча носом бока… Но её лапка уже скользила по груди, взъерошивая мех, щекотно задевая кожу коготками, очерчивая мышцы… спускаясь вниз по поджимающемуся животу. - Эй, эй… – запротестовал Ник – скорей от неожиданности, ведь тело уже изгибалось навстречу маленькой кроличьей ладошке. – Ты что это… - Молчи, – и отражение её смущённой улыбки, мелькнув в его широко распахнутых глазах, вспыхнуло и потонуло в ярком горячем удовольствии. Кажется, она что-то шептала – не разобрать, только пожалуйста ещё, ещё!.. Кажется, она даже прикусывала, зажмурившись, жёсткие жгуты мышц, выступающие ключицы – и укуси она так другого кролика, тот улепётывал бы в ужасе, только пятки сверкали. Лис же – дышал загнанно и рвано, подаваясь навстречу, судорожно сжимая и разжимая когтистую хватку на её плечах, лопатках, тугих бёдрах, куцем пушистом хвосте… Кажется, она ласкала его обеими лапками – не разобрать, один только выматывающе-сладкий, тягучий водоворот ощущений, куда затягивает остатки разума. Заведённый её стонами до предела – Ник ни за что не удержался бы долго. Резкий выдох, дрожь до кончика хвоста, треск ткани под когтями – и, хрипло вскрикнув, он ткнулся носом в трепещущую кроличью шею. Джуди ласково мурлыкала что-то успокаивающее, собирая последние сладкие волны дрожи. Отчаянно стиснув её, невидяще таращась в потолок – лис медленно трезвел от сумасшедшего кайфа и осознавал. Осознавал, что произошло неправильное и скорей всего непоправимое. Даже если никто об этом не узнает… Он снял с себя сонно фыркнувшую кроличью тушку и сел. Пряный запах их ошибки – фундаментальной ошибки влечения – проникал в голову, в мозг, во все мысли. Ник с усилием потёр лапами лоб, щёки, зажмуренные глаза. "Что я, чёрт возьми, наделал…" Строки из "Основ клинической психиатрии" плясали перед мысленным взглядом, будто выжженные металлом: "Ксенофилия – вид расстройства полового влечения…***
…которое является только нашим делом и больше ничьим". Переведя взгляд на левую лапу – правая так и лежит на прежнем месте, прикрывая Морковкину ладонь, – Ник замечает, как сошлись возле цифры 2 большая и малая стрелки. Надо же, как мало времени прошло с тех пор, как он хотел валить отсюда, не чуя ног, но задержался, чтоб собраться с силами и прокрутить в голове произошедшее. Тридцать одна минута. Ник снимает часы и кладёт на прикроватную тумбочку. Ну кто так засыпает – прямо на одеяле? Глупые кролики… Улёгшись рядом, лис распушает хвост и укрывает им сладко сопящее серое тельце.