Близость к океану

Горло девушки давили рыдания, глаза щипало от слёз, которые никак нельзя было проливать. Нельзя. Всю эту чудесную, тёплую, полную внимания и нежности, несправедливо короткую неделю ей было нельзя. И оборачиваться на прекрасного мужчину, прижавшего её к своей груди — тоже. Тоже нельзя. Она знала, что если обернётся и посмотрит на него, то не сможет больше отрицать, что влюблена. Нельзя. Жар уверенных рук, надёжность широких плеч — нельзя. Ласковый, чуткий, бархатный взгляд, встревоженный непокой в голосе — нельзя. Чувственные, запретные, горько-сладкие поцелуи. Прикосновения бережные и страстные, его забота о ней, маленькие, бесконечные знаки внимания. И все её желания — целовать его, гладить загорелую кожу и прижиматься бесконечно, впитывая его ласку и переполняясь ею. Нельзя. Данила шумно выдохнул и крепче прижал девушку к себе. Она погладила его крепко обхватившую её руку. Это же надо — высокий-высокий, мощный, пластичный, спортивный, в чём-то даже нахально красивый. Ей никогда не нравился такой типаж. Впрочем, время, отведённое ей на то, чтобы быть с ним, и так истекало, уже почти истекло. На часы счёт пошёл. Слеза всё же скатилась по щеке, и, не успев её удержать, девушка невольно всхлипнула. Рука, обнявшая её, неожиданно поднялась выше, и Данила кончиком пальца мягко вытер её мокрую щёку. — Ты не спишь… — прошептала она. — Да, а ты плачешь. Она не стала отвечать. Что можно было ответить? Если бы можно было умереть прямо сейчас, лёжа в его объятиях, и не знать никакого завтра, она бы с удовольствием согласилась. — Думаешь, что будет, когда мы вернёмся? — Думаю, что будет со мной, когда мы вернёмся. Такая тишина. Блаженная, уютная, драгоценная. Мысленно она умоляла его молчать ещё, позволить ей просто прижиматься к нему спиной, изо всех сил затаив дыхание. — Знаешь, почему я не сплю? Она закрыла глаза и с усилием сглотнула. — Нет. — Конечно, он не мог не услышать в её голосе сдавленных слёз. Мужчина глубоко вздохнул и оставил мягкий поцелуй на её волосах. — Не хочу просто проспать время, когда могу держать тебя в своих руках. Она едва не завыла. Эти слова ранили её сильнее ножа, потому что она поняла, зачем он это сказал. — Не плачь, моя милая, прошу тебя… — прошептал он. — Я чувствую себя виноватым. — Нет, нет, дорогой, совсем нет… Забыв о том, что она себе обещала, девушка развернулась в постели, и её пальцы взлетели к лицу любимого, поглаживая щетину, а глазам стало как-то сладко больно от того, что они могут его видеть. Видеть его такого, принадлежащего ей одной. — Поцелуй меня, — попросила она. Он на секунду улыбнулся. Несмотря на всю внешнюю мужественность Данилы, его улыбка всегда была светлой, мальчишеской, открытой — такой солнечной, что девушке от желания видеть её всегда стало жарко внутри. — Как? — спросил он. — Так, чтобы я забыла обо всём, кроме тебя. Он послушался. Кошачьим грациозным движением перенёс свой вес вперёд, накрывая девушку собой, и, проникнув одной ладонью под её волосы, привлёк к себе. Всё её тело тут же отозвалось на невыносимо чувственную ласку, девичьи ладони взлетели по его плечам, ступня скользнула вверх по ноге, обвивая его за пояс, и он опять ощутил, какая у неё нежная кожа – там, с внутренней стороны бедра. Поцелуем Данила пытался успокоить её, вселить в неё уверенность, что всё равно будет её любить, и что не зря она решилась с ним на эту авантюру — отключить телефоны, сесть в самолёт и на неделю улететь на курорт на почти безлюдном острове. Поэтому и действовал с ней неспешно, даже тщательно; медленными, сладкими, уверенными поцелуями он покрывал её переносицу, глаза и виски, и снова возвращался к губам, наслаждаясь доверчивой открытостью девушки, её кружащей голову взаимностью, которую узнал только этой ночью. Пальцами умело гладил шею, и она тянулась к нему, чтобы было удобнее её целовать. Смотрел на длинные ресницы и раскрасневшиеся губы и не мог насмотреться, понимая для себя наконец, что способен свернуть горы, сделать всё, что угодно, лишь бы эта первая их ночь, такая короткая, не стала последней. Назавтра им возвращаться в Москву и снова становиться друг другу никем. Но сейчас им было катастрофически мало друг друга, и она забыла обо всём, кроме него — кроме его мужественных рук, терпких губ и возбуждённого гулкого дыхания, окруживших её со всех сторон и заменивших ей весь остальной мир.