Близость к океану

— Arrêtez de parler à ma mère que je «devrais me marier»! Ce sont vos stéréotypes stupides! No… no, shove leur dans ton cul et tais-toi! Seulement vous pensez que je suis fou, mais je veux vivre ma vie comme je veux! Ma mère et moi avons récemment commencé à communiquer normalement, et vous avez une querelle! Ne pas attendre que je vous viendra à Paris! Ne plus me appeler! * Поток речи, донёсшийся из-под лестницы в коридоре за сценой остановил Козловского на его пути к выходу. Он ничего не понимал по-французски, но это кричала Лера. Не успел он сделать и шага, как она, злая, как стая бешеных собак, вылетела прямо ему навстречу, судорожно запихивая телефон в карман джинс. — Лер, Лера, — Данила попытался поймать её, чтобы успокоить, но девушка без лишних церемоний его оттолкнула: — Дань, пожалуйста, не сейчас! Она взлетела по ступенькам прежде, чем он успел сообразить, что делать. Блин. Чертыхнувшись, он развернулся и направился к выходу. Пусть успокоится, он к ней вечером заглянет, благо совместные вечера на её балконе вошли у них в традицию… Тогда, три недели назад, они проговорили почти всю ночь. Успели и бутылку вина выпить, и ужин съесть, и даже парочку селфи сделать. Данила долго отходил от информации, что Лера служит в «Современнике» — никак не мог поверить, что их встреча случилась только здесь, за много сотен километров. «Сам виноват, не только в Питере в театры надо ходить», - тут, конечно, с ней спорить было сложно. Они говорили о технологии актёрского мастерства, об отличиях московской школы от питерской —, а Лера ещё и про красноярскую рассказала — про постановку «Варшавской мелодии» в Москве, Петербурге и Одессе, про Шнитке… В общем, про театр, про театр и про театр. Данила Козловский был грамотным и наблюдательным актёром, он не мог не заметить, что в ответ на его слова о матери и братьях Лера лишь молча кивает, а сама ничего не говорит. Но стоило заговорить, скажем, о специфике работы на Бродвее… вот тут её глаза загорались, и она превращалась в неповторимую, живую, включённую на все сто двадцать Valerie, готовую говорить без остановки. Один раз только проскочило, и он до сих пор носил этот момент в себе, обдумывал: "- Я сначала думала Никиту Ефремова им предложить, если честно. Ну, извини, тебя тогда ещё на горизонте не было. Он как раз развёлся, знал бы, чем заняться. — Он развёлся? Я не знал. Дурак. — Дурак он был, когда женился. — Не понял? — От тебя это странно слышать. Сам вроде разведён, должен бы понимать". Она так резко тогда это сказала. И сейчас он не решался её позвать, стоя на балконе своего номера и глядя на маленькую чёрную кошечку Леры — Мышку. Она привезла её сюда, в Штаты, с собой. Только про неё единственную, когда та запрыгнула к ней на руки, она сказала словом «любимая». — Мышь, позови сюда Леру, — пробормотал он себе под нос. Конечно, он никак не ожидал, что после этого девушка, печальная, как русалка, с такими же мокрыми волосами, в банном халате выплывет на балкон. — Мышенька, иди домой. — Данилу царапнуло это «домой». — Привет, Даня. Как раз хотела тебя позвать. — Я тебя слушаю, — негромко откликнулся он. — Мне нужно слетать в Москву, меня не будет три дня. Два спектакля сыграть, репетиция, артистку там вводят, ну, и так, по мелочи… — она не смотрела ему в лицо. — Я хотела тебе Мышку оставить. Не хочется, чтобы она на ночь одна оставалась, а возить её туда-сюда на такие короткие сроки — издеваться только. Она беспроблемная, ты же видел. Я покушать оставлю, и наполнитель… — Лер, нет проблем. Она впервые тихо улыбнулась себе под нос и нерешительно взглянула на Данилу. — Спасибо. Им обоим страшно мешала перегородка между балконами. — Лера… — шёпотом позвал он. Ему нравилось её имя. — Да? — отозвалась она. Данила протянул руку и мягко коснулся её щеки. От удивления Лера широко распахнула глаза и с трудом удержалась, чтобы не сделать шаг назад. Он смотрел на неё внимательно-внимательно, и так серьёзно, как никогда раньше не смотрел. Не такая уж и большая длительность у этого «никогда раньше». Но они уже успели привыкнуть друг к другу, иногда так бывает — люди, похожие между собой, встречаются, и им не нужно много говорить, чтобы знать. — Мы с тобой интеллигенция в эмиграции, — попробовала пошутить Лера, рассматривая густые брови Козловского, его длинные ресницы, лишь бы в глаза ему не смотреть, карие, пронзительные, будто всё про неё уже знающие. «Глаза припухшие», — не обратив внимания на её слова, наблюдал Данила. — «Взгляд уставший». — Ты плакала, — заключил он. – Лер. — Даня, пожалуйста. — Она отстранилась, чтобы он не мог больше заставлять её открываться перед ним. Козловский поднял руки: — Нет, ты мне можешь не рассказывать ничего. С кем ругалась, и почему по-французски, — он попытался улыбнуться. — Скажи, что с тобой. Я же вижу. — Видишь — не спрашивай, — резко бросила она и тут же осеклась. — Прости. Я… Данила терпеливо ждал. — Я устала делать вид, что у меня в жизни всё хорошо. — Лера развернулась и отправилась в номер. — Мышку я тебе утром занесу. — Лера… — Спокойной ночи, Данила. Девушка заперла балконную дверь, и Козловский опустил голову на руки. Лера, Лера… Ночью Данила плохо спал, и в шесть утра, когда Лера позвонила в дверь, был уже на ногах. Он быстро оглядел её. Одета по-дорожному, глаза спрятала за очками… она протянула ему пакет и переноску с кошкой. — Здесь всё необходимое. Спасибо тебе ещё раз. Данила закинул пакет в свой номер и взял переноску. Мышка внутри свернулась в маленький клубочек и испуганными глазёнками смотрела вверх. — Лера, одну только минуту. — Свободной рукой он снял с неё очки. — Даня, серьёзно, всё… — Лера, нет. — Козловский шагнул к девушке и свободной рукой обнял её за плечи, легко целуя в висок. — Ты знай, что если захочешь чем-то поделиться, то есть я, — прошептал он ей на ухо. — Я выслушаю и осуждать не буду ни за что. Лети. Мы с Мышкой тебя тут будем ждать. Лера смущённо улыбнулась ему. — Спасибо, Дань. Я в порядке, правда… Было и прошло, мало ли, чего не бывает. Спасибо. Мышенька, — она наклонилась и просунула палец в клетку переноски, чтобы почесать кошку за ухом, — я люблю тебя, моя маленькая, я скоро приеду. Веди себя хорошо. Обижать тебя никто не будет, мой зайчик. Пока, Данила, — она потянулась, чтобы чмокнуть его в щёку. — Хорошо поработать. — Хорошего полёта. Возвращайся скорее. Он привык к этой девочке. Поразительный трезвый ум, стопроцентная отдача профессии, доброжелательность, самокритичность, непредвзятость — такой набор качеств встречался ему пока что только у старшего поколения артистов, к которым он пришёл с опытом, а Лера, казалось, такой родилась — с безусловной, безоговорочной, всепоглощающей любовью к институту театра как таковому. Поэтому Даниле не понадобилось много времени, чтобы поймать себя на том, что он всегда улыбается, когда видит её. Живая она… живая и всё тут. Но здесь было чему его огорчить. Лера представляла собой сосуд, переполненный театром с избытком. Она работала круглосуточно — чтение книг, поиск новой музыки, просмотр фильмов и сериалом не был для неё отдыхом. Она загружала их в голову, как в базу. Она смотрела массу передач по телевизору и в Интернете — в основном интервью своих знаменитых коллег, и каждую точку зрения на что угодно могла и опровергнуть, и подтвердить, сославшись на авторитетность чьего-то мнения. И сквозь эту блистательную подкованность Козловский никак не мог разобраться, что же она за человек. Чего хочет. Как стать ей ближе. Ведь основная его проблема состояла в том, что Лера действительно ему понравилась. Она привлекала его. Мысленно он уже примерил на неё пару своих собственных рубашек — особенно к фарфору её кожи пошла бы, скажем, тёмно-красная… И волосы растрёпанные. На его подушке. И губы припухшие… зацелованные… Данила одёрнул себя. Ведь по поведению Леры нельзя было даже понять, есть ли у неё молодой человек. Всё возможно, он не спрашивал, а она, конечно, не станет выставлять такие вещи напоказ. Да, и так бывает. Кумир девочек на обоих полушариях Земли, «секс-символ российского кино» — так его не стеснялись называть даже в глаза — в конце концов, тридцатилетний разведённый мужик не может подобрать ключик к понравившейся девушке. Вот, например, два дня назад Лера впервые вышла на сцену в роли Софи, исполняя Paris Holds a Key to Your Heart. Сначала ему было жаль, что она не играет саму Анастасию, но в роли игривой парижанки она была бесподобна… А после насыщенной репетиции он нашёл её на диванчике в фойе, куда артисты не имели обыкновения выходить. Народные туфли она давно сменила на бальные, и тонкие ремешки туго обтянули её стопы. — Ноги болят, — пожаловалась она, увидев коллегу из-под полуприкрытых век. Данила хмыкнул, сел рядом и взял её ногу, чтобы помочь снять туфли. Лера приподнялась и смотрела на него с довольной усталой улыбкой. — Вот это жизнь… — В смысле? — спросил он. — Ну, сам Козловский с меня туфли снимает. Ммм… кайф, — простонала она, когда Данила отставил туфли в сторону. Но выпускать из ладоней её босые ноги он не спешил. Аккуратно, стараясь не причинить боли, он погладил красные следы от ремешков, подул на них… Лера закрыла глаза, опустив голову на спинку дивана. Что может быть проще? Поддайся себе, проведи ладонью от щиколотки к коленке, оттуда выше — по бедру до кромки коротеньких шорт, а когда Лера от неожиданности раскроет глаза, то расстояние между вами будет совсем ничтожным, и всего-то и останется, что чуточку наклониться вперёд и поцеловать… Он и сам не знал, что тогда могло его удержать. Но он запомнил — в этот момент он впервые признался себе, что поцеловать её он был бы совершенно не против. Потому что, в конце концов, иметь такие ноги — это по отношению к нему абсолютное издевательство. ______________________________________ * — Прекрати говорить маме, что я «должна выйти замуж»! Это твои идиотские стереотипы! Нет… нет, засунь их себе в задницу и молчи! Только ты считаешь, что я ненормальная, а я хочу прожить свою жизнь так, как я этого хочу! Мы с мамой только начали нормально общаться, а ты нас ссоришь! Не жди, что после этого я приеду к тебе в Париж! Не звони мне больше!