Один очень длинный день из жизни Эдмунда, короля недосыпа

Эта осень какая-то по особенному промозглая и медленная. В начале холодного ноября деревья, все еще не сбросившие листву, желтеют настолько мерзко, что выливается в не проходящую мигрень, и Эдмунд не спит несколько ночей, бездумно глядя в ленту новостей из телефона или просиживая до утра за документами, которых вокруг него, как и всегда, великое множество. Все медленно готовятся к Рождеству, магазины украшают витрины в мишуру и мигающие огоньки, сотрудники болеют все чаще, и Эдмунд день ото дня мечтает об отпуске. Но таким, как он, отпуск взять не так уж и просто, и единственное, что ему остается – терроризировать всех вокруг, действуя по давнему принципу «плохое настроение у тебя – отвратительно у всех остальных». Делу так же не особо помогает тот факт, что за столько лет все весьма смирились с его скверным характером и уже не веселят столь сильно, как раньше, и с наступлением холодов Эдмунд кутается в меланхолию вместе с шарфом. Этим вечером он, например, собирается уныло убить собственного водителя. Под ногами хлюпает грязь, дождь капает за воротник плаща, небо нависает над городом огромной грязной губкой для мытья ботинок. Первые несколько часов рабочего дня Эдмунд хочет вернуться в кровать и лежать в ней до выходных, решая все дела из-под одеяла. Но нет, он берет из офиса пистолет, глушитель, по дороге к машине заряжает его и кладет в карман, а потом командует водителю ехать на болота. — Там, — говорит он, вырисовывая пальцем на запотевшем окне машины маленькие холмики и могильные плиты, зная, что сегодняшнему трупу это не светит, — меня ждет важный человек. Не беспокойся. Ведь все в городе знают – болота гиблое место, там клюква алая от человеческой крови. Уже сейчас, все еще сидя в машине, Эдмунд курит и представляет, как будет ехать обратно – без водителя он заблудится и доберется до дома только глубокой ночью, продрогший и вымокший насквозь. А там, – представляет себе Эдмунд, медленно вынимая из кармана пистолет и педантично прикручивая к нему любимый глушитель, — его ждет только голодный кот и куча нестиранной одежды. И, возможно, холодный ужин на столе. К нему как нельзя лучше подойдет холодный виски, который, как Эдмунд помнит, должен стоять в холодильнике. Если он, конечно, не выпил его еще в прошлом месяце. — Да нет же, не могло такого случиться! – успокаивает он сам себя, замахиваясь. Водитель громко ухает от удара прикладом по голове, и следующие двадцать минут Эдмунд занят быстрым допросом, коротким сеансом костоправа, и завершает все это несколькими выстрелами в спину водителя, который даже после избиения наивно пытается сбежать. В потасовке Эдмунд случайно роняет телефон прямо в лужу. Тот весело булькает, опускаясь на дно, и экран в нём потухает быстрее, чем Эдмунд заканчивает материться. Следующие несколько минут он просто стоит рядом с лужей и курит, слишком уставший, чтобы выбрать, какую руку испачкать в грязи – правую или левую. На обоих сбиты костяшки, и их, конечно, будет страшно тянуть потом из-за грязи, так как платков в машине точно не осталось, и единственное, что может делать Эдмунд – костерить дьявола. Труп все еще лежит на земле в нескольких шагах от него, ожидая, пока Эдмунд удосужится утопить его в болотной жиже, и помощников на сегодня ожидать не стоит. Как и то, что все это время учтивый водитель будет держать над ним зонт, или, того лучше – сделает всю грязную работу за него. Этот аспект сегодняшнего вечера, который еще с пяти часов дня абсолютно не соответствует планам, расстраивает его окончательно, и, мрачно шморгнув носом, Эдмунд закидывает зонт в машину и чавкает по лужам по направлению к ближайшему болоту. Телефон он оставляет лежать в луже, сделав себе заметку не забыть его. Сейчас он все равно изгваздается по самые уши, а потом можно будет не только вытащить умершую технику, но и отмыть руки заодно. Решив принять эту мысль как единственную хорошую за весь вечер, Эдмунд громко чавкает жидкой грязью под ногами по направлению к трупу. По осени их славный городок особенно богат на всякие мерзкие трясины, и до первых заморозков Эдмунду даже не нужно волноваться о том, куда девать тела – природа абсолютно полностью на его стороне. Но, как всегда, с большими отступлениями от удобств – пока он тащит труп, сам чуть не тонет несколько раз, а, завершив дело, долго стоит перед заводью и смотрит на разворошенную трясину. Та, будто его мысли, идет большими бурыми пузырями, на листьях черничных кустов блестит успевшая подсохнуть кровь, но в свете фар все это – черное, как и все его дела в этом городе, как планы на будущее, как круги под глазами у Питера. Тот, наверное, будет недели две рыть досье на этого мертвого недоумка, потом заставит Эдмунда подписать множество бумаг, по которым дело будет выглядеть совсем иначе – мистер Дж. Ктото-там, покинул город еще с неделю назад, и никто не видел его больше. Возможно, его даже официально пригласят в участок для дачи показаний, а потом раз в неделю будут звонить и спрашивать: «Не приезжал ли пропавший?». В этот раз Эдмунд планирует записать вежливое «Нет, офицер, к великому сожалению, моего дорогого водителя все нет и нет» на диктофон и просто включать его звонящим. Они, наверное, и не заметят. Дорогой подарок Сьюзен осуждающе поблескивает гладким боком в свете фар, продолжая лежать под слоем воды, и, чихнув, Эдмунд садится на корточки, моет грязные руки, вынимает телефон и долго держит его за краешек, ожидая, пока вода стечет. Телефон безнадежно испорчен, как была испорчена репутация водителя вчера вечером, как раз после того, как Эдмунд проверил список вызовов с его «секретного» телефона. Водитель оказался глупой крысой, сливавшей ценную для Эдмунда информацию его конкурентам. А подобные рвения к успеху, конечно, приветствовались в их компании, вот только не со всеми из них Эдмунд был согласен. — Ты уволен, – говорит Эдмунд этому дураку, который в данный момент медленно погружается все глубже и глубже в мокрый мрак болот. Или нет, но Эдмунд тешит себя именно этой мыслью, возвращаясь к машине и долго прыгая вокруг неё на одной ноге, наступив в особенно глубокую лужу. До города добрый час езды по окольным дорогам, и он, к своей чести, справляется всего за два с половиной, не сбив ни одного пешехода и ни разу не угодив в овраг. — Да и какие люди в такую гребанную погоду?! – ворчит себе под нос Эдмунд, с мстительной громкостью захлопывая дверцу машины. Решив пренебречь в этот раз и сигнализацией, и зонтом, он оставляет ключи прямо в замке зажигания. Нужно быть полным кретином, чтобы украсть его машину. А если и найдется смельчак, то, черт возьми, он поймает его и сделает своим новым водителем – сонно думает Эдмунд, отпирая дверь, и его мысли медленные и ленивые. Скинув грязные ботинки вместе с носками, поморщившись, он скидывает и штаны, только после этого вспомнив про пальто, и возится в прихожей непозволительно долго. Настолько, что даже ленивый кот выходит к нему из кухни, потягиваясь, и, подхватив его с пола, Эдмунд долго греет руки в его длинной черной шерсти. Вредное животное жмурит глаза и обнюхивает его лицо, фыркая и морщась. Эдмунд не может с ним не согласится – от него несет дождем и землей, а это одно из самых отвратительных сочетаний. Кладбищенское – решает он, подумав, и с тихой меланхолией заходит в темную кухню, промахнувшись рукой мимо выключателя. Там на столе его действительно ждет холодный ужин, стакан с недопитым виски и заветная пустая бутылка в мусорке. Но это ночь гребанной пятницы, Эдмунд устал настолько, что готов упасть и уснуть прямо сейчас, силы закончились еще в четверг, когда глупые поставщики перепутали даты отгрузки, в офисе начала протекать крыша, а в круглосуточном магазине закончился его любимый салат, поэтому Эдмунд выбирает меньшее из зол – он просто выпивает остатки алкоголя, убирает ужин в холодильник и идет в душ. Там он успевает заснуть несколько раз, почти упасть, запутавшись в собственных же ногах, схватить не то полотенце, которым уже вытирался утром и которое, конечно, еще не успело высохнуть, и в окончании почистить зубы не своей щеткой. Посчитав на этом свой день официально законченным, Эдмунд вползает в спальню, где отвратительно воняет алкоголем и пылью, и со стоном падает на кровать. Там в темном царстве подушек и одеял, нагло храпит Питер, но, Эдмунд уверен, сегодня ему будет плевать на любые внешние раздражители. — Ты отвратительно нажрался, – довольно подмечает он, подкатываясь Питеру под бок, и тот привычно поднимает руку с намотанным на неё одеялом, чтобы укрыть Эдмунда. Услышав неразборчивое бурчание в ответ, Эдмунд решает, что ему слишком лень переспрашивать, и засыпает за пару секунд, спрятав ноги под одеяло. **** Спустя несколько часов телефон Питера начинает нещадно пиликать. Эдмунд терпит минуту, вторую, потом расстроенно пихает Питера под бок и вслепую шарит по кровати руками. Натыкается на подушку, на спину Питера, матерится, открывает глаза и зло проводит по дисплею пальцем, пытаясь принять вызов. По утрам все это не так уж и просто для него – его руки всегда ледяные, будто у покойника, и техника не воспринимает его как нечто живое. Последний телефон, который ему подарила Сьюзен, был, конечно, тоже навороченный, но все же не сенсорный и с кнопками, а вот у Питера страшное сенсорное чудовище с характером. Будь Эдмунд менее сонным, обязательно бы наворчал на него по этому поводу, но сейчас единственное, на что он способен – уронить голову на кровать и прислонить трубку к уху, которое не лежит на простыне. Там, по другую сторону связи, кто-то отвратительно бодрый и абсолютно безбашенный, явно хочет рассказать Питеру что-то невероятное. И, издав мученический вздох, Эдмунд подсказывает этому «кому-то», что его внимательно слушают: — Босс! – кричат оттуда, и Эдмунд морщится так, что все мышцы на лице начинают ныть. Одновременно с этим он еще и начинает шипеть, а это, на минуточку, является в его семье именно его отличительно чертой. Люси, кажется, до сих пор иногда называет его «мерзким аспидом» в особо жарких спорах или во время сильных обид. Говоривший из трубки быстро догадывается, что разговаривает не с Питером, но волноваться не перестает: — Доброе утро, мистер Эдмунд! – продолжает разоряться добропорядочный слуга закона, и, закатив глаза под закрытыми веками, Эдмунд обещает себе вычислить этого жизнерадостного придурка и прислать ему коробку с пончиками. — Ну, вам мы собирались позвонить чуть позже, замечательно, что вы взяли трубку! У нас в городе новенький с большой земли! Встретили спозаранку, определили в часть и уже уладили первые поползновения в вашу многоуважаемую сторону, мистер Эдмунд. Ждем дальнейших указаний! — рапортует офицер, забавно поигрывая голосом, и Эдмунд бы действительно оценил это, если бы в данный момент не пытался смириться с неизбежным – новички в их городе всегда приносят кучу хлопот. Вот тот же звонящий, которого Эдмунд, наконец, смог узнать по голосу, вначале чуть не пристрелил его с перепугу в одной из обычных разборок, и только спустя два долгих года научился вести себя так, чтобы всем было удобно и приятно находиться по разную строну баррикад. — Джим, – полу утвердительно скрежещет Эдмунд в трубку, облизнув онемевшим за несколько часов сна языком сухие губы. Джим в ответ довольно крякает по ту сторону и затихает, ожидая приказаний. Готовый выполнить все, что Эдмунд прикажет ему прямо сейчас, Джим, одетый в форму полиции, и сидящий прямо сейчас в главном офисе с чашечкой чего-нибудь горячего. Старый добрый Джим со шрамом на подбородке и постоянными попытками уйти в отпуск уже на протяжении трех лет. Пытаясь сосредоточиться, Эдмунд поднимает из одеял пудовую руку и безжалостно трет ладонью лицо, стирая остатки сна. — Промаринуйте его еще несколько часов. Мы уже встаем, Джим, спасибо за звонок. Продолжая держать телефон у уха, Эдмунд с титаническим усилием приподнимается с кровати, кидает быстрый взгляд на окно, за которым по-прежнему темно, и перемещается по кровати в сторону Питера. Тот белеет своей накаченной спиной в полуметре, его растрепанная голова лежит на подушке, он весь обложен подушками, одеяло у него в ногах, и Эдмунду так отчаянно хочется закрыть глаза и доспать хотя бы час, но долг превыше всего. Джим спокойно молчит в трубке, ожидая новых распоряжений, и в итоге Эдмунд сдается, забравшись на Питера верхом, будто ленивая ящерица, и уткнувшись ему в шею носом. У Питера от его манипуляций даже не сбивается дыхание, и, плюнув на все, Эдмунд расслабляется, превращаясь в одно огромное недовольное желе, и прикрывает глаза вновь. Уже начав дышать более мерно, он вспоминает про телефон в своей руке и мычит что-то, надеясь, что Джим поймет его: — Я очень, очень устал. Пожалуйста, разбуди меня через час. А лучше – через полтора. Позвони моим ребятам, скажи, пусть сворачивают все продажи на улицах, забирают девчонок, все прочее. Пусть сидят и… не высовываются, да. Джим понятливо бормочет о том, что все будет сделано в лучшем виде, но этого Эдмунд уже не слышит. Он вешает трубку, запихивает телефон под подушку и скребет ногтями Питера по бокам. Тот глубоко вздыхает, медленно поворачиваясь прямо под ним, и через несколько несложных, но неведомых для Эдмунда манипуляций, он оказывается где-то среди Питера и одеял, что его, в принципе, весьма устраивает. Засыпая, он успевает сообщить Питеру только самое важное: — В городе новенький легавый. Через полтора часа. Питер согласно утыкается ему носом куда-то в макушку, и Эдмунд засыпает окончательно, посчитав свою часть «срочных мер» выполненной, хотя бы на ближайшие несколько часов. До восхода солнца – коварно решает он, зная, насколько по осени ленивое утро в их городе. **** Во второй раз Эдмунд просыпается от более приятных и привычных вещей – Питер начинает медленно стягивать с него одеяло, одновременно тихим голосом уговаривая его просыпаться. Подобные подъемы у них заведены еще с юношества – Эдмунд тогда тайком прокрадывался к Питеру в середине ночи, а утром им нужно было успеть проснуться раньше матери и отца для того, чтобы опять оказаться в своих кроватях. Эдмунд, всегда устающий больше всех, спал, как убитый, и уже тогда слабо реагировал на внешние раздражители. Поэтому, промучившись с ним несколько месяцев, Питер нашел, наконец, нужный метод побудки, который реально действовал, и после которого Эдмунд не шипел на всех, как взбешенная кошка. Проснувшись, Эдмунд бродит по квартире и пытается собрать собственные мысли, которые за время его сна растеклись по полу и расползлись по стенам, обратно в черепную коробку. В ней пока плавает всего несколько самых главных фактов – день недели, время и «хорошие новости», которые ему сообщил Джим. Питер, собирающий рабочий портфель, моющий посуду и готовящий завтрак одновременно, громко рассуждает о своих планах на день. Это все от того, что он жаворонок – всегда напоминает себе в такие моменты Эдмунд. Ему самому нужно как минимум пол часа на то, чтобы расшататься и вспомнить, в какую сторону поворачивается ручка двери в ванную, около которой он по привычке тупит минут пять, ожидая, пока Питер не придет и не сделает все за него. Подобные «подзагрузки» необходимы для Эдмунда – в течении дня его ждет под сотню различных задач, о решении которых ему нужно начинать думать уже совсем скоро, и он использует каждую секунду, которую можно не размышлять, для ничего неделанья. И Питер чертовски помогает ему с этим – все, что нужно сделать Эдмунду утром, это встать с постели, сходить в душ и сесть за стол. Там его уже будет ждать плотный завтрак и одетый, наглаженный и бодрый Питер, который через несколько десятков минут отправится на любимую работу. Эдмунда же сегодня ждет, помимо привычной криминальной суеты, еще и утомительный поиск нового водителя, что служит поводом положить лишнюю ложку сахара в кофе с молоком. — Из необходимого на сегодня – проверка всей документации и разбор старых дел. Не хочу, чтобы этот гость с большой земли начал рыться у нас в шкафах и обнаружил, что половину отчетов в свое время нам написал ты. – Серьезно говорит Питер, стряхивая с колена крошки от булки. Эдмунд реагирует на это тихим хмыканьем – он полностью занят поглощением пищи и не собирается отвлекаться на то, чтобы поговорить. Питер просто божественно готовит все, начиная от омлета, и заканчивая сложными блюдами других стран, и во время приема пищи из Эдмунда сложно вытянуть даже несколько слов. Впрочем, Питер, прекрасно знающий это, просто продолжает говорить, уверенный, что получит ответ позже: — Сегодня у меня ночное дежурство в северной части города. Последние два поджога машин произошли именно там, и я очень надеюсь на то, что я поймаю этих придурков и подведу под закон. После того, как они сожгли одну из наших тачек на стоянке, это можно считать как личное оскорбление. Так что, — заканчивает он, поднимаясь из-за стола и убирая грязную чашку в мойку, — дома я буду только следующим утром. Эдмунд, так же закончивший завтракать, благодарно целует Питера в висок и начинает одеваться, одновременно пытаясь вспомнить, куда именно он вчера скинул половину вещей. — Я, возможно, увижу тебя сегодня. С поджигателями мы разбираемся и со своей стороны, так что, думаю, если ты и найдешь, то только половину из них. Но я обещаю оставить тебе заводилу, – коварно улыбается Эдмунд, уже представляя, что именно они сделают с остальными из этой шайки. Люди, портящие их город, никогда не живут слишком долго. За исключением Люси, которая делает это совсем с другой стороны и прикрывается при этом общественностью. Но она, отдать ей должное, просто разбивает парки и газоны везде, до куда у неё дотягиваются руки. Эдмунду же, любителю темных улиц и подвалов с накуренным воздухом и неоновыми лампами, было страшно неудобно от её фанатизма по всяким кустам и деревьям, но поделать он ничего не мог – его руки, хоть и были подчас длиннее руки закона, до сестер и их дел никогда не дотягивались. Такие у них в городе были правила. — Надеюсь в скором времени познакомиться с новеньким, – иронично хмыкает он, нашаривая в кармане пальто сигареты, и пропуская Питера вперед на выходе из квартиры – в их дверях стояли старые хитроумные замки, и подход к ним пока нашел только Эдмунд. Питер, конечно, тоже работал над этим, но после того, как он несколько раз просто вынес дверь, устав пытаться открыть её с помощью ключей, замки, кажется, немного обиделись на него. — Я в свою очередь сделаю все, чтобы этого не произошло, – шутливо бросает ему Питер, и они расходятся по разные стороны. Питеру до работы несколько кварталов, они выбирали квартиру с этим расчетом, а вот у Эдмунда на сегодня под десяток адресов, на которые ему нужно заехать, поэтому он садится в машину. Та при свете дня выглядит еще печальнее, чем он планировал вчера вечером – вся в грязи и жиже, она, черная и наполированная всего с неделю назад, просится в мойку так громко, что Эдмунду чудится её хрипловатый голос, умоляющий его. Это он успеет сделать где-то в середине дня, а сейчас мерзкий владелец одного из ночных клубов ждет его к себе и, вздохнув, Эдмунд садится в водительское кресло. На педалях чавкает жижа и, поморщившись, он трогается с места немного резко. **** В клубе накурено настолько, что Эдмунд с трудом видит собственные руки. Ведь сегодня чертов выходной – вспоминает он, и запасается терпением. Хозяин заведения поддат еще со вчера, но, отдать ему должное, вполне адекватен и не задает глупых вопросов. Эдмунд обсуждает поставки и сроки, суммы, количество, спрашивает о контактах и их людях, называет несколько человек, с которыми нужно прекратить работу, а потом еще пол часа грустит за барной стойкой в ожидании, пока хозяин подготовит ему все бумажки. Самому Эдмунду хватает обычно и устных договоренностей – все прекрасно знают о том, какая у него отличная память на устные сделки, да и в том, что он сможет приехать и спалить тут все к чертовой матери, если ему вдруг что-то не понравится, никто тоже не сомневается. Он – самая последняя инстанция во всех поставках, продажах, закупках и прочем. Бумажки в основном нужны для Сьюзен – та продумывает городской бюджет на следующий год, и под криминал, как бы странно это ну звучало, у неё тоже отведена своя ниша в расходах. А если за дело берется Сьюзен, то Эдмунду уже не о чем не нужно думать – только привезти бумажки, да проконтролировать потом сам клуб на предмет «левых» сделок и прочих нечистых делишек. Заказав себе безалкогольный мохито и какой-то салат в добавок к нему, Эдмунд лениво жует лайм и размышляет о том, как донести до новенького легавого все порядки их странного городка и не свихнуться при этом. В криминальной среде все происходит намного проще – люди изначально не ожидают, что будет просто, а, попав сюда, в городок, названный их учителем по странному – Нарния, они тут же забывают о том, что творилось с ними до этого момента и принимают все как непреложную истину. С легавыми и клерками все намного сложнее, и если последних на себя полностью берет Сьюзен, то с остальным приходится разбираться именно Питеру, а в последствии и Эдмунду. Все, на самом то деле, действительно весьма запутанно. В самом начале, еще в семидесятых, город постоянно находился в опале – здесь шли войны мафии и полиции, кровопролитные и беспощадные. Власть держали два человека – Джадис, беспощадная хитрая стерва, обожавшая больше всего в жизни мучить людей и таскать на себе кучу драгоценностей, а так же их, Певенси, дядя — Аслан – глава полиции, в штате у которого в то время было рекордное количество копов, которые гибли, как мухи. Обе стороны ненавидели друг друга до зубного скрежета, в каждодневных стычках гибло огромное количество людей, а мирные жители боялись выходить на улицу даже днем, и каждый, от мала до велика, мечтал уехать из города и никогда не возвращаться. Но ехать было некуда, сам город жил за счет нескольких заводов и одной химической лаборатории, в которой производили шампуни и косметику, и вся работа была именно здесь. Поэтому, сколько бы не погибало легавых и бандитов, на их место обязательно приезжали новые, из других городов, в которых не было ни работы, ни развлечений. И такое безобразие могло продолжаться очень долго, если бы в одной из стычек Аслан все же не убрал Джадис. Каким образом ему это удалось и что творилось потом в городе, сам Аслан никогда не рассказывал, но спустя несколько лет, за которые он сам успел изрядно устать и постареть лет на десять, он привел себе на замену своих племянников и племянниц – Певенси. Эдмунда, всю молодость проживавшего в особняке с братом и сестрами неподалеку от города, сразу закинули в криминал, и ему пришлось очень быстро крутиться для того, чтобы не быть пристукнутым после первой же неловко проведенной сделки. Питер пошел в полицию, Сьюзен, любительница правил, засела в правительстве, подмяв под себя в последствии все городские СМИ, а Люси занялась городскими инфраструктурами. Вот так они, с младенчества получавшие кучу непонятных знаний, в двадцать с небольшим попали в гениальный, но немного безумный план Аслана, который решил сделать все не так, как привыкли делать остальные. — Все будет узаконено, – сказал он тогда, на их первом общем собрании, и, не сиди в тот момент рядом с Эдмундом Питер, который крепко сжимал его руку под столом, у него случился бы банальный нервный срыв. На деле все оказалось довольно сложно и в некоторых местах весьма абсурдно – Аслан, отвечавший за все на свете с момента смерти Джадис, конечно, успел перестроить систему и подготовить нужные активы, но город все равно еще долго потряхивало. Отчасти все не полетело в тартарары благодаря тому, что люди очень устали и были согласны абсолютно со всем, что хотели им предложить. — Полиция и криминал работают вместе, – сказал тогда Аслан, и люди просто кивнули. И пусть на словах все было просто и чудесно, Эдмунду понадобилось десять лет для того, чтобы все, наконец, заработало по нормальному и никто не пытался пристукнуть его в борьбе за власть. — А первые два года я вообще спал в участке, ты представляешь? – любит он рассказывать знакомому бармену, зная, насколько его это бесит. Бармен, молодой до неприличия и такой же глупый, в то время еще ходил в начальную школу. Находить больные места людей и надавливать на них время от времени – вообще любимое занятие Эдмунда. Не стрелять же ему людям в колени каждый раз, когда хозяева ночных клубов слишком долго возятся с бумажками. Получив, наконец, все нужные документы и несколько бутылок хорошего алкоголя в качестве извинения за ожидание, Эдмунд проезжается по улицам и проверяет, насколько хорошо Джим выполнил его утреннюю просьбу, чтобы в итоге остаться полностью довольным – он не видит ни одной девочки. Заехав в один из «домов отдыха» и сгрузив туда две из трех бутылок, Эдмунд долго разговаривает с жеманной «мамой», спрашивая её пожелания к охране, проверяя, нет ли больных или избитых среди персонала, и выходит на свежий воздух только к пяти часам вечера – перед самым уходом он вдруг вспоминает о том, что на улице осень, пора простуд и дождей, и заодно осматривает само здание, а так же договаривается с персоналом об обязательном общем осмотре у врачей. Эту светлую мысль ему год назад подкинула Люси, под чьим чутким руководством все молодцы Питера ходили привитые, закапанные и чуть ли не продезинфицированные в течении всего года. Эдмунд тогда долго спорил и упирался, представляя, какими сложностями все это может обернуться – в такой работе анонимность была весьма важным аспектом, но в итоге сдался и протолкнул в планы Сьюзен постройку еще одного этажа для городской больнице. Теперь легавые отлеживались на первом этаже, подчиненные Эдмунда – на пятом, и множество проблем тут же решилось само собой. А попросить медсестер уделить внимание парочке дам никогда не составляло трудности. К просьбам Эдмунда всегда прислушивались с большим энтузиазмом, зная, что в долгу он никогда не оставался. Все же, в управлении засранцами с пушками и прочими темными личностями были и свои плюсы. Где-то по дороге в мойку Эдмунду на телефон, который ему на время одолжил второй бармен, звонит один из его помощников и сообщает о том, что новая банда сегодня собирается совершить нападение на другую, более опытную, но проигрывающую им по численности, и просит у него отмашки. Потратив несколько минут на продумывание своих дальнейших планов на обе группировки, Эдмунд дает добро, вспомнив о том, сколько косячили вторые товарищи. Затем, сдав таки машину, он забегает в продуктовый для того, чтобы купить сдобы и салатов на ночь – он прекрасно представляет, насколько убитый будет Питер к вечеру, и знает, что тот будет только рад его компании. Задержавшись на секунду, он, после некоторых раздумий, покупает несколько плюшек и для новенького – тот наверняка будет рваться бой, попросится в дежурство с Питером, а тот не сможет отказать ему, и будет замечательно иметь в арсенале легальные и безболезненные способы заткнуть нескончаемый поток вопросов или угроз, в зависимости от ситуации. Промечтав всю очередь на кассе о том, как будет впихивать эти булки новичку в глотку, Эдмунд выходит на улицу в отличном расположении духа, придержав дверь для старушки. Закинув пакеты на мойку, он быстрым шагом пересекает близлежащий парк, чтобы успеть подготовиться к стычке двух группировок. Сам Эдмунд, конечно, в этом балагане участвовать не собирается. Его задача – следить за первыми шагами подобных сборищ, направляя их в нужное русло, вовремя отвечать на вопросы и объяснять, что можно, а за что им прилетит по голове. Именно благодаря этому отчасти Питер до сих пор не придушил его во сне – полиция в основном разбиралась с происшествиями и прочими нарушениями, не отвлекаясь на криминал. Сами преступники в свою очередь грабили только то и там, что им позволял Эдмунд, и, конечно, наносили некий вред мирному населению, но раз в сто меньше, чем в других городах. Тот же самый счетчик стычек с полицией за последние годы едва ли переваливал за пару происшествий в год – Эдмунду были важны мирные отношения с Питером, и за подобными вещами он следил неукоснительно. Там, за парком, в тени деревьев, стоит одна из школ, в которой Люси проводит свои уроки. В конце концов каждый из них развлекается по разному, — рассуждает Эдмунд, выглядывая из-за входной двери для того, чтобы осмотреть холл школы. Одной из самых злых шуток Люси за последнее время была идея нанять стервозных и принципиальных администраторов при входе, большинству из которых была дана конкретная установка – Эдмунда в учебные заведения не пускать. Поэтому, завидев седой пучок полос, торчащий из-за одного из горшков с цветами, Эдмунд отступает обратно в тень, чтобы незаметно обойти здание и залезть в него со стороны, в которой меньше всего камер. В итоге доломав окончательно один из подоконников и почти разбив стекло, Эдмунд таки проникает в здание, а если еще точнее – прямо в кабинет Люси, чтобы навести там легкий беспорядок. Пошарив по всем шкафам, быстро вскрыв её рабочий стол и стащив шоколадку с орешками, Эдмунд находит то, зачем пришел, и, уже выбравшись обратно и замаскировав подоконник так, чтобы со стороны тот не выбивался из общей планировки здания, понимает, что не захватил ни одной ручки. Но времени уже нет – подмечает Эдмунд, взглянув на старенький кнопочный телефон. Подобный казус происходит с ним не впервые, и в ближайшем ларьке с газетами у продавца есть специально отложенная пачка ручек специально для таких случаев – несколько раз в месяц Эдмунд забегает к нему, взмыленный и опаздывающий, и молча протягивает несколько монет. И Эдмунд страшно благодарен ему за это – об этом он кричит уже на улице, спешно возвращаясь обратно на мойку. Там его ждет уставший механик и чистая машина с подтянутыми тормозами, отполированными боками и прочими атрибутами богатой и успешной жизни. Почти забыв пакеты и два раза рассыпав бумажки по всему салону, Эдмунд оплачивает добросовестную работу, выруливает на дорогу и мчится на юг города, чтобы припарковаться в одном из дворов, опустить окно и выкурить три сигареты подряд. Он успевает как раз вовремя, до начала стычки есть еще пара десятков минут, и он может не спеша перевести дух, а так же подготовиться. На запах сигарет в сторону машины выползают дворовые ребята, но, заметив, кто именно сидит за рулем, проходят стороной. Эдмунд ненавидит делиться куревом, и это – почти единственная вещь, за которую он действительно избивает людей, когда они особенно наглеют. Вторая причина его агрессии – ранения Питера на службе. Поэтому вся городская шпана от мала до велика знает об Эдмунде две вещи – нельзя стрелять в Питера Певенси, а так же просить у Эдмунда сигареты. Отправив третью сигарету в пепельницу, Эдмунд отодвигает переднее кресло, закидывает ногу на ногу, берет в руки стопку с листиками и ручку. На листах лично разработанная Люси система оценок своих учеников, которую сам Эдмунд однажды придумал использовать на преступниках. И теперь вместо того, чтобы сидеть, как Питер, с блокнотом и записывать абсолютно все, Эдмунду нужно было просто ставить плюсы и галочки в нужных графах. Различий между школьниками и членами молодых группировок все равно было не особенно много, а тут он хотя бы мог повеселиться. **** «Своевременный приход на занятия» — гласит в первом пункте, и, заметив первую группу, ставит уверенный плюс. Те проходят мимо него за несколько минут до обговоренного времени, не заметив в темноте машины, и следующие пол часа Эдмунд прислушивается к окружающим звукам потасовки, мату и даже нескольким выстрелам. Затем сам ставит первой группе 8 из 10, второй – 3 из 10 за абсолютно топорное отступление, в процессе которого они бросили раненых товарищей. Выходя из машины, он поздравляет помятых и немного дезориентированных ребят с новой территорией, вручает им листик с рекомендациями и, выкурив четвертую сигарету, уезжает к себе в кабинет. Тот находится над одним из ресторанов, славится вечной полутьмой и отсутствием в ней Эдмунда большую часть времени. Поэтому балом там правят его помощники, в каждом из которых Эдмунд уверен иногда больше, чем в самом себе. Здесь его ждет множество дел: нужно собрать оставшиеся документы, позвонить парочке людей, выслушать очередной поток шутливых оскорблений от Люси, которой, конечно, доложили о его вероломном проникновении со взломом. С наступлением темноты Эдмунд вспоминает бедного Джима, у которого, по идее, должна сейчас закончиться смена, и просит одного из своих ребят привезти ему завтра в офис коробку с пончиками. Второго он просит восстановить свою старую симку и все контакты на ней— весь этот день ему звонят неопределенные номера, и первые несколько минут разговора он тратит на то, чтобы выяснить личность звонящего, которые в большинстве случаев не могут просто взять и сказать «я ваш второй киллер, ну, тот, который записан в вашем прошлом телефоне под именем «Карл Третий», задание выполнено!». Продолжая помнить о Джиме, Эдмунд спрашивает помощников об их планах на отпуск, и потом еще долго не может перестать улыбаться – эти верзилы так очаровательно радуются подобным вопросам, что ему иногда становится действительно неловко. К двенадцати часам ночи Эдмунд, наконец, вываливается из офиса, чтобы сесть за руль и поехать искать Питера. Сюрприз должен оставаться сюрпризом, — напоминает себе Эдмунд, у которого страшно гудит голова. Ему хочется настроиться на волну полиции и просто узнать все, что требуется, но тогда его номер так же пропингуют, и вновь придется пересаживаться в другую машину – перенастройка обычно занимает кучу времени, а Эдмунд не может ждать так долго. Находит Питера он только в половине первого. Сил на то, чтобы выяснять, в машине новенький или нет, Эдмунд просто открывает заднюю дверь и заглядывает в салон. Оттуда на него смотрит незнакомый встрепанный парень, в которого Эдмунд кидает один из пакетов и несколько долларов. — Сбегай и купи нам кофе, парень. Круглосуточная забегаловка находится за ближайшим углом. Нам нужно два больших капучино с молоком, в одну – две ложки сахара, в другую – четыре. Себе можешь взять, — Эдмунд оценивающе осматривает новенького и шутливо поднимает брови, выбирая лучшей тактикой – нападение, — молоко или молочный коктейль. Главное не перепутай. Два кофе и одно детское меню, – веселится он, дожидаясь, пока новичок потерянно озирается на Питера, взгляд которого не выражает абсолютно ничего, а, дождавшись кивка, вылезает из машины и чрезмерно громко хлопает дверью. Проводив его взглядом и сев вперед к Питеру, Эдмунд фыркает от смеха и с удовольствием подмечает, что не у него одного был дерьмовый день. — Ты чертовски рад меня видеть, так? – уточняет он у Питера, и тот вместо слов вовлекает его в долгий и жесткий поцелуй. У Эдмунда от неожиданности захватывает дух, и следующие несколько минут он растекается по сидению, больше не в состоянии ехидничать. Питер – его личный сорт любимого мороженного, и от него у Эдмунда нет противоядий. — С самого. Гребанного. Утра, – стонет Питер, спрятав лицо в ладонях. Эдмунд облизывается и запускает ему руку в волосы, начиная поглаживая их у самой шеи: — И ты ни разу не наорал на него, я полагаю? Питер в ответ лишь обреченно качает головой. — Мой герой. До самого возвращения Каспиана они вяло решают, какой фильм будут смотреть на выходных. *** — А все потому, что мой лучший помощник умер в прошлом году. Даже не в перестрелке, а потому, что запустил свое здоровье, – лениво шепчет Эдмунд новенькому несколько часов спустя. Тот осоловело моргает, старательно пытаясь не заснуть, и мнет пальцами руль, в то время как голова Питера уютно лежит на свернутом в несколько раз шарфе Эдмунда. Сам Эдмунд безотчетно гладит его по шее, убрав из-под воротника пиджака кучерявые светлые волосы. Руки Питера лежат у него на коленях, как и верхняя часть тела, и Эдмунд старается не шевелиться и не дышать слишком глубоко, пока рассвет медленно высвечивает черные силуэты зданий на своем фоне. Новичок в третий раз безуспешно называет свое имя, но Эдмунду настолько плевать, что, он уверен, потом, когда он выспится, будет немного стыдно. — И вот теперь мне приходится заниматься всем этим дерьмом в одиночку. Никому другому все эти тонкости никогда не понять, и я истоптал третью пару дорогих ботинок за два последних месяца. Люди очень, очень тупые, – со вздохом подытоживает Эдмунд, накручивая светлые пряди себе на пальцы. Те совершенно очаровательно вьются, лаская кожу, и Эдмунд на несколько минут вываливается из реальности, вдруг решив купить для себя и брата парные кольца. Как короны, или, возможно, что-то обручальное – лениво думает он, и тихо смеется, представив лица Люси и Сьюзен. Питер тихо вздыхает во сне, слегка передвигается, и Эдмунд начинает улыбаться шире – не может иначе, смотря на брата. Тот, даже в полутьме машины, весь словно светится, и у Эдмунда в груди знакомо ухает, а сердце начинает стучать чаще. Разрешив новичку выйти из машины для того, чтобы размять ноги, Эдмунд, улучшив момент, осторожно наклоняется над Питером и нежно целует его, возвращая должок. Питер теплом вдыхает ему в щеку, улыбается в поцелуй и медленно просыпается. Садится, морщась и держась за спину, хрипло подзывает напарника, проверяет ситуацию и устало трет лицо ладонями. Эдмунд все это время старательно отводит глаза, который, он уверен, блестят так, что отражают свет не хуже братца. Они, живя вместе уже больше десяти лет, и бегая друг к другу в постель чуть ли не с пятнадцати, по прежнему сходят с ума друг по другу, и, как подозревает Эдмунд, это у них продлится до самой старости. А может и после неё, — прикрывает он глаза, почти засыпая. Телом овладевает приятное чувство остаточного возбуждения, когда все еще хочется закусить губу и запрыгнуть Питеру на колени, но все еще нельзя. Вскользь отметив, что Питер вновь садится за руль и усаживает рядом с собой новичка, Эдмунд сам проваливается в легкую дрему, откинув голову на спинку сиденья. До полицейского участка новичок несколько раз пытается завести разговор, более похожий на допрос, чем на светскую беседу, но Питер одергивает его и шипит, как старый кот, и Эдмунд ухмыляется сквозь сон – это так похоже на его собственное поведение, что становится жарко где-то под ребрами. — Домой? – шепчет Питер ему в шею каких-то сорок минут спустя, и это Эдмунд осознает остатками сознания, которое еще не успело погрузиться в сон. — Если мы дожили до утра, то да, – бормочет Эдмунд, шарит рукой вокруг себя, проверяя – не в кровати ли он, но понимает, что все еще сидит на заднем сиденье патрульной машины. Разочарованно морщиться ему слишком лень, поэтому он лишь поджимает губы и продолжает дышать размеренно и глубоко. Фонари, которые по прежнему горят на улицах, целуют теплом его в щеки по дороге домой, сонно шарят по тротуарам и остаются в памяти большой желтой лентой, которая начинается от порога участка, и затухает на крыльце дома. Питер будит его вновь, пытаясь осторожно вынуть из машины и взять на руки, но Эдмунд вяло трепыхается, бьет его по рукам и ползет к дверям самостоятельно, ощущая себя уже не человеком, а ожившей каменной скульптурой, выбитой из неповоротливого и страшно тяжелого гранита. Или, возможно, известняка – меланхолично раздумывает он, роняя ключи перед дверью два раза, вваливаясь в прихожую и оставляя в ней последние силы, большую часть вещей и одно ехидное замечание Питеру, который умудряется споткнуться о порог. Кровать врезается ему под колени так знакомо и приятно, что Эдмунд просто наклоняется вперед и падает в неё лицом. Он словно корабль, зашедший, наконец, в свою гавань, и бросивший якорь. В лучах рассветного солнца Эдмунд наблюдает, перевернувшись на спину, как Питер методично снимает с себя всю одежду, не пощадив даже трусы, складывает её, аккуратно кладет на стул, а затем фыркает от смеха, когда его за ноги подтягивают обратно к краю кровати. — Я видел, как ты тогда смотрел на меня в машине, – сообщает ему Питер, помогая раздеться Эдмунду. Тот, лишаясь одежды, уже не мерзнет и не думает ни о сне, ни об усталости – он скользит взглядом по телу Питера снова и снова, останавливаясь на мышцах пресса и руках. Руки Питера для Эдмунда это отдельные слова отдельной песни – когда Питер всерьез занялся спортом, и вены на его руках вздулись от нагрузок, Эдмунд мог часами сидеть и гладить все это великолепие, прослеживать пальцами все неровности и мускулы, все шрамы, слегка царапая при этом кожу, что, чаще всего, в конечном итоге заканчивалось бурным сексом. Сейчас у них обоих на это совсем нет сил, но Питер все равно упорно накрывает Эдмунда собой, целует в шею, кусает, зная, как шикарно все это расцветет синяками через пару часов. Эдмунд зарывается пальцами ему в волосы, тянет их, но не сильно, чтобы причинить минимум боли. Фыркает, поймав себя на этой мысли, дергает Питера на себя и вовлекает в глубокий поцелуй, думая о том, что последнее стало их девизом друг для друга. «Как можно меньше боли» — словно пообещали они друг другу когда-то, и до сих пор уверенно сдерживают это обещание. Питер гладит его бока, щекочет ребра, и Эдмунд, не выдерживая, фыркает и откидывает голову на подушки, наблюдая за тем, как комната кружится, медленно и завораживающе. Питер целует его в подбородок, спускается по горлу, ниже и ниже, к тазовым косточкам. Эдмунд успевает только глубоко вдохнуть, а Питер уже обхватывает его член губами, помогая себе рукой. Второй рукой он находит ладонь Эдмунда, переплетает пальцы, и начинает медленно двигать головой, с силой втягивая щеки. Эдмунд старается не шевелиться, чтобы не мешать Питеру, но через некоторое время все равно срывается – ведет бедрами, жмурится и начинает дышать через рот – помимо вращающейся комнаты у него теперь еще и сердце стучит в ушах, перепрыгнув из груди сразу в голову, а во рту неприлично много слюней. Их Эдмунд сглатывает через каждые несколько секунд, но вот Питер вновь опускает голову, мышцы его шеи напрягаются, на голой спине проступают полушария лопаток, и остается только задыхаться и стараться не стонать громко. Эдмунд, страшно шумный в постели, обычно не дает спать всему дому, в чем не чувствует абсолютно никаких угрызений совести, но сегодня ему кажется, что, начни он шуметь слишком сильно, и его банально вырубит. Что будет весьма некрасиво – думает он, а затем бросает это гиблое дело, отодвинув его на край сознания, и срывается на шепот, вдыхая и выдыхая вместе с именем Питера. Тот ускоряет движение рукой, притираясь бедрами к кровати, причмокивает от усердия, и у Эдмунда поджимаются пальцы на ногах. Он вновь тянет Питера на себя, смотрит ему в глаза и, зажмурившись, кончает, плотно сжав губы, чтобы не начать говорить всякий бред. Питер, улыбаясь, старается отодвинуться, но Эдмунд быстро приходит в себя, прижимает его к себе и протискивает между их голыми телами руку. Кладет её поверх ладони брата, которой он дрочит уже себе, гладит большим пальцем головку, и с удовольствием ощущает, как у Питера подрагивают мышцы живота от возбуждения. А затем и вовсе начинают дрожать – Питер кончает совершенно без звуков, только шумно выдыхает сквозь нос. Отпустив чужой член, Эдмунд шкодливо размазывает сперму по животу Питера и тянется за салфетками, которые всегда валяются у них где-то между тумбочкой и кроватью. Вытеревшись и накрывшись одеялом, он сквозь ресницы наблюдает за тем, как Питер, поднявшись с кровати, идет к окну, чтобы задернуть на нем тяжелые шторы. Комната погружается в приятный полумрак, и, впустив в свой маленький теплый мир Питера, Эдмунд пускает голову на подушку и отрубается почти мгновенно, забыв про все будильники и обязательства на свете. За окном по-прежнему промозглая и медленная осень приветствует солнце, но Эдмунд уже не думает об этом – он спит, и снится ему отпуск где-то в жарких странах, горы и Питер в смешной соломенной шляпе. У него все плечи в веснушках и нос шелушится от солнца, и это настолько здорово, что Эдмунд улыбается во сне.