Мушкетер и брат Целомудрие

Постоялый двор "Козел и Свинья" на окраине Понтуаза обычно не очень-то избалован посетителями. Однако раз в году в этих местах проходит дозволенная почти четыре века тому назад трехдневная ноябрьская ярмарка в честь дня святого Мартина, во время которой не платят ни за мост, ни за въезд и выезд из города. Торговцы валом валят сюда из Парижа - благо расстояние незначительно, а охота расторговаться беспошлинно велика. Поэтому юный монашек-капуцин, прибывший, как видимо, по неотложному делу, не мог скрыть досады, когда ему досталась худшая - но единственная свободная - комната на втором этаже постоялого двора. Усталый пыхтящий хозяин провел его наверх, оставил на столе свечу и кувшин с водой для умывания и, выслушав распоряжения насчет ужина, выкатился из комнаты. Монашек тревожно ощупал нечто, спрятанное на груди под сутаной, облегченно вздохнул и уселся у окна, глядя на стремительно темнеющий пейзаж городской окраины. Спустя несколько времени хозяин вернулся - но, увы, не с потрохами и зайцем в вине, а с молодым человеком в коричневом дорожном плаще. Многословно извиняясь, он объяснил почтенному брату, что мест не осталось, а "господин из Парижа" устал, и к тому же время позднее... Монашек хотел было ответить что-то резкое, как вдруг в беседу вступил новый постоялец. Мелодичным и кротким голосом, какой сделал бы честь даже аббату, он произнес: - Добрый брат мой, ведь вы не оставите усталого путника ночевать во дворе в такую холодную погоду? Сказано ведь: "Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову"... Евангельская цитата, как лира царя Давида, усмирила неподобающий гнев монашка, который уже сверкнул было глазами, готовясь обрушиться на хозяина с гневной отповедью. Криво улыбнувшись, он ответил: - Что вы, брат мой, такой поступок был бы вовсе не в духе заветов любви, которые оставил нам Господь... Располагайте этой комнатой свободно, а вас, любезнейший, я все же попрошу поторопиться с ужином. Хозяин рассыпался в уверениях. что меньше чем через полчаса "проклятый заяц" наконец-то протушится, и с видимым облегчением покинул комнату. Новый постоялец сбросил плащ на кровать и снял шляпу с темным пером. Монашек вопреки желанию бросил взгляд на парижанина, и отметил, что тот щеголеват и ловок, и явно знает себе цену. Тот же не особенно церемонился и рассматривал юного капуцина с нескрываемым любопытством. - Благодарю вас за любезность, - заметив, что монашек тоже обратил на него внимание, проговорил неожиданный сосед. - Счастлив буду познакомиться. Мое имя - Арамис, я мушкетер его величества. Монашек заметно вздрогнул, но тут же произнес самым беспечным тоном: - Вот уж никогда бы не подумал, что мушкетеры его величества ездят на ярмарки! - Вы правы - мы слишком заняты в Париже, - со смехом произнес Арамис, - однако не менее неожиданно увидеть монаха из Брюсселя, специально приехавшего на ярмарку в Понтуаз! Капуцин вздрогнул второй раз. - Почему вы решили, что я из Брюсселя? - несколько резче, чем полагалось, спросил он. - Мне сказал об этом наш добрый и услужливый хозяин, - не мигнув глазом, соврал мушкетер. Капуцин точно помнил, что ничего подобного он хозяину не сообщал, однако решил на сей раз промолчать. "Разговор начинается интересно, - подумал он, - посмотрим, что будет дальше". - Я еду на воды в Форж, - не подтверждая, но и не отрицая слов Арамиса о Брюсселе, ответил он. - Два года тому назад в Шарлеруа, зимой, я попал в сильную метель и простыл... и с тех пор у меня постоянно воспаляются суставы. - Но вы выбрали не лучшее время для лечения, - заметил мушкетер, - хотя закрытые купальни должны еще работать. - Увы, монах не волен в своем времени, - скрывая досаду, ответил ему сосед. - Настоятель решил, что я должен отправиться на лечение именно сейчас. - Так ваше монашеское имя, вероятно, брат Послушание? - сверкнул белозубой улыбкой мушкетер. - Вы так и не соблаговолили мне представиться. От необходимости отвечать монашка спасло появление хозяина с ужином для обоих постояльцев, причем если перед капуцином оказался тушеный заяц, то мушкетеру были поданы постная яичница и спаржа. Так что любой, кто увидел бы это пиршество, решил бы, что хозяин просто перепутал блюда - и ошибся бы самым жестоким образом. Видя такое несоответствие, монашек вспомнил, что среда - день постный, и густо покраснел. - Однако, брат мой! - воскликнул Арамис. - Такое чувство, что монахом вы стали совсем недавно, и не по своей воле! Или же я ошибся, и вас в монашестве назвали брат Чревоугодие? - Брат мой, - голосом, в котором сквозь смирение пробивался ручеек искренней ярости, проговорил капуцин, - я получил разрешение на подобное нарушение монастырского устава от вышестоящего руководства, - но жаркий румянец стыда и гнева на его щеках убеждал наблюдательного мушкетера, что собеседник говорит неправду. Тонко улыбнувшись, он пробормотал молитву и принялся за яичницу. Капуцин, которому после замечания Арамиса кусок в горло не лез, отставил миску в сторону, съев всего лишь несколько ложек. - Приношу вам свои извинения, брат, - мгновенно заявил мушкетер, - я должен был вспомнить, что хорошее ожидание лучше плохой спешки, прежде чем предполагать в вас пристрастие к пороку. Вы воистину брат не Чревоугодие, но Воздержанность! Или же Умеренность? Монашек, наконец, сбросил личину показного спокойствия, и вскочил из-за стола: - Сударь, пользоваться тем, что ваш собеседник не имеет права обнажить шпагу - бесчестно! Я не могу потребовать от вас ответить за свои слова сейчас же, но в Париже я найду вас, и мы!.. - Тише, граф! - остановил его смеющийся Арамис. "Монашек" вытаращился на него с нескрываемым изумлением, а мушкетер, понизив голос до шепота, продолжал: - Не отпирайтесь, я знаю, кто вы. Но судя по вашему поведению, вам известно обо мне только то, что я близко знаком с герцогиней де Шеврез, которая вручила вам несколько интересных писем к испанскому королю и поручила передать их некоему адвокату де ла Пьер, верно? Переодетый граф настороженно смотрел на мушкетера, а его рука сама собой потянулась к тому месту на поясе, где обычно крепилась шпага. Впрочем, сейчас у него не было и пояса - только сложенная вдвое грубая веревка с узелками наподобие четок. Арамис отметил это движение и продолжал говорить: - Наша общая знакомая - с вашего позволения, я буду так ее называть, ибо у стен в самый неподходящий момент могут отрасти дионисиевы уши - сочла вас пригодным для одной очень опасной миссии, не в последнюю очередь потому, - в его глазах мелькнула усмешка, - что вы показались ей весьма привлекательным и вполне наивным... Как известно, она предпочитает вовлекать в свои планы влюбленных в нее мужчин, дабы они из кожи вон лезли ради ее прекрасных глаз. Но с вами она ошиблась... - мушкетер сделал эффектную паузу, - как и со мной. Вам сказали пароль, который должен произнести посланник человека, которому вы служите? - Да, - растерянно произнес "монах". - И это слова из блаженного Августина: "Вера вопрошает..." - "... разум обнаруживает", - наконец улыбнулся граф. - А вот перстень, который передал мне великий человек, с которым вы временно состоите в одном ордене, - мушкетер вынул из-за воротника подвешенный на цепочке перстень с крупной сердоликовой печатью, - чтобы вы вполне уверились, что я именно тот, за кого себя выдаю. Молодой граф мельком взглянул на перстень и вернул его Арамису. Затем снял сутану; грудь его оказалась перевязанной, и на повязке кое-где проступила засохшая кровь. Впрочем, мушкетер удержал возглас сочувствия, ибо заметил, что порывистые движения графа ничуть не похожи на движения раненого человека, и скоро убедился в своей правоте. Размотав ткань, молодой человек извлек из-под нее плотный пакет, который и передал посланнику. Восстановив повязку, он снова оделся; пока он занимался своими делами, Арамис столь же тщательно спрятал драгоценный пакет под камзолом. - Ну что, дорогой Рошфор, мы можем завершить наш ужин? - с улыбкой поинтересовался он. - Не вижу к этому ни малейших препятствий, - пожал плечами граф. - Но вы расскажете мне, что происходит в Париже? Знаете, в брюссельской глуши, да еще и в монастыре, жизнь такая тихая и спокойная... Но прежде я задам вам один вопрос. - Я весь внимание. - Какого черта вы вздумали издеваться надо мной с этими монашескими именами? - Все очень просто, - тихо рассмеялся мушкетер, - должен же я был отомстить как-то вам за то, что вы спали с моей любовницей... брат Целомудрие!