Только не так...

Любовь не может быть грехом. Это самое чистое и светлое чувство, какое только создал Бог, но что если это не так? Что если она и есть самый большой грех за который рано или поздно придется расплачиваться любому вкусившему запретный плод? Кроули подставил ладони под бегущую из крана воду и взглянул на себя в зеркало, висящее над мраморной раковиной. За последние дни он стал еще бледнее обычного. Под глазами залегли глубокие тени, а на впалых щеках отчетливо виднелись следы слез, оставивших за собой кровавые дорожки. Наверное, стоило умыться и привести себя в порядок, ведь, скорее всего, его представят к награде, а, может быть, даже повысят в должности, но стоило взглянуть в собственные пожелтевшие глаза, как становилось понятно, что даже позвони сейчас в его дверь сам Люцифер, это не возымело бы никакого эффекта. Кроме того, что Кроули мог бы вызвать гнев владыки Ада отказом впускать того в свою квартиру. Впрочем, кажется, что где-то в кодексе Ада, говорилось о том, что демон не имеет право показывать своей слабости, и этим спокойно можно было бы оправдаться, если бы только в этом самом кодексе не говорилось о том, что демон не имеет право привязываться к кому либо. Власть имеющие и так слишком долго закрывали глаза на его дружбу с ангелом. В Аду считали, что это хитроумный, длящийся столетия, план, чтобы заставить ангела отречься от Рая. Наверху, в свою очередь, вполне серьезно верили в то, что общение Кроули с Азирафаэлем может благотворно повлиять на демона и, возможно, даже приоткрыть тому дорогу в родной дом, из которого тот был изгнан. Им было невдомек, что ангел и демон избрали собственный путь и не были намерены менять свои жизни. В последние годы одной из их самых излюбленных шуток стала шутка про то, что скорее президент Америки побелеет, чем они изменят друг друга. Кажется, в последний раз эта шутка прозвучала дня три назад, когда Кроули наконец-то удалось перехватить Азирафаэля на очередном аукционе редкостей и под аккомпанемент возмущений притащить к себе в квартиру и усадить на белоснежный диван, сунув ангелу в руки бокал трехсотлетнего коньяка, который по чистой «случайности» приобрел на том же самом аукционе. Дальнейшее помнилось смутно. Во всяком случае, та часть, где он отчитывал друга, что нельзя всю свою жизнь просидеть, зарывшись в книгах, и прячась от реального мира. В ответ Азирафаэль обвинил его в том, что Кроули отобрал у него эту возможность, впутав в историю из-за которой у него уже нет возможности насладиться книгами, так как его вековые труды превратились в пепелище, и что теперь он никому не нужен. *** — Не говори глупости! — Кроули провел мокрой рукой по волосам стараясь уложить спутанные пряди. — Ты нужен мне! Ад? Рай? Мне не нужно ничего другого кроме тебя. Хочешь книги? Я вытащу из времени всю Александрийскую библиотеку и положу к твоим ногам, а если этого будет мало, то ограблю Ад и принесу наши самые бесценные тома. — Не надо! — Кроули казалось, что он все еще слышит как по квартире разносится испуганный вскрик ангела. — Это необоснованная глупость. Тебя могут казнить за это! — Если эта, как ты выразился, глупость способна заставить тебя улыбнуться и стать хоть капельку счастливее, то ни одно придуманное Адом наказание не может меня испугать. Я прошу лишь об одном: помни, что ты нужен мне. — Тебе не стоит так говорить, — во взгляде Азирафаэля скользнула грусть. — Ты демон, а демонам нельзя привязываться. Для вас это грех. — К черту! — Бокал с дорогим напитком полетел в стену, разбившись на сотню мелких осколков. — Я ангел. Да, падший ангел, но все еще помню как это — любить и переживать. За все годы, проведенные на Земле, я мог назвать своим другом и полюбить лишь одно существо, и я не дам тебе потерять веру. — Не говори так, — глаза Азирафаэля блеснули ярче неоновых ламп под потолком, когда нависший над ним Кроули наклонился, яростно целуя губы ангела. Осознание того, что он переступил черту, пришло в то мгновение когда с тихим шелестом распустились крылья ангела. Перья белым снегом растеклись по обивке дивана до этого казавшегося эталоном белоснежности. Глупости. Ничто не могло сравниться с шелком ангельского крыла. Если это и было грехом, то Кроули был совсем не против умереть от молнии, посланной Богом, так как ни одному нечестивому существу не дано увидеть всего величия ангельской красоты, распластавшейся под ним и вместо того, чтобы стараться вырваться или хотя бы врезать заигравшемуся демону, старательно отвечающей на его поцелуи. Кроули опустил голову, стараясь отогнать стоящую перед глазами картину, но она, будто насмехаясь над демоном, не собиралась исчезать. Память не хотела покидать своего хозяина, и сейчас он искренне жалел, что не может себе позволить уснуть до скончания веков, чтобы проснуться лишь к Страшному Суду. Если бы только все произошедшее можно было смыть так же, как кровь с лица, но Кроули знал, что свершившегося не изменить. Он проклят, и единственным, кого он мог обвинить в своем проклятие был он сам. *** Азирафаэль настолько хрупкий, что кажется сделанным из фарфора. На него хочется смотреть, не отрывая взгляда, но у них ведь еще будет много времени для того, чтобы любоваться друг другом. Ангел тоже это понимает, нетерпеливо помогая Кроули избавиться от последних остатков одежды. Так просто. Все именно так, как и должно быть. Он столько времени шел к этому, что сейчас уже не стоит задумываться о последствиях. Бог завещал любить, а значит, в этом нет ничего запретного. Любовь не может быть грехом, когда любят двое. — Ты прекрасен, — Кроули закрывает глаза, проникая все глубже в своего ангела, и замирает от неожиданности, когда вместо чутких поглаживаний чувствует, как спину протыкают десятки тонких игл разрывающих и царапающих кожу. — Смотри на меня, — голос Азирафаэля царапает слух. — Я хочу, чтобы ты смотрел. Кроули чувствует, как по спине катятся перемешавшиеся с неожиданно холодным потом капли крови. Он знает, что не стоит этого делать, но уже поздно — его взгляд встречается, с когда-то синим взглядом. В нем уже нет даже намека на синеву, лишь тьма заполняет вертикальные расширенные зрачки. Хочется остановиться. Прекратить все это пока еще не поздно, но он не отпускает, заставляя Кроули оставаться в себе и беспомощно наблюдать за тем, как по искусанным губам скользит раздвоенный язык, а смех становиться шипением. — Смотри, Кроули. Смотри и не смей отворачиваться. Ты ведь знал, что за все приходиться платить свою цену. Смотри и запоминай… И он смотрит. Просто не может отвести полного ужаса взгляда от того как темнеет шелк перьев, становясь чернее мазута. Каждое перо острее лезвия, и там, где оно раньше нежно касалось раскаленной страстью кожи, теперь остаются глубокие шрамы. — Только не он. Прошу. Только не он. Это моя вина. Кроули шепчет пересохшими губами, понимая, что ничего уже нельзя изменить, а его слова лишь веселят падшего… — Хватит, — тот, кто был — и где-то в глубине все еще остается его другом — отталкивает Кроули как сломанную куклу. — Куда же подевалось твое желание? Неужели тот, кто не боялся восстать против Люцифера, испугался своего творения? Ты скушен Кроули, но это пройдет. Нам будет весело, очень весело, ведь теперь мы связанны навечно… Падший ангел встает. С его крыльев, обнажая белоснежную кость падают перья. *** Дальнейшее Кроули помнил с трудом. Кажется, он впервые за все свое существование потерял сознание, но первым, что он услышал, придя в себя, был звон разбивающегося стекла. Он не стал разглядывать, что именно разбито. Это уже не имело смысла. Ничего не имело смысла. Вместе со стеклом разбилось все, что имело какое либо значение. *** — Кроули! Вот и началось. Демон вздохнул и, закрыв кран, вышел в разгромленную гостиную. Пол был усеян черными перьями, отдающими горелым. Комнатные растения, о которых Кроули так заботился, теперь увяли и несколько разбитых горшков валялись на полу. На когда-то белой мебели теперь были следы копоти вперемешку с пятнами крови, на отчистку которых уйдет не одна неделя. Проще было сменить жилище, чем вернуть его уютной квартире прежний вид. Впрочем, Кроули не хотелось здесь задерживаться или возвращаться. — Кроули! Первый попавшийся под рукой горшок с кактусом, полетел в светящийся экран телевизора. Раздался жалкий писк издыхающей техники, но Кроули уже не обращал на это внимание, его взор был прикован к большому, треснувшему зеркалу в котором отражался он сам в полный рост, расправивший крылья, в которых, как будто насмехаясь, засели редкие белые перья. — Только не так… Кроули опустился на колени. В этом мире всегда должно существовать равновесие. Если где-то уходит, то где-то обязательно прибавляется.