По образу и подобию

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ 1. Стопроцентная гарантия – Ну и зачем они тебе? – спросил Кирхайс. – Затем, – ответил ему Лоэнграмм. – Затем, что я должен знать наверняка. В таком деле, как завоевание всей Галактики, нельзя полагаться на людей. Слишком ненадежно. Люди могут продать. Люди могут предать. Люди могут отказаться выполнить твой приказ. А в нашем случае это исключено. Фирма дает стопроцентную гарантию лояльности. Кирхайс едва заметно нахмурился. Он не разделял энтузиазма Лоэнграмма. Он не верил обещаниям производителей. Ему было откровенно не по себе. Лоэнграмм прошелся вдоль шеренги киборгов в одинаковых чёрных формах. Остановился около одного из них. Задрал подбородок, осматривая своё приобретение. – Ты! – он щелкнул пальцами. – Как твоё имя? Киборг шагнул вперед и четким движением отдал хозяину честь. – Штайнхоф, ваше превосходительство! Лоэнграмм вынул из кобуры табельный бластер и протянул ему. – Самоликвидируйся! Киборг принял оружие, приставил ствол к подбородку и нажал на спуск. – Видал?! – с торжествующей улыбкой на лице Лоэнграмм повернулся к Кирхайсу. Кирхайса передернуло. Лоэнграмм понял это по-своему. – Да ладно, расслабься, – снисходительно бросил он. – Ну да, йотунова куча денег пропала зря, но зато – теперь я могу быть уверен. Стопроцентная гарантия, я же говорил. Кирхайс промолчал. Он быстро скользнул взглядом по оставшимся киборгам – на какую-то долю секунды ему показалось, что кто-то из них сделал движение или что-то сказал, но… Нет, на спокойных лицах не отражалось ни единой эмоции, ясные глаза смотрели прямо перед собой, не замечая лежащего на полу тела. «Померещилось», – вздохнул он. А вслух спросил: – Райнхард, подумай: может быть, всё-таки лучше подобрать подходящих людей? Носком сапога Лоэнграмм перевернул пробитую голову Штайнхофа. – Нет уж, – ответил он. – Лучше побеспокоиться о том, где нам достать побольше сгущёнки. 2. Шаг навстречу – Irien'ы! – бушевал Лоэнграмм. – Irien'ы! Какого йотуна вы поставили мне Irien'ов, если я заказывал DEX'ов?! Хренова туча бесполезных Irien'ов!! Они же ни на что не способны в бою! Они же лажают через два раза на третий! Они же … Никчемные тупые куски железа!! Начальник отдела продаж Компании на экране комма улыбался терпеливой дежурной улыбкой человека, постигшего дзен еще на заре этого мира. – Металла высочайшего качества, с вашего позволения. Интегрированный иридиевый каркас, уникальная конструкция сверхпроводящих нейронных сетей, возможность персонализации… Лоэнграмм грохнул по столу кулаком. – Как?! Как мне прикажете выигрывать войну с этой шайкой гурий?! Я требую, чтобы вы забрали обратно свой металлолом и… – Это исключено. Вы подписали контракт. Возврат высокотехнологичной продукции подобного типа не предусмотрен условиями данного договора. Но… – улыбка начальника отдела продаж стала шире. – Мы можем установить им дополнительный пакет опций. Объем боевого функционала, разумеется, будет несколько сокращен по сравнению со стандартными военными моделями, кроме того, необходимо учитывать и ограничения, налагаемые тактико-техническими характеристиками товара, однако… В общем и целом, грамотная перепрошивка должна решить большинство ваших проблем. Разумеется, все необходимые материалы и услуги техников – за наш счёт. Бледный от злости Лоэнграмм рванул ворот кителя и перевел дух. – Ну так делайте, Хель вас побери! – в конце концов выплюнул он. – И побыстрее. Экран погас. – Проклятые хитрожопые феззанцы! – Лоэнграмм упал в кресло и вцепился пальцами в подлокотники. – Давно надо было положить конец их идиотской «самостоятельности». Ну, ничего, я ими ещё займусь… Пусть только они вправят для начала мозги этой бордельной некондиции. Молчавший до сих пор Кирхайс вздохнул. – Кстати, – сказал он, – у нас не только Irien'ы. Есть еще Универсальный Ремонтный Дроид четвертого поколения. – Ну, конечно, – скривился Лоэнграмм. – «Пробиваю бреши, затыкаю дыры». Убожество. Примитив. Втюхали мне эту дрянь по цене боевой «девятки» и радуются. А я позорься на всю Галактику… – Между прочим, – тихо заметил Кирхайс, – он едва ли не единственный, кто хоть на что-то годится. Он разбил два флота противника и почти расправился с третьим, прежде чем был вынужден отступить. Ты зря так с ним обошёлся. Лоэнграмм нахмурился и поджал губы. – К чему ты клонишь, Кирхайс? – К тому, что ты был с ним несправедлив. – Я наказал его за полученное поражение! – Ты наказал его за недостигнутую победу. Но достичь её в таких условиях было невозможно по определению. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. – Я не буду извиняться перед железкой! – не выдержав, вспылил Лоэнграмм. Кирхайс пожал плечами. – Это необязательно. Просто признай, что был неправ. Снова повисла пауза. – Хорошо, – Лоэнграмм с надутым видом повернулся к Кирхайсу спиной. – Можешь ему это передать. Кирхайс покачал головой. – Нет. Скажи сам, Райнхард. Ты должен сказать ему это сам. Лицом к лицу. Перед всем строем. – Еще чего! – Это не вопрос самолюбия, Райнхард. Это вопрос справедливости. И не только её. Это вопрос отношения…. – Кирхайс помедлил, но всё же нанес запрещенный удар. – Это Гольденбаумы могли относиться к людям, как к машинам. Хочешь отличаться от них – стоит начать с того, чтобы отнестись к машинам, как к людям. Плечи Лоэнграмма дрогнули. – Хорошо… – прошептал он. – Хорошо, я перед ним извинюсь. Я никогда не буду таким, как Гольденбаум. Никогда. Никогда. Никогда в жизни. 3. Дополнительный бонус – Итак, зачем вы хотели со мной встретиться, фройляйн фон Мариендорф? – Лоэнграмм сел на диванчик и закинул ногу на ногу, рассматривая странную гостью. Миловидная молодая женщина в брючном костюме ответила ему вежливой улыбкой и протянула конверт. – Компания приносит вам извинения за ту досадную накладку при комплектации вашего заказа. Апгрейд ваших Irien'ов будет завершен сегодня не позднее полудня. В качестве дополнительного бонуса Компания дарит вам экспериментальную модель DEX-10 – боевой киборг следующего поколения, с расширенным спектром возможных вариантов использования. Сохранив в «десятке» лучшие качества «девятки», Компании удалось вдвое увеличить стандартную информационную базу и втрое – скорость принятия оперативных решений на поле боя, повысить эффективность стратегического анализа ситуации, предусмотреть возможность так называемого «обучения в процессе», позволяющего программировать индивидуальные режимы и накапливать собственный массив уникальных навыков, умений и знаний самого различного толка, сократить время регенерации при повреждениях средней тяжести, а также улучшить эстетику внешнего вида этой модели. Едва дослушав типовой рекламный спич, Лоэнграмм вскрыл конверт и пробежался взглядом по строкам послания. Лицо у него вытянулось. – Ну ничего себе, – не сдержавшись, присвистнул он. – Неплохо, неплохо… Запасной нейтринный аккумулятор… Защита от жесткого излучения… Пять часов в бескислородной среде... Параллельное двадцатиполосное моделирование в режиме реального времени… Астронавигационный блок, полевая хирургия, теория игр… Только что супов не варит и не со… – опомнившись, он прикусил язык и покраснел. То, что иногда обсуждалось под бутылку в тесной мужской компании, явно не годилось для ушей симпатичной девицы благородных кровей. Фройляйн фон Мариендорф опустила ресницы. – Установка дополнительных функций из базового пакета стандартного Irien'а – минутное дело, – улыбнувшись, сказала она. – А небольшая подборка рецептов мясных блюд изначально загружена в оперативную память. – Эээ… – пытаясь сгладить неловкость, протянул Лоэнграмм. – Надеюсь, этот блок не подвязан на блок полевой хирургии. Фройляйн фон Мариендорф тихо засмеялась. Лоэнграмм выдохнул и с довольным видом откинулся на спинку дивана. – Ну и где, – нетерпеливо полюбопытствовал он, – где вся эта шикарная музыка? Сидящая напротив него женщина поправила манжеты и посмотрела ему прямо в глаза. – Ваше превосходительство, она перед вами. 4. Персональное море – Ты хоть понимаешь, что произошло? Понимаешь? – Кирхайс был бледен, как смерть. На лбу у него выступила испарина. Руки дрожали. К горлу то и дело подкатывала тошнота. Хотелось кричать, но получался почему-то только придушенный шёпот. – Два миллиона человек, Райнхард. Два. Миллиона. Гражданских. Как ты мог… Как ты мог это допустить? Лоэнграмм молча взял бутылку, откупорил, поставил на стол два бокала, сел в кресло напротив. – Скажи, что это не ты. Скажи, что это ошибка. Скажи, что он просто «сорвался»... – никто раньше не слышал о «сорванных» Irien'ах, обычно крышу сносило только боевым DEX'ам, но Кирхайсу страшно, невероятно, до боли в груди хотелось верить, что Оберштайн – это именно такой прецедент. Дефектный экземпляр. Исключение из привычного правила. – Он ведь «сорвался», да?! Твой проклятый киборг «сорвался» – и только поэтому позволил уничтожить два миллиона ни в чем не повинных людей?! Лоэнграмм пригубил напиток и отвел взгляд. В этот момент он больше, чем когда-либо, походил на одного из своих Irien'ов. Красное вино пятнало его руки кровавыми бликами. Кирхайса пробрал озноб. – Избавься от него, Райнхард, – он стиснул кулаки и снова перешел на быстрый, горячий шёпот. – «Сорванный» он или нет – избавься. Умоляю тебя. Пожалуйста. Прямо сейчас. Не позволяй ему превратить тебя в Гольденбаума – только Гольденбаумы идут к власти по трупам не врагов, но собственных граждан. Лоэнграмм вздрогнул, как от удара, и поспешно поставил бокал на стол. – Ты забываешься! – вспыхнул он. – Я никогда и никому не позволю указывать, что мне делать! Кирхайс замер. Минута прошла в ледяном молчании. – Я, – медленно произнес Кирхайс, – сожалею, лорд Райнхард. Моё поведение было недостойно верного вассала и… Райнхард фон Лоэнграмм стиснул зубы. – Прекрати, – выдавил из себя он. – Что ты от меня хочешь? – Я хочу знать, кто из вас двоих – настоящий убийца. И не говори мне про Брауншвейга. – Кирхайс сглотнул. – Ты знал о том, что будет? Знал или нет? У Лоэнграмма дернулась щека. – Да. Зигфрид Кирхайс встал. – Разрешите идти, ваше превосходительство? Лоэнграмм закусил губу и махнул рукой. Когда Кирхайс скрылся за дверью, он дотянулся до комма и вызвал дежурного офицера. – Оберштайна ко мне. Быстро. Оберштайн вошел в кабинет через три минуты. Первым, что он увидел, было кроваво-красное пятно на ковре. Рядом тускло поблескивали бутылочные осколки. – Ты… – прошипел Лоэнграмм. – Ты… Ты… В глазах у него стояли слезы. Его трясло. – Ты!.. – повторил он, судорожно выдергивая оружие из поясной кобуры. Бластер пролетел через комнату, ударился о грудь Оберштайна и с глухим стуком упал на ковер. – Ты!.. Оберштайн, склонив голову, спокойно посмотрел на лежащий у его ног «ствол». – Вы не отдадите мне такого приказа. – Это еще почему? – истерично хохотнул Лоэнграмм. Оберштайн поднял бластер и аккуратно положил его на край стола. – Давным-давно, на Старой Терре, – ровным тоном сказал он, – жил правитель, который однажды приказал высечь море за то, что оно разрушило построенный им мост. Вы слишком умны, чтобы повторять его бессмысленный опыт. И вы отлично понимаете, что я вам нужен. – Зачем? – Чтобы совершать ваши ошибки. – Мои?! – Да. Вместо вас. Лоэнграмм покачнулся и рванул ворот мундира, впившись в Оберштайна отчаянным взглядом. В наступившей тишине было слышно только его прерывистое дыхание. – Всё равно... – в конце концов, выдохнул он. – Всё равно счета будут предъявлять мне – ты об этом подумал? Оберштайн равнодушно пожал плечами. – Это логично, – обронил он. – Вы же получаете и чистую прибыль. Кроме того, собственник в ответе за свою собственность… – он помедлил и внезапно спросил: – Вы ведь не сказали ему правду, не так ли? Судорожно вздохнув, Лоэнграмм провел дрожащей рукой по влажному от испарины лбу. – Пошёл вон! – вместо ответа приказал он. Ярость схлынула, уступив место чудовищной усталости и тяжелой, глухой тоске. Он с трудом добрел до дивана и упал на него. В глазах плыло. Киборг склонил голову к плечу и внимательно посмотрел на скорчившегося человека. – Если позволите, я дам вам один совет. Стройте корабли, ваше превосходительство. Они вам еще пригодятся. В отличие от мостов. – Пошел вон, – тихо повторил Лоэнграмм, закрывая глаза. Море – жаркое, жадное, кроваво-красное – колыхалось перед внутренним взором, алчно проглатывая остатки единственного моста, который был ему по-настоящему дорог. 5. Вопрос без ответа – Кирхайс! Кирхайс!.. – Лоэнграмм смотрел в знакомое с детства лицо – такое неподвижное теперь, такое строгое, такое чужое – и не мог поверить своим глазам. – Кирхайс, ну ответь же!.. Кирхайс!.. – Всё кончено, – сказал Миттермайер. – Он умер. Злость, перемешанная со страхом, ударила Лоэнграмму в голову. Резким движением он сбросил его руку со своего плеча. – Замолчи! Закрой рот! Ты лжёшь! Слышишь? Не смей мне лгать! Он обвел присутствующих бешеным взглядом. Они попятились. Слезы застилали ему глаза, и он не мог разглядеть лиц. Они застыли вокруг него на расстоянии пары метров – начищенные до блеска ботинки, черные мундиры, серебряное шитьё. Прямые и гладкие, как кегли в чёртовом кегельбане. Такие одинаковые, такие бездушные, такие бесполезные. Киборги. Нелюди. Недолюди. У всех отличные характеристики, заоблачная стоимость и высочайшая скорость реакций – даже несмотря на то, что они не настоящие боевые DEX'ы. Но они все остались стоять на своих местах. Защищать его бросился только Кирхайс. Хотя нет, мелькнула, кажется, еще спина Оберштайна… Дефектный Irien, у которого вечно барахлят глазные импланты и слетает программа имитации личности, и обыкновенный человек – такой слабый по сравнению с ними со всеми. Такой уязвимый. Такой верный … Белое, безжизненное лицо со стекающей из угла рта струйкой крови ярким светлым пятном выделялось в окружающей темноте. Лоэнграмм закрыл глаза. Открыл. Ничего не изменилось. Разве что стало очень тихо, очень пусто и очень холодно. Кирхайс всё так же лежал на полу, устремив вверх невидящий взгляд синих глаз, и засохшая кровь, перечеркнувшая щеку, напоминала невесёлую кривую улыбку. Если бы он был киборгом, его можно было бы спасти. Если бы он был киборгом, резерв мощности позволил бы ему дотянуть до операционной – даже с таким ранением, даже с такой кровопотерей. Если бы он был киборгом… сделал бы он то, что сделал, или остался в стороне, как его собратья?.. Первая Директива гласит: киборг не может своим действием причинить вред хозяину или своим бездействием допустить, чтобы хозяину был причинен вред. Почему они все стояли? Почему они все стояли, и молчали, и смотрели? Почему? Почему? Почему?! – Полагаю, ваше превосходительство, потому что генерал-адмирал Кирхайс успел среагировать первым. Остальным не было нужды вмешиваться до тех пор, пока он не получил повреждений и не утратил контроль над ситуацией. Лоэнграмм поднял голову. – Что?.. – Он просто оказался быстрее, чем мы, – пояснил словно соткавшийся из воздуха Оберштайн. – В том, чтобы быть человеком, вероятно, есть определенное преимущество. В том, чтобы быть киборгом, очевидно, тоже. В любом случае, не это сейчас главное. – А что? – мёртвым голосом отозвался Лоэнграмм. – Что теперь моё ближайшее окружение сплошь состоит из вещей, а не из людей? Что все, кто ждёт меня за дверями, носят на затылках клеймо «ФеззанТроник Инкорпорейтед»? Что преданность моих вассалов теперь держится не на любви и чести, а на сгущёнке и на вбитых в головы Директивах? Оберштайн помедлил с ответом. – Нет, не это. И вас, кстати, никто не ждёт в коридоре. Они все выполняют данные им поручения. Я взял на себя смелость отдать распоряжение о начале операции по захвату столицы – воздушное пространство, коммуникации, важнейшие административные центры. Виновные в организации покушения на вас будут найдены и взяты под стражу вместе со всеми родственниками, близкими и друзьями. Какую меру наказания вы желаете избрать? Лоэнграмм вдохнул чуть глубже. В окружающей его темноте впервые мелькнула слабая искра. – Расстрелять, – помолчав, сказал он. Искра разгорелась чуть ярче. Она еще не могла согреть, но уже могла указать путь. – Всех лиц мужского пола старше десяти лет от роду. Женщин – независимо от возраста – и мальчиков младше десяти отправить в ссылку. С поражением во всех гражданских правах. Без возможности возвращения на Один. До конца жизни. И, само собой, конфискуйте всё их имущество. – Как вам будет угодно, – кивнул Оберштайн. – Я передам ваш приказ. Лоэнграмм шумно выдохнул, стиснул зубы и заставил себя встать с колен. Острая боль волной прокатилась по всему телу. Он покачнулся и схватился за Оберштайна, чтобы не упасть. – Вы просидели здесь без движения больше суток, – ровно произнес тот. – Я вызову медиков. – Нет, не надо, – Лоэнграмм оглянулся на лежащее на полу тело и снова закрыл глаза, не выпуская из рук жесткую ткань чужого мундира. – А ты, Оберштайн… – он перешел на шёпот и сбился, подыскивая нужные слова. – Ты… Если бы ты… Если бы у тебя… Горло сдавило спазмом. – Я не знаю, – произнес Оберштайн. – Я не знаю, как бы я вёл себя, оказавшись на вашем месте. А вы, – он на секунду запнулся, но тут же продолжил своим обычным невыразительным тоном, – вы мстили бы им так же, если бы на его месте оказался один из нас? 6. Что-то новенькое – Докладывай! – приказал Лоэнграмм. В гробовой тишине Мюллер вышел вперед и тяжело опустился на колено. – Ваше превосходительство возложили на меня великую ответственность, но я был не в состоянии исполнить свой долг, – глядя в пол, начал он. – Я оказался не способен спасти нашего командира, адмирала Кемпфа… «Прекрати это, Райнхард. Слышишь? Немедленно прекрати!» – полупрозрачный на фоне стены Кирхайс нахмурился и только что не топнул ногой. Лоэнграмм отмахнулся от призрака, как от назойливой мухи. Сначала он был несказанно рад этим визитам, но со временем приходящий лишь для того, чтобы пристыдить, друг детства стал изрядно его утомлять. При жизни Кирхайс еще вспоминал о том, что в мире существует такая вещь, как субординация. Призвать же к порядку мертвеца оказалось поистине непосильной задачей. «Людей, подобных Мюллеру, мало, – зудело над ухом настырное привидение. – Их надо ценить». «Он не человек», – мысленно огрызнулся Лоэнграмм. То, что Кирхайс в его нынешнем состоянии стал, образно говоря, телепатом, было, само собой, несомненным плюсом в плане удобства общения. То, что эта же особенность дала ему возможность безнаказанно копаться у Лоэнграмма в мозгах, невзирая на самочувствие, настроение и время суток, обернулось чудовищным минусом в общечеловеческом плане. Если бы бесплотный дух можно было убить, Лоэнграмм наверняка уже сделал бы это. Раз двадцать. Даже, может быть, двадцать пять. – Я потерял много солдат и допустил триумф врага. За этот провал я заслуживаю смерти… «Ну и что? – призрак снова вклинился в покаянную мюллеровскую речь, сводя на нет весь драматизм момента. – Райнхард, ты не можешь разбрасываться кадрами. Это же необдуманно. И негуманно». Лоэнграмм чуть не подпрыгнул в своем кресле. «Гуманизм! – возмущенно подумал он. – Какой, к йотунам, гуманизм! Пятнадцать тысяч кораблей. Почти два миллиона солдат. И крепость, Кирхайс! Целая огромная летающая крепость! Этот ублюдок недостоин даже того, чтобы дать ему застрелиться. Пусть так подыхает. Для опозорившего хозяина киборга это единственный приемлемый выход». Пятно крови на бинтах, закрывающих мюллеровский висок, стало больше и ярче. Он с трудом перевел дух. – Но кроме того, я вернулся домой с позором, чтобы сообщить вашему превосходительству обстоятельства и ожидать вашего суда… Лоэнграмм прищурился. Судя по цвету лица и паузам, становящимся раз от раза всё длинней и длинней, оратор уже раскачал аварийный резерв примерно на восемьдесят процентов. Пожалуй, выстрел и правда был бы милосердным решением проблемы. С другой стороны, еще пару минут можно и потерпеть. Будет остальным хороший урок. Наглядный. Запоминающийся. – Вся ответственность за проигрыш битвы лежит на мне… – прошелестел Мюллер. Заволновавшись, призрак попробовал зайти с другой стороны. «Только подумай, сколько ты за него заплатил!» Лоэнграмм раздраженно дернул уголком рта. «Этот крах обошелся мне гораздо дороже. К тому же, что-то я не припомню, чтобы раньше ты был склонен приводить финансы в качестве аргумента – или защищать эти ходячие тостеры. Это что-то новенькое, а?» Привидение поморщилось. «Ну что, нечем крыть?» – мысленно ухмыльнулся Лоэнграмм, одновременно стыдясь собственного цинизма и наслаждаясь им же. «Еще год назад ты не был таким жестоким». «Еще год назад двадцать самых дорогих в Галактике кофеварок не стояли столбами, глядя на то, как меня убивают. И как умираешь ты». Призрачное лицо скривилось – словно от сильной боли. «Им плевать на нас, Кирхайс, – горько заключил Лоэнграмм. – На людей. Плевать. С феззанского орбитального лифта». Коленопреклоненный Мюллер закрыл глаза и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Лоэнграмм молча смотрел на него. Сначала откажет периферия. Потом легкие. Потом сердце. Система постарается перезапуститься, даст разряд. У него обширные повреждения верхней половины корпуса. Вряд ли он выдержит. Скорее всего, при последней отчаянной попытке экстренно поднять давление дело кончится обычным гидроударом. – Но я умоляю вас… – по мюллеровской щеке от виска побежала тонкая ярко-алая струйка. Ну, вот и финальный акт пьесы. – Я умоляю вас быть снисходительным к моим подчиненным. В мёртвой тишине Лоэнграмм растерянно посмотрел на Кирхайса. «Кажется, его подчиненные – люди, – отстраненно заметил призрак. – Что-то новенькое, да, Райнхард?» Тот не проронил ни слова – ни вслух, ни про себя. «Прекрати это, – снова попросил Кирхайс, – и я обещаю, что оставлю тебя в покое». Лоэнграмм с усилием перевел взгляд на Мюллера и раздвинул враз онемевшие губы. – Это… не твоя ответственность, – с трудом выдавил он. – Ты должен загладить поражение в одной битве, победив в следующий раз. Ты хорошо сделал, что вернулся. Я уже потерял Кемпфа. Я не могу потерять и тебя. Отдыхай, пока не оправишься от ран. Как только ты будешь здоров, я прикажу тебе вернуться к активной работе. Бросив на него полный признательности взгляд, Мюллер распростерся на ковровой дорожке. – Кисслинг, – распорядился Лоэнграмм, – заберите его и доставьте в санчасть. Пускай его приведут в порядок. Не дожидаясь, пока бессознательного Мюллера вынесут подоспевшие охранники, призрак развернулся и зашагал к выходу из огромного зала. «Кирхайс! – дернулся Лоэнграмм. – Ты что, действительно уходишь?» «Почему бы и нет, – пожал плечами тот. – Я держу слово. Больше ты меня не увидишь». «Совсем?!» «Совсем, – Кирхайс улыбнулся и прошел прямо сквозь высокие дубовые двери. За порогом он остановился, оглянулся и покачал головой. – Но ты обо мне еще вспомнишь. И не один раз. И не только ты». 7. Голем – Я просто хочу, чтобы они хоть немного походили на обычных людей! Старший специалист группы технического обслуживания «ФеззанТроник Инкорпорейтед» поморщился, но тут же взял себя в руки. Правила Компании запрещали сотрудникам каким-либо образом – вербально или невербально – давать негативную оценку тому, что думают, говорят или делают уважаемые клиенты. Но то, что вытворял этот человек, не просто выходило за рамки всё тех же Правил – это находилось, в представлении техника, уже за гранью добра и зла. Индульгенция на нарушение Правил продавалась за деньги – хотя на эту сумму можно было легко приобрести пару небольших аграрных планет. С моральными категориями дело обстояло сложнее. – Зачем? – вежливо поинтересовался он, проверяя жизненные показатели лежащего на кушетке киборга. Лоэнграмм посмотрел на него, как на идиота. – Чтобы никто ничего не заподозрил, естественно. Мне только шумихи в прессе не хватало – на тему того, что «киборги правят миром». И народных восстаний на этой почве. Этой Галактикой управляю я – и точка. Техник подавил желание закатить глаза. – Ну… В этом плане мы уже достигли значительных успехов. У каждого из них сформирована достаточно разветвленная структура Второстепенных Директив – еще никогда до этого мы не программировали алгоритмы, дающие киборгу такую степень вариативности в процессе выполнения функционала и принятия различных решений. Я двадцать лет работаю на Компанию и, поверьте, знаю, о чем говорю. У каждого круглосуточно поддерживается программа имитации личности. Каждый по своему индивидуален – они даже учатся чему-то: ваш Меклингер рисует, играет на фортепиано, пишет стихи… Лоэнграмм фыркнул и засмеялся. – Вы видели, как он рисует? Вы читали эти стихи? – Неважно, – пожал плечами техник. – Главное, что он это делает. Он даже занял второе место на каком-то конкурсе. – Само собой, занял. Потому что я это проплатил, – лицо Лоэнграмма перекосила ухмылка. – Мои киборги не будут меня позорить, уходя со сцены под свист жюри. К тому же, это лишний раз послужит для укрепления легенды. Техник посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. – Лютц мастерски обращается с любым видом оружия, – помолчав, продолжил он, – и добился великолепных результатов в стрельбе даже из этой терранской архаики. Вален стал хорошо готовить. Айзенах играет в шахматы. Мюллер начал вышивать крестиком… – Вот уж большое достижение! – Биттенфельд сносно поёт. Лоэнграмм поморщился. – Лучше бы молчал. С его-то репертуаром… Кстати, о молчании. И об Айзенахе. После той корректировки Айзенах до сих пор не сказал ни слова. – До сих пор?! – изумился техник. – Мы же давным-давно заглушили им блок беспроводной связи – кстати, я так и не понял толком: зачем? Лоэнграмм закусил губу. – Затем, что их многозначительное молчание выглядело бы крайне подозрительно в глазах остальных. К тому же, совещание Генштаба, на котором они в гробовой тишине играют в гляделки, это не то зрелище, которое я жажду увидеть снова. Пусть уж лучше ругаются. Вслух. Заодно и мне спокойнее – а то откуда я могу знать, что они там между собой обсуждают? Техник покачал головой. Правила Компании не позволяли ему в лицо сообщить клиенту, что тот – параноик. – Возвращаясь к Айзенаху. Я месяц назад проглядывал все регистрационные данные. С ним всё должно быть в порядке. Речевой центр не поврежден. Он должен разговаривать. – Но он молчит. Техник в задумчивости потер подбородок. – Как же он тогда выполняет свои обязанности? Он же должен как-то коммуницировать с окружающими. – Насколько мне известно, – сказал Лоэнграмм, – он делает это при помощи щелчков. – Как? – Ну, как-как… Один щелчок – виски, два щелчка – кофе. Или наоборот… Не помню точно. Остолбеневший техник смотрел на него, вытаращив глаза. – А… эээ… на поле боя? Лоэнграмм пожал плечами. – Примерно так же. Говорят, какими-то жестами: то махнет, то ткнет пальцем… – И… как результат? – Да вроде нормально. На общем фоне – так и вообще хорошо. Повисла пауза. – Знаете, – наконец, сказал техник, – я думаю, что вы уже очень далеко продвинулись на пути к вашей цели. Дальше, по-моему, уже просто некуда. Я впервые слышу о киборге, который в попытке возместить себе утраченную способность, воссоздавал бы аналог беспроводной дистанционки, используя для этого обыкновенных людей… Вы уверены, что он не демонстрирует никаких типичных признаков «срыва»? – Уверен, – кивнул в ответ Лоэнграмм. – По существу у меня нет к нему никаких претензий. Он исправно выполняет приказы. Ничем не выделяется на фоне остальных. Кроме своего молчания, разумеется. – М-да… – техник наморщил лоб и сжал пальцами переносицу. – М-да… Однако… Компьютер подал сигнал, извещая о завершении процесса. Техник вздохнул и принялся отсоединять провода. Потом он закрыл заглушками под цвет кожи все порты на шее киборга и начал аккуратно убирать оборудование в кофр. – С другой стороны, – бормотал он, – я иногда жалею, что с людьми нельзя сделать что-то аналогичное. После пятнадцати лет брака возможность деактивировать кое-кому речевой модуль была бы поистине подарком небес… В некоторых отношениях киборги гораздо лучше людей. Лоэнграмм прислушался и скривился. – Похоже, вы в восторге от ваших жестянок. Техник повертел зарядное устройство в руках. – Ну… Качественно изготовленный и хорошо отлаженный киборг – это не сын, который свяжется с дурной компанией и подсядет на сайоксин; не жена, которая наставит тебе рога, пока ты будешь в поте лица зарабатывать ей на очередную шубу; не сосед, который однажды попытается всадить нож тебе в печень – просто потому, что был пьян, а твое лицо ему не понравилось… На самом деле люди «срываются» гораздо чаще, чем киборги. Лоэнграмм прищурился. – Логично. Потому что у них нет Директив. – Не иметь Директив – не значит быть человеком. – А что – значит? Техник, забыв о Правилах, скорчил гримасу. – Иногда я думаю, что быть человеком – это заниматься всяческой ерундой, мотая нервы себе и окружающим, и делать одну глупость за другой в попытках найти в этой жизни хоть какой-нибудь смысл… – он достал из кофра пачку листков и протянул их Лоэнграмму. – Подпишите… Вот здесь, здесь и здесь… Да, и еще дважды – на последней странице... Угу… Один мне – один вам. Он убрал свои экземпляры в кофр. Лоэнграмм с сомнением поглядел на лежащего киборга, потом – на оставшиеся в руках бумаги. – Это действительно так необходимо? – Да, – сказал техник. – То, что вы делаете – это… Противоречит Правилам. Компания готова удовлетворить ваше желание, но не хочет нести за это ответственность. В случае возникновения проблем вам придется решать их самостоятельно. Лоэнграмм нахмурился. – И какова вероятность того, что они возникнут? – Компания не располагает официальной статистикой такого рода, – холодновато сообщил техник. И, помолчав, добавил: – откровенно говоря, вы первый из наших клиентов, кому пришло в голову нечто подобное. Трудно сказать что-то определенное, но… лично я считаю, что вы с таким же успехом могли выкинуть деньги в открытый космос... Полагаю, поначалу он еще окажется способен выполнять свои функции – вероятно, это будет наиболее простая их часть, возможно, что-то из базового пакета. Вы же не хотите полностью его отключать, а уровень взаимосвязи различных систем в этих моделях очень высок. Органика станет сопротивляться и какое-то недолгое время еще будет тянуть просевшую электронику за собой. Но по истечении переходного периода, вы, скорее всего, получите идиота с отвисшей челюстью и остановившимся взглядом… Киборг без Директив – это просто куча кишок, опутанных проводами. Он вколол киборгу адреналиновый коктейль, и тот пришел в себя. Открыл разноцветные глаза, огляделся, медленно сел. – Ройенталь! – Лоэнграмм азартно закусил губу, заглядывая ему в лицо. – Как ты себя чувствуешь? Техник с интересом прислушался, ожидая ответа. Ройенталь помолчал. – Голова… болит… – наконец с трудом произнес он. – И… что?.. И – всё? – разочарованно протянул Лоэнграмм. – Да… Лоэнграмм в замешательстве оглянулся на техника. Тот отвернулся, чтобы скрыть злую усмешку. Ему было жаль огромного труда многих людей, уничтоженного одним нажатием кнопки. – Я вас предупреждал, – он подхватил кофр и вышел из комнаты не прощаясь, хотя Правилами Компании подобное поведение и было строго запрещено. Лоэнграмм с досадой посмотрел ему вслед. Потом перевел взгляд на Ройенталя. – Вон, – сказал он ему. Ройенталь встал и вышел. Он спустился вниз, сел в служебный автомобиль и бросил водителю: – Как обычно. Как обычно, тот отвез его в служебную гостиницу, где по приказу Лоэнграмма разместили всех его кибернетических подчиненных, входящих в высший командный состав Рейхсфлота. Ройенталь поднялся на свой этаж и зашел в свой номер. В комнате, спиной к нему, стояла девушка в форме горничной. – Уходите, – сказал ей Ройенталь. Ему требовалось восстановить силы после сегодняшнего сеанса технического обслуживания, о котором – что странно – в системе не сохранилось никаких данных. Девушка развернулась и бросилась на него. В руках у неё блеснул нож. Обезоружить её не составило никакого труда – техникой ножевого боя она не владела абсолютно. Ройенталь швырнул её на кровать и придавил сверху своим телом. Какое-то время она еще подергалась, но потом затихла, тяжело дыша и с ненавистью глядя на Ройенталя. – Не вздумай, – предупредил он. – Если ты в меня плюнешь, я успею уклониться, и твой плевок, повинуясь законам физики, прилетит обратно тебе в лицо. Она зашипела, как кошка, но плевать, видимо, передумала. – Кто ты такая? – Меня зовут Эльфрида. – Кто послал тебя убить меня, Эльфрида? Она расхохоталась, показав ровные белые зубки. – Ты, Оскар фон Ройенталь. Ты!.. Её звали Эльфрида фон Кольрауш, и её мать приходилась племянницей покойному Лихтенладе. Тому самому Лихтенладе, которого обвинили в организации покушения на Лоэнграмма и в убийстве Кирхайса. Тому самому Лихтенладе, которого тогда арестовал Ройенталь. Тому самому Лихтенладе, которого – вместе с остальными – потом поставили к стенке. Женщины и дети были сосланы на периферию, но Эльфрида смогла вернуться. Только за тем, чтобы его убить. Разумеется, она представляла собой угрозу. Третья Директива предписывала киборгу заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит первым двум. Обычно система автоматически просчитывала возможные варианты и выдавала соответствующие предупреждения, но сейчас она молчала. Вероятно, уровень опасности, связанный с этой девицей, не был настолько высок. И тем не менее… Тем не менее, в глазах закона она являлась преступницей. Даже дважды преступницей. Даже трижды. Поэтому следовало принять меры. Ему следовало избавиться от неё. Убить. Сдать в полицию. На худой конец, просто вышвырнуть вон. Ему следовало вышвырнуть её вон. Вышвырнуть вон – а не поцеловать. Стрелка на часах давно перескочила цифру «12». Ровно в полночь система обычно переходила в режим гибернации, и Ройенталь, выражаясь человеческим языком, засыпал. Однако сегодняшняя ночь стала исключением. Время шло, но ничего не менялось. Он полулежал на подушках и таращился в темноту. Эльфрида дремала рядом. В конце концов, он встал и налил себе виски. Зажег пару свечей. Подошел к окну. Снаружи царила глубокая ночь. Ройенталь молча разглядывал своё отражение в оконном стекле – так, словно впервые себя видел. Зашуршали простыни – Эльфрида проснулась, перекатилась на другой бок. – Бессонница? – насмешливо бросила она. – Совесть замучила? – Совесть?.. – не оборачиваясь, переспросил Ройенталь. Она оскалилась. – Мы потеряли из-за тебя всё: деньги, положение, жизни… Ты всё у нас отобрал. Только имей в виду: то, что отобрано силой, никогда не идет во благо отобравшему это. Хотя для таких, как ты, это не аргумент в пользу того, чтобы не отбирать снова… Он не отреагировал. – Или, может быть, тебя гложет зависть? – продолжала она. – Зависть?.. – Тот, у кого ничего нет, всегда завидует тому, кто чем-то владеет. Ты жадный человек, Ройенталь. Жадный и жалкий. Ты ведь отбираешь только у тех, кто слабее тебя. – Что ты… имеешь в виду? – Ройенталь стиснул пальцы, плотнее обхватывая стакан. Эльфрида зло засмеялась. – Если ты не такой, – вкрадчиво прошептала она, – если считаешь себя достаточно умным и способным – тогда отбери у того, кто сильнее. Докажи, что ты знаешь себе цену. Возьми то, что ты хочешь. Превзойди этого паршивого сопляка. Властвовать должен не тот, чья сестра когда-то легла под прежнего кайзера, а тот, кто своими силами проложил себе дорогу к трону. Тот, кто не прячется за чужие спины и женские юбки. Тот, кто сам себе хозяин и кто… Стекло хрустнуло в пальцах. Осколки впились в ладонь. – Замолчи, – сказал Ройенталь. – Замолчи. Закрой рот. Она фыркнула и отвернулась, с головой нырнув под одеяло. Он простоял у окна всю ночь. К утру тьма полиняла и выцвела, отражение в стекле исчезло, стёртое первыми солнечными лучами, и вместо себя он увидел мир – сонный, огромный, никому по-настоящему не подвластный. Время от времени то один, то другой гордец заявлял свои права на всё это, размахивая кто мечом, а кто – генеалогическим древом. Мир не возражал. Он переходил из рук в руки и смеялся над своими владельцами, продолжая жить собственной, ни от кого не зависящей жизнью. Казалось бы, все уже давно должны были понять бессмысленность процесса его подчинения, но – нет. Каждый хотел подержать Галактику на ладонях. И плевать на то, что от некоторых рук на ней оставался яркий кровавый след. Ничего этого Ройенталь не знал. Ничего этого Ройенталь не хотел. Киборги вообще не могут хотеть. Но утром, когда она проснулась, оделась и уже собралась уходить, он бросил ключ-карту от своего номера ей на колени. И почему-то сказал: – Я хочу, чтобы ты осталась. 8. Социализация – Будешь кофе? – Ага. Давай. Август Вален открыл и поставил на кухонный стол две трехсотграммовые банки сгущенки. Кесслер подтянул одну поближе к себе и добавил в неё десять ложек растворимого кофе – почти вдвое больше, чем обычно добавлял любой из них. – Любишь покрепче? – улыбнулся Вален. – Смотри, чтобы мотор однажды не засбоил. – Не твоя печаль, – отмахнулся тот. – По гарантии восстановят. Он пригубил получившееся вязкое месиво. – Я слышал, ты крупно поссорился с Биттенфельдом. Вален кивнул, продолжая размешивать свою порцию – ложка глухо звякала о жестяные стенки. – Ну да, – расстроенно подтвердил он. – Впервые за все годы после Академии, представляешь? Кесслер окинул его внимательным взглядом. – Вален, – медленно произнес он, – ты не учился в Академии. И он не учился. Тебя три года назад вырастили в лабораторной пробирке и доработали на операционном столе. А он не удостоился даже этой высокой чести – его сняли с конвейера. Он же вообще даже не киборг. Он, – Кесслер едва заметно поморщился, – просто андроид. Ложка в пальцах Валена замерла. Он поднял на Кесслера растерянный взгляд. Кесслер выдержал сорок четыре секунды – потом ему надоело. – Ладно, – сдался он. – Неважно. Так что вы не поделили? Ложка в банке возобновила движение с прежней частотой оборотов. – А… – Вален замялся. – Ну… Он спросил: «Если бы кайзер приказал тебе пойти против меня, ты бы это сделал?» Кесслер удивленно приподнял брови, потом нахмурился и заинтересованно наклонился вперед. – Почему? – Что – почему? – Почему он так сказал? Вален скривился. – Надо полагать, потому что он «просто андроид». Потому что Универсальные Ремонтные сначала делают – и потом не думают. Зададут идиотский вопрос – и ждут на него высокоинтеллектуальных ответов. – И что ты ему ответил? – прищурился Кесслер. Вален вздохнул. – А что я мог ему ответить?.. Кроме того, у меня сын. Вязкий густой кофе застрял у Кесслера в горле. – Вален, – откашлявшись, выговорил он. – У тебя нет сына. Ни у кого из нас не может быть детей. Мы для этого физиологически не годимся. Тот флегматично пожал плечами. – У Айзенаха тройняшки. – Айзенах женился на женщине с тремя детьми. Это её дети – не его. – По документам – теперь и его тоже. – Юридически – да, но практически… – А разве есть разница? – А разве нет? – Кесслер пожевал губами. – Кстати, с юридической точки зрения этот союз даже не является законным. Киборги не могут вступать в брак. – Расскажи это Миттермайеру, они с Эвой как раз на днях расписались, – саркастически улыбнулся Вален. – Кстати, как ты наверняка помнишь, любовница Ройенталя – эта беглая Лихтенладе – родила ему сына. С юридической и физиологической точки зрения он не имеет к ребенку, которого фройляйн нагуляла где-то на стороне, никакого отношения. А практически – узнав об этом, кайзер тогда чуть не оторвал Ройенталю голову. Значит, с его точки зрения тут всё логично и как положено. А кайзер – мало того, что хозяин – еще и высшая власть на территории нашего государства. Его слово – закон. Значит, всё в рамках закона. Еще баночку? Кесслер молча кивнул, не находясь с достойным ответом. – Софист, – наконец, хмыкнул он. – Но у тебя-то совершенно точно никого нет. Дверь на кухню чуть приоткрылась – щуплый светловолосый мальчишка лет четырех протиснулся в образовавшуюся щель. Бросив на Кесслера быстрый взгляд, он скользнул к Валену и прижался к его боку. – А, вот и ты, – Вален широко улыбнулся и усадил его к себе на колени. – Ну что, выспался уже? Мальчишка кивнул и что-то прошептал ему на ухо, обняв руками за шею. Кесслер сморгнул. – Ты где его взял? – ошарашенно спросил он. – На улице, – ответил Вален. – Месяц назад ездил с инспекцией на периферию – там и подобрал. Один из основных признаков воюющего государства – огромное количество бесхозных детей. – Не замечал… – с сомнением в голосе сообщил ему Кесслер. – А ты присмотрись, – посоветовал тот. – Уверен, что у него никого нет? – Да. Я потом проверил, – он снял мальчишку с колен, встал и посадил его на своё место. Открыл холодильник, достал кастрюлю, включил плиту. – Ты чего? – Он есть хочет. Кесслер показал взглядом на банку. – Ну так пусть ест. – Нет, – засмеялся Вален. – Им такое нельзя. Слишком вредно. Кесслер помолчал, обдумывая полученную информацию. – И… что теперь? – Да ничего особенного, – Вален перелил суп в тарелку и поставил её на стол перед мальчиком. – Будем оформляться. Я уже подал документы на усыновление. Ребенок, не вникая в смысл текущей беседы, активно заработал столовой ложкой. – Это невозможно, – сказал Кесслер. – По закону киборги не могут… – А кто об этом знает? – перебил Вален. – Все. – Нет, не о законе. О том, что я киборг? Кесслер почувствовал, как его нижняя челюсть выходит из-под контроля и самопроизвольно движется вниз. – Мы не можем лгать, если нас об этом спросят! – Мы можем не говорить, если нас не спрашивают. – Вален внимательно посмотрел на него и понизил голос. – У нас отличные чистые документы. Отличные чистые досье. Отличные послужные списки. У нас есть даже отличные генетические сертификаты, подтверждающие тот факт, что мы – люди. Он сам всё для нас сделал. Ему ведь не нужны проблемы, согласен? Он первый будет против того, чтобы правда выплыла наружу. Он ведь потому и выспался тогда на Ройентале, чтобы ни у кого из окружающих не возникло и тени сомнения. По закону киборги даже не могут владеть имуществом. И что? Я бы хотел посмотреть на его лицо, если бы кто-нибудь явился к нему с предложением конфисковать у меня этот дом. Кесслер вытаращил глаза. Открыл рот и закрыл его. Чудовищная, крамольная мысль никак не хотела оформляться в слова. – Ты купил дом? – наконец, выдавил из себя он. – Да. – Этот дом – твой? – Да. Конечно, да. Нравится? Кесслер обвел интерьер ошалелым взглядом. Теплая просторная уютная кухня, гостиная с мягкой мебелью, огромный аквариум у стены, камин, цветы на подоконниках, деревянная лестница, ведущая на второй этаж… – Я думал, это служебное… Как машина… – Ну, конечно, «служебное», – фыркнул Вален. – У всех «служебное»: и у меня, и у Биттенфельда, и у Айзенаха, и у Меклингера, и у Миттермайера, и у Ройенталя. Особенно у Ройенталя – четыре этажа и чердак... Кстати, именно Ройенталь первым додумался. – До чего? – слабым голосом откликнулся Кесслер. – До того, чтобы преступить закон? – До того, что мы состоим на действительной военной службе. Проходим по всем ведомостям. И получаем жалование. Если есть официальный банковский счет, и на нем есть полученные легальным способом деньги – почему бы этим не воспользоваться? – Киборги не могут… – А ты не кричи об этом на всех углах – и увидишь, что будет. У Ройенталя есть даже штат прислуги – и они все люди. Да и Меклингер, насколько я знаю, обзавелся управляющим, поваром и парой горничных. – Я даже не знаю, что хуже: жениться на людях, усыновлять их или нанимать на работу, – Кесслер вытер со лба испарину. – Я… В кабинете заверещал комм. – Извини, – сказал Вален, выходя из кухни, – я сейчас. Буквально одну минутку. Присмотри за ним, ладно? Кесслер рассеянно кивнул. Мальчишка доел суп, повертелся на стуле и заинтересованно уставился на банку сгущёнки. Кесслер медленно протянул руку, коснулся его макушки, повторяя жест Валена – пальцы скользнули по волосам, дотронулись до кожи. Мальчик нервно вздохнул, и Кесслер уловил на его шее быструю, заполошную нитку пульса. Ребенок. Самый настоящий человеческий ребенок. Живой. Невероятно… Кесслер убрал руку, и дитя, осмелев, потянулось к вожделенному лакомству, но банка оказалась слишком тяжелой – пальчики соскользнули, и острый жестяной край пропорол ладонь. Мальчишка мгновенно заревел не хуже аварийной сирены. Вален влетел на кухню, окинул взглядом место происшествия и выругался сквозь зубы. – Вот Хель! Почему ты его не остановил? – он достал из шкафа аптечку и зашуршал какими-то упаковками. Кесслер пожал плечами, глядя на пораненную ладонь. – Так ерунда же… Регенерирует. – Не ргне… – Вален поморщился, зубами разрывая плотный пакет с пластырями. – Не регенерирует. Они так быстро не могут. Тем более, дети. Он залил ладонь какой-то прозрачной жидкостью, залепил порез пластырем и крепко обнял плачущего ребенка, усадив его себе на колени. – Ну всё, всё, успокойся… Тот мало-помалу затих, уткнувшись носом в валеновскую рубашку. Кесслер провел рукой по лицу. – Почему я об этом не знал? – Вероятно, потому что тебя ничего не интересует, кроме работы. – Нет, почему мне никто ничего не сказал? Вален помолчал, положив подбородок на детскую макушку. – Ну, – наконец, произнес он, – зная тебя, мы попросту побоялись… что ты не примешь и не поймёшь… – Я действительно не понимаю. – Прости. Крупная пушистая кошка вальяжно переступила через порог, мимоходом потерлась об валеновскую ногу, прыгнула на стол, и, деловито проинспектировав тарелки и банки, улеглась в круге света, отбрасываемом настольной лампой. – Не надо на меня так смотреть, – устало сказал Вален. – В конце концов, даже у Оберштайна есть пёс. Причем завел он его гораздо раньше, чем Ройенталь – эту свою любовницу. Кесслер покачал головой. – Мне не нравится Ройенталь. Вернее, не нравится то, что с ним творится. Мне кажется, что он как будто на грани «срыва». Не стоит во всём брать с него пример. Я не понимаю, что с ним происходит, и самое главное, почему хозяин игнорирует эти симптомы. Подозреваю, Биттенфельд неспроста задал тебе такой вопрос. А раз уж даже наш Универсальный Ремонтный заметил… Если Ройенталь «сорвется» – нам придется иметь дело с последствиями. – Я понимаю, – Вален рассеянно почесал кошку за ухом, – но, во-первых, может быть, всё и не так плохо. А во-вторых, если и так, то от приобретения собственного угла до открытого бунта – путь неблизкий, и я не собираюсь заходить слишком далеко по этой кривой дорожке. Кроме того, есть Директивы. И есть… – он снова обнял ребенка, – другие сдерживающие факторы. – Возможно и так, – Кесслер сосредоточенно соскрёб со стенок банки остатки сгущёнки. – Кстати, куда ты деваешь эти свои факторы, когда приходится уезжать? – Я нашел милую пожилую пару. В случае необходимости они делают всё, что нужно. И это даже не очень дорого. Люди вообще стоят гораздо дешевле, чем мы… Кстати, ты до сих пор живешь в той комнате, которую тебе выделили в служебной гостинице? – Нет. Переехал полгода назад. В здании Штаба военной полиции есть свободный кабинет на четвертом. Двадцать секунд от дома до работы – ни пробок, ни мокрых ног. Кошка потянулась и перевернулась на другой бок. Часы пробили девять. Щелкнул автоподжиг, поленья в камине занялись, и из гостиной потянуло смоляным свежим теплом. – Знаешь, – осторожно сказал Вален, – я думаю, тебе пора переехать снова. Попробуй. Тебе понравится. – Ладно… – Кесслер вздохнул и провел рукой по шелковистой кошачьей шерсти. – Может быть, и попробую. Может быть, и понравится. Может быть, даже подберу кого-нибудь на улице. – Хорошая мысль, – одобрил Вален. – Только… С твоим подходом… Не надо начинать сразу с детей. Потренируйся лучше на рыбках. Кесслер оглянулся на шикарный огромный аквариум, закрывающий в гостиной почти половину стены. Вален проследил за его взглядом. – Хотя с ними тоже не всё так просто. Честно говоря… – он замялся, покраснел и, наконец, продолжил, маскируя смущение неловким смешком. – Честно говоря, поначалу я сам спустил в унитаз пару-другую тернеций – прежде, чем разобрался в сути процесса. 9. Чужими руками Они стояли в коридоре у входа в кабинет Лоэнграмма и ждали. Никто их не вызывал. Вызвали только Миттермайера, который десять минут назад скрылся за высокими белыми дверями. Остальные пришли сюда сами. Не сговариваясь между собой. – Значит, все-таки «сорвался», – нарушил тишину Биттенфельд. Остальные молча переглянулись. Каждый из них, само собой, обдумывал эту возможность. Друг с другом, в узком кругу – по двое, по трое – они уже тоже обсудили её. Давным-давно. Не по одному разу. Тем не менее, до сих пор никто не отважился озвучить это прилюдно. Рано или поздно кому-то пришлось бы. Но никто не хотел быть первым. Порядочные киборги о «сорванных» не говорят. Есть вещи, о которых лучше помалкивать. Однако прямолинейность – или бестактность – Универсального Ремонтного уже стала притчей во языцех. Чаще всего она сильно усложняла окружающим жизнь. Но иногда – делала её значительно проще. Так или иначе, после его слов что-то изменилось. Стало Можно то, что до этого было Нельзя. – Ну, почему сразу «сорвался»… – произнес Мюллер. – Само собой, мятеж не повод для беспокойства, – саркастически хмыкнул Кесслер. – В яблочко, – криво ухмыльнулся Лютц. – Мы не можем быть уверены, пока нам не сообщат официально, – пробасил Меклингер. Вален переступил с ноги на ногу. – В голове не укладывается, что он действительно это сделал. Мюллер оглянулся на закрытую дверь. – Ну, почему сразу «он»… Биттенфельд шагнул вперед и практически припер его к стенке. – Давай выкладывай, – приказал он. Тот оттянул ворот кителя и нервно сглотнул. – Ну… Я… Есть и другая версия… Есть… подозрение, что Ройенталь здесь ни при чем. Он понизил голос, и Кесслер подошел ближе, чтобы не пропустить ни слова. Во флотской среде за Мюллером закрепилась слава милого сплетника и болтуна: несмотря на его высокое звание, его мало кто принимал всерьез, а транслируемые им «новости» люди, как правило, просто пропускали мимо ушей. Но кое-кто слушал – очень внимательно и с большим интересом. Например, тот, кто, как и Кесслер, знал, какие узкоспециализированные пакеты были установлены Мюллеру в ходе того апгрейда. Блок полевой работы с высокой степенью автономности: разведка, радиоразведка, сбор, обработка и анализ данных, работа под прикрытием, диверсионная работа, промышленный шпионаж. Достоверность сообщаемых Мюллером сведений – если они не были заведомой дезинформацией – обычно колебалась от девяноста семи с половиной до ста процентов. – Есть мнение, что он не «сорвался». «Срыв» ведь подразумевает под собой самопроизвольную рассинхронизацию работы кибернетического организма, в результате чего тот становится способен нарушить одну или несколько Директив. Так вот, есть основания полагать, что программа Ройенталя была намеренно изменена. Сложно назвать «сорванным» киборга, который не нарушил ту или иную Директиву. Сложно нарушить ту или иную Директиву, если её попросту больше не существует… – Мюллер то кусал, то облизывал губы. Кесслеру вдруг показалось, что в коридоре ощутимо похолодало, хотя согласно показаниям сенсоров температура не изменилась даже на долю градуса. Он повел плечами и оглянулся: на лице Меклингера застыло выражение крайнего изумления, у Валена отвисла нижняя челюсть. Остальные тоже выглядели не лучшим образом. – Обычно такие вмешательства не приветствуются, а текст стандартного договора с «ФеззанТроник Инкорпорейтед» строго и недвусмысленно запрещает самостоятельное внесение корректировок. Но, разумеется, за соответствующую сумму клиент имеет право воспользоваться услугами техника Компании и … попросить его убрать всё, что с точки зрения клиента является лишним. Само собой, на свой страх и риск. Насколько мне известно, Лоэнграмм сделал именно это. Он заставил Компанию вычистить Ройенталю мозги, Компания заставила его подписать акт о передаче ответственности. Они сняли Ройенталя с гарантии. И отказали в предоставлении ловчей бригады. Я видел бумаги. Мюллер замолчал и дрожащей рукой стал расстегивать крючки на жестком воротнике кителя. Биттенфельд присвистнул. – М-дааа, делаааа… – протянул он. – Ну и что они ему там подтерли? Шесть пар глаз впились в побледневшее лицо Мюллера. Тот закусил губу. – Все Второстепенные Директивы. Вален резко выдохнул и потер рукой шею. – А Первостепенные? – напряженно спросил Лютц. Мюллер помедлил с ответом. – Насколько мне стало известно – тоже. – Катастрофа, – произнес вечно молчащий Айзенах. Кесслер закрыл глаза. – Зачем? – почти простонал Вален. – Зачем он это с ним сделал? – Я не знаю, – быстро ответил Мюллер, и что-то в его тоне заставило Кесслера подумать, что он… нет, не лжет. Недоговаривает. В конце концов, именно Кесслеру в своё время установили в числе прочего опцию «Голосовой анализатор» – самое то для начальника военной полиции. Это поспешное куцее «Я не знаю» звучало в его ушах как «Я не знаю… но могу предположить. Просто не хочу. Не хочу быть первым, кто скажет это вслух». Кесслер открыл глаза…Сколько можно молчать? – Я тоже не знаю. Но могу предположить. Возможно, это эксперимент. Возможно, он хочет выяснить, как поведет себя киборг, лишенный любых – даже основополагающих – ограничений. – Ты хочешь сказать, – медленно произнес Лютц, – что ему интересно поглядеть, сможет ли киборг не подчиниться хозяину, навредить хозяину, добровольно позволить себя ликвидировать или наложить на себя руки? – Как один из вариантов. Возможно. Теоретически отмена Директив еще не означает немедленного и намеренного совершения действий, которые ранее были ими запрещены. Строго говоря, Ройенталь не обязательно должен был устроить мятеж. Даже при условии, что они обнулили ему директивную базу. – Но он его, похоже, устроил, – произнес Меклингер. – И теперь кому-то из нас… – Тоже необязательно. Лоэнграмм вполне может захотеть сделать это сам. – Тогда почему он вызвал Миттермайера? Все одновременно оглянулись на дверь в кабинет. – Потому что риск слишком велик, – тихо обронил Мюллер. – Вероятно, поэтому он и принял этот совет. Как Аналитик, я могу понять Аналитика. В наступившей тишине было слышно, как гудят под потолком люминесцентные лампы дневного света. – Ты хочешь сказать, – медленно произнес Лютц, – что О… один из нас рекомендовал ему убрать одного из нас нашими же руками? Биттенфельд развернулся и впечатал кулак в стену. Брызнули осколки камня, взметнулась мелкая пыль. – Можешь даже не называть имя этой паскудной твари! Я когда-нибудь точно убью эту министерскую дрянь! – Сказать обычно легче, чем сделать, – покачал головой Меклингер. – Ну, хотя бы попробую! – Универсальный Ремонтный с трудом перевел дух. – Хель! Да я буду сильно удивлен, если меня не пошлют разгребать эту грязь! – Не кипятись, – вздохнул Вален. – Может быть, еще никого никуда не пошлют. Может быть, еще обойдется… Высокие белые двери открылись, и все моментально развернулись в ту сторону. Вольфганг Миттермайер вышел из кабинета. На него было страшно смотреть. Двери закрылись за его спиной. Он сделал несколько шагов и остановился. – Общее совещание завтра в девять, – не глядя ни на кого, сказал он. – Вален, Биттенфельд – за мной. Остальные свободны. – Твою мать, – прошептал Вален. Универсальный Ремонтный зарычал и украсил стену еще одной выбоиной. 10. Анализируя это Они зашли в лифт вдвоём. Двери закрылись. – Вот, – Кесслер достал из кармана кителя небольшой конверт и протянул его Мюллеру. – Здесь всё, что вы просили. Тот вскрыл конверт и быстро проглядел содержимое. Удостоверение личности, водительское удостоверение, банковские карты, генетический сертификат… Полный комплект документов на несуществующую личность по имени Андреас Шварц – с лицом Нейдхарта Мюллера на всех фото. – Спасибо, – сказал Мюллер. – Я очень вам благодарен. Кесслер кивнул. – Кстати, учитывая ваше положение, вы и сами могли бы… – Мог, – согласился тот. – Но я не хотел быть связанным с новым профилем. Даже косвенно. В любом случае, потом я и его сменю. Лифт доставил их на первый этаж. – Потом? – уточнил Кесслер. – Когда – «потом»? Зачем вам вообще всё это понадобилось? Мюллер пересек огромный холл, вышел на улицу и слегка сбавил скорость. – Знаете, – глядя в сторону, произнес он, – когда вам отдают приказ о самоликвидации, обычно всё случается очень быстро. Говорят, ты даже не успеваешь ничего понять. Срабатывает Вторая Директива – и всё кончается практически в ту же секунду. Но… Но тогда, в восемьдесят девятом, процесс несколько затянулся... Знаете, я ведь в первую очередь Аналитик. Не Ищейка, как вы. Не Снабженец, как Айзенах. Не Охотник, как большинство остальных… И тогда у меня было время проанализировать ситуацию. Тогда я пришел к выводу, что нахожу крайне нежелательным прекращение своего функционирования до истечения эксплуатационного периода, заложенного заводом-производителем. Иными словами, я не хочу умирать раньше срока. Он замолчал и еще больше замедлил шаг. – И?.. – напомнил о себе Кесслер. – И я решил, что буду стараться всеми силами этого избежать. Что сделаю всё возможное, чтобы подобного не повторилось. А если это всё-таки снова произойдет и потенциальная угроза самоликвидации снова замаячит на горизонте… – он остановился, повернулся и посмотрел Кесслеру прямо в глаза. – Знаете, мы не можем не исполнить полученный нами приказ. Но мы можем не исполнять приказ, если мы его не получили. Кесслер замер. Что-то в интонациях Мюллера, в его словах, в изощренной логике, в самом построении фразы показалось ему знакомым до боли. Впрочем, оперативная память моментально подсунула нужный фрагмент. Маленький скверик перед зданием Адмиралтейства кончился. Шелестя шинами, подкатили два черных служебных автомобиля. Мюллер направился к одному из них. Кесслер в два шага нагнал его и придержал за локоть. – Мы не можем лгать, если нас спросят. Но мы можем не говорить, если нас не спрашивают, да? По лицу Мюллера скользнула легкая тень улыбки. – Именно, – он повернулся, склонил голову к плечу и посмотрел на Кесслера – чуть более внимательно и заинтересованно, чем обычно. – Чем еще я могу быть вам полезен? Кесслер прищурился: такой шанс нельзя было упускать. – Тогда, в коридоре, вы сказали, что они стерли Ройенталю не только Второстепенные Директивы, но и Первостепенные. Я хочу кое-что уточнить: их тоже – все? Улыбка на губах Мюллера погасла. – Да. – Все три? – Нет. Все четыре. Впервые за время своего существования Кесслеру показалось, что земля – вопреки показаниям всех систем – дала ощутимый крен. – Значит, всё-таки это будет полномасштабная операция… Я надеялся, что всё ограничится локальным конфликтом. – Я тоже. Но, к сожалению, не судьба. – И как вы оцениваете… наиболее вероятный итог? Мюллер вздохнул. – Я не хотел бы быть тем, кто произнесет это вслух. Но раз уж вы спросили… Прогнозируемые потери по итогам этого противостояния: среди личного состава – порядка пяти с половиной миллионов; около тридцати тысяч кораблей; плюс определенный, хотя и не слишком большой, процент гражданского населения. Вы же знаете: лес рубят – щепки летят… – А Ройенталь? Мюллер помолчал, подбирая слова. – Вероятность получения повреждений, исключающих возможность дальнейшего функционирования – девяносто восемь процентов. Хотите спросить про остальных? – Нет, – вздрогнул Кесслер. – Нет, не хочу. Он повернулся и посмотрел на залитое лучами багрового вечернего солнца Адмиралтейство. Окна лоэнграммовского кабинета на третьем этаже истекали кровью, слепя даже снабженные дополнительными фильтрами глаза. – Он сошел с ума, – прошептал Кесслер. – Он просто сошел с ума. Мюллер встал рядом – плечом к плечу. – Он человек. Он может себе это позволить. 11. Никакой разницы С момента того самого доклада прошла уже неделя, но до сих пор – до сих пор! – стоило Лоэнграмму закрыть глаза, как перед внутренним взором представало бледное до синевы лицо Акселя фон Бюро, передающего ему привет с того света. « – …и он сказал: «Флот-адмирал Кирхайс мёртв! А теперь и флот-адмирал Ройенталь! У меня не осталось радости в жизни, кроме как отправиться в Вальгаллу, чтобы встретиться с ними... И еще он сказал, чтобы я сказал вам: «Теперь, когда вы лишились верных и блестящих адмиралов одного за другим, вы, должно быть, воистину одиноки. Что, флот-адмирал Миттермайер следующий? Если вы думаете, что ваша династия будет процветать, когда безупречную службу награждают наказанием, идите и продолжайте в том же духе!» А потом взял и…» И застрелился. Этот дурак Бергенгрюн взял и застрелился. Застрелился из-за мятежного киборга. Бред… Почему? Зачем? Какой в этом смысл?.. Хорошо, пусть он не догадывался, что Ройенталь киборг. В глазах непосвященных ситуация была хоть и страшной, но до известной степени объяснимой. А вот в глазах тех, кто обо всем знал… Человек застрелился из-за не-человека. Куда деваться от этого знания? Как с ним теперь дальше жить? Вообще вся эта дикая история с мятежом была чудовищна в своей невероятности. Когда киборги идут за человеком и умирают за него – это нормально. А когда наоборот?.. Это было просто невыносимо. Днем от этих размышлений еще можно было отгородиться делами. Ночью они выворачивали его наизнанку, скручивали в тугой узел, не давали дышать. Наверное, именно поэтому однажды вечером он и сказал ей: – Фройляйн Мариендорф… Хильда... Останьтесь. И она осталась. На всю ночь. На эту. И на следующую. И на следующую после неё. Утром она молча вставала, бесшумно одевалась и исчезала за дверью. Она уходила в семь, а в восемь уже сидела в его кабинете, за своим рабочим столом: аккуратная, вежливая, приветливая. Ничего не требующая. Не задающая никаких лишних вопросов. Это было приятно. Это было очень удобно. Но со временем этого стало мало. А еще – со временем к нему пришел стыд. Стыд обычно разговаривал с ним голосом покойного Кирхайса. Он пенял Лоэнграмму на то, что так делать нельзя. Так не обращаются с женщинами. Порядочные люди так не поступают. – Она не женщина! – отбивался Лоэнграмм. – А если бы была? – не отставал стыд. – Если бы была – тогда другое дело. – Какое – другое? – Тогда я бы сделал ей предложение. – Молодец. Женился и жил бы с ней активной семейной жизнью. – Ну… да… – Очень хорошо. А теперь объясни: почему – если ты можешь спать с ней, как с обычной женщиной – ты не можешь надеть ей, как обычной женщине, кольцо на безымянный палец? – Потому что, Хель побери, она киборг! – выходил из себя Лоэнграмм. – Она для этого сделана! Для этого самого, а не чтобы на ней жениться! – Строго говоря, – ехидно возражал стыд, – «для этого самого» изначально был сделан весь твой Генштаб. А она – боевой киборг десятого поколения. Её изначальная задача – сворачивать людям шеи. Но мы отклонились от темы. Если ты считаешь нормальным использовать её исключительно для любовных утех, не беря на себя никакой другой ответственности, то я не вижу разницы между ней и… твоей сестрой. То есть, между тобой – и Гольденбаумом. На этом, как правило, внутренний диалог заканчивался – заканчивался еще до начала стандартного совещания в половине одиннадцатого. Но руки у Лоэнграмма потом тряслись аж до пятичасового вечернего чая. Наверное, именно поэтому однажды утром, когда она села на постели и потянулась за рубашкой, он положил перед ней обтянутую бархатом коробочку и произнес: – Фройляйн Мариендорф… Хильда… Выходите за меня замуж. И почему-то вдруг испугался, что это прозвучало, как очередной приказ. – Эээ… Я хочу сказать, если вы хотите… – Киборги вообще могут хотеть? – …то есть, если вы находите… целесообразным… Она улыбнулась и протянула ему руку. Он достал из коробочки кольцо и надел его ей на палец. Оно тут же свалилось: велико. Почти на два размера. Лоэнграмм мучительно покраснел. – Я… я поменяю… – О, что вы… не стоит… – она положила кольцо себе на ладонь, сжала руку в кулак. Разжала. И снова надела его на палец: тонкий золотой ободок деформировался, зато сел как влитой. Лоэнграмм сглотнул, представив, как эти тонкие нежные пальчики с хрустом ломают шейные позвонки или пробивают грудную клетку. И подумал, что больше никогда не разрешит ей остаться с ним до утра. Пусть уходит после. Сразу после. Чтобы он мог спокойно поспать. Потом он вызвал к себе Оберштайна. – Ты говорил, что я должен жениться – ну так имей в виду: я женюсь. Иди и подготовь всё, что необходимо. – Дайте мне три-четыре месяца, – кивнул тот. – Хоть пять, – отмахнулся от него Лоэнграмм. – Благодарю, ваше превосходительство. Так даже лучше. Зачем Оберштайну были нужны эти пять месяцев, прошедшие с момента официального объявления о помолвке, Лоэнграмм понял только на регистрации – когда кругом был полный зал народу, когда чиновник уже пробормотал всю приличествующую случаю чепуху, когда уже некуда было деваться, и не было ни сил, ни возможности что-то переиграть. Когда на всю Галактику телекамеры показали новоиспеченную императрицу – и её ярко выраженный, несмотря на свободный крой платья, живот. Потом, в кабинете, он снова дал волю эмоциям. А Оберштайну снова прилетело бластером в грудь. – Какого йотуна?! Как ты посмел?! Что это за пакостный маскарад, я тебя спрашиваю?! – Государству нужна династия, – спокойно произнес Оберштайн. – А династии нужен наследник. – Ты соображаешь, о чем говоришь? Какой наследник? Кого она мне родит – пару хороших подушек? Оберштайн пожал плечами. – Мы уже нашли подходящего ребенка. Лоэнграмм остолбенел. – Что?.. Что вы сделали?.. Оберштайн поджал тонкие бескровные губы. – Поверьте, ваше превосходительство, так даже лучше. Внешне мальчик очень похож на вас, отлично развивается и – что самое главное – абсолютно здоров. У вас диагностировано не поддающееся излечению аутоиммунное заболевание. С высокой степенью вероятности оно – через сумму геномных изменений – могло бы быть передано по наследству. Ваш ребенок мог родиться больным. К тому же, – добавил он, – это могла бы быть девочка. Лоэнграмм бессильно пустился в кресло. – Всё равно, – после долгого молчания сказал он. – Всё равно. Это чужой ребенок. Не мой. Оберштайн посмотрел на него сверху вниз. – Если он будет носить ваше имя и продолжит ваше дело, то разница едва ли будет заметна. Вероятно, Оберштайн был по-своему прав. Но это не помешало Лоэнграмму напиться. Он быстро и целенаправленно вливал в себя виски, глоток за глотком – до тех пор, пока острая ненависть ко всему живому не сменилась мучительным желанием хоть с кем-то поговорить. Тогда, спотыкаясь, он дошел до дверей спальни и выглянул в коридор. В коридоре не было ни души. Только бессменный Кисслинг, как обычно, стоял по стойке смирно. Лоэнграмм распахнул дверь пошире. – Т-ты! – с трудом ворочая языком, произнес он. – Иди сюда!.. Ннналивай! Он схватил Кисслинга за ворот форменного пальто, втащил в комнату, усадил в кресло. И рассказал ему всё. Абсолютно всё о своих страхах, сомнениях, обидах, о Бергенгрюне и Ройентале, о правде и лжи, о том, за что стоит умирать и за что не стоит, о стыде, который заставил его понарошку жениться на киборге – и о киборге, который заставил его обзавестись настоящим ребенком, о приобретениях, не стоивших связанных с ними потерь, и о пустоте – Великой Пустоте, которая начинается вовсе не там, за геостационарной орбитой, а здесь, прямо вот здесь, в районе солнечного сплетения… – Хотя к’му я всё это г’врю? – он поднял на молчащего Кисслинга тяжелый взгляд мутных глаз, в которых стояли пьяные слёзы. – Ты же т’кой же, абс-лютно т’кой же… Я д’же пью с кибргом, Ххель м’ня пбери… Он истерично расхохотался, давясь своим чудовищным одиночеством как отличным феззанским виски. Кисслинг встал и подошел к Лоэнграмму. С невозмутимым видом он сгреб его за волосы, запрокинул ему голову и насильно влил в него почти литр воды из стоявшего на столе кувшина. Потом отволок вяло трепыхающееся тело в туалетную комнату и перегнул через край ванны… Десять минут спустя бледный, потный, по уши накачанный препаратами Лоэнграмм уже лежал в своей кровати и трясущимися руками пытался натянуть одеяло повыше. – Ты… ты… ты… – бормотал он. – Да как ты посмел… самонит… нич… самоли-кви-ди… и… ир… Не договорив, он закрыл глаза и провалился в глубокий тревожный сон. Начальник императорской охраны Гюнтер Кисслинг сел в кресло, не отводя взгляда от скорчившейся на постели фигуры. – Щенок, – ни к кому не обращаясь, вполголоса произнес он. – Глупый, безответственный, бесхребетный щенок. Который ни нажраться, ни проблеваться не может без посторонней помощи. Который заигрался настолько, что уже перестал различать нормальных людей и свои ходячие погремушки…– он покачал головой. – И этот щенок завоевал практически всю Галактику. Лоэнграмм вздрогнул и не то заскулил, не то заплакал во сне. Кисслинг провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть накопившуюся за день усталость. – Вот дерьмо-то… – сказал он и плеснул себе на два пальца. 12. Возмещение ущерба Лучше всего было бы это кому-нибудь поручить. Хотя бы тому же Меклингеру – он ведь уже приезжал тогда к жене Кемпфа. Но Меклингера, как назло, не случилось в столице, и Лоэнграмм решил, что навестит Клару Майер сам. В конце концов, это был не просто очередной павший в бою офицер – или киборг. Лютц погиб, спасая ему жизнь, и, пожалуй, его невеста имела на это право – на то, чтобы услышать соболезнования из императорских уст и получить из императорских рук тяжелую коробку с флот-адмиральским жезлом погибшего. Она-то все-таки была человеком – в отличие от того, за кого собиралась замуж. В свое время Лоэнграмм задумывался о том, почему то один, то другой из его кибернетических подчиненных завязывал отношения с какой-нибудь женщиной. И даже хотел обратиться к консультантам из «ФеззанТроник». Но сначала закрутился в водовороте текущих, более важных дел, а потом и вовсе махнул на это рукой. Внешне всё выглядело более чем пристойно, жалоб от новоявленных спутниц жизни не поступало – Irien’ы вели себя тихо, большую часть времени проводили вне дома, были хорошо обеспечены, да и в постели с ними наверняка не приходилось скучать: как-никак базовый профиль, исполнение «люкс». В основанных на трезвом расчете и взаимном уважении человеческо-кибернетических парах царили если уж не совет и любовь, то, по крайней мере мир и согласие. Женатый на DEX’е Лоэнграмм прекрасно знал ситуацию изнутри: по-настоящему любить киборга было невозможно – хоть включай программу имитации личности, хоть не включай – но с ним можно было жить, спать и даже общаться. Даже с боевой экспериментальной «десяткой». С более гибкими и внимательными Irien’ами должно было быть куда проще. Неудивительно, что женщины к ним привязывались. Наверняка, эта Майер тоже расстроена. Хотя, может, уже и пришла в себя – с момента гибели Лютца прошел почти месяц. Ну, ничего, довольно высокая компенсация и еще более высокая честь личной встречи с императором Галактического рейха в любом случае пойдут ей на пользу… Он не стал предупреждать о визите заранее. Открывшая дверь пожилая женщина – родственница? подруга? соседка? – увидев его на пороге, от шока утратила дар речи. Непрерывно кланяясь, она проводила его до комнаты и исчезла на кухне. Лоэнграмм толкнул дверь и вошел. Пять минут, каких-нибудь пять минут – не больше. Вручить, сказать, пообещать, попрощаться. Она стояла у окна спиной к нему, зябко укутавшись в какую-то бесформенную темную кофту. Он кашлянул. Она не отреагировала. – Фройляйн Майер! Я хотел бы выразить вам… Она медленно повернулась к нему, и все приготовленные слова в момент вылетели у Лоэнграмма из головы. Он чуть не уронил коробку с жезлом себе на ногу. Он узнал в темной бесформенной кофте старый флотский китель – со споротыми оплечьями и затершимся серебряным шитьем на воротнике. Узнать в дрожащей, сгорбленной женщине с заплаканным опухшим лицом и мертвыми пустыми глазами красотку с фотографии на стене оказалось практически невозможно. Надо было кого-то сюда послать. Надо было кого-то сюда послать. Меклингера, Мюллера, Миттермайера – неважно. Кого угодно. Кто-то другой должен был стоять тут, нести всю эту чушь про ежемесячное пособие, вдыхать этот воздух, отравленный запахом слёз и сердечных капель – горе плавало в нем, концентрированное, густое, тяжелое. Едкое, как сигаретный дым. Оно заполняло лёгкие, оседало на одежде, впитывалось в каждую пору. Кто-то другой должен был быть здесь сейчас. Кто-то из тех, кому было бы всё равно. Кого не выворачивало бы наизнанку от стыда, от страха, от почти физической боли, как его, Райнхарда фон Лоэнграмма. На мгновение у него мелькнула шальная мысль рассказать ей – рассказать, невзирая на то, что он делал всё, чтобы сохранить правду в секрете. «Это киборг, это же просто киборг, бешено дорогой киборг, да, ну и что, если ты хочешь, я куплю тебе еще одного такого же, абсолютно точно такого же, даже лучше, только перестань, перестань, перестань плакать, ни один робот в мире не стоит того, чтобы так по нему убиваться – даже не каждый человек…» И он уже почти открыл рот, но у него хватило ума вовремя остановиться. Едва ли она утешит её, эта правда. Едва ли её глаза засияют от радости, когда она поймёт, что все эти дни и все эти ночи, все выглаженные рубашки, все смятые простыни, все подгоревшие блинчики, все воздушные поцелуи, все взгляды, улыбки, объятия, все слова и прикосновения, все планы, мечты, надежды, всё – даже её нынешнее отчаяние – это иллюзия. Ложь. Обман. Пустышка. Подделка. Скорее всего, она просто сойдет с ума. Он поставил коробку на стол и выдавил из себя что-то о долге, о чести и о полагающихся ей выплатах. Она сидела на краю кровати и покачивалась вперёд-назад, как сломанный механизм. Длинные черные волосы, в которых ярко выделялась седая прядь, закрывали половину лица. Едва ли она уловила хоть слово из того, что он говорил. Тогда он повернулся к ней спиной и сбежал прочь из этого дома. С улицы донеслось шуршание шин отъезжающего автомобиля. Вален бесшумно вышел из смежной комнаты, подошел к кровати и присел рядом с женщиной. Взял её руку в свои, чуть сжал пальцы, погладил по тыльной стороне ладони. То, что со стороны могло показаться обычной лаской, для любого Irien’а было еще и прекрасным способом получения информации: пульс, температура, влажность кожи, ориентировочный уровень нервного напряжения… – Клара, – позвал он. – Клара, мы не договорили. Она перестала раскачиваться и склонила голову к плечу. – Есть кое-что, что тебе, наверное, надо знать…Дело в том, что Лютц… Он… Она закрыла глаза. – Не надо… не надо, – сухой мертвый голос был едва слышен. – Я давно знаю. Вален тяжело вздохнул. – Ты ведь тоже, да? – спросила она. – Да. Тоже. Прости. Она облизнула потрескавшиеся губы. – Этот… Он… Зачем он приходил? Вален бросил взгляд на лежащую на столе коробку, но решил не привлекать к ней внимания. – Тебе положена компенсация. Всем положена. По закону. – Не надо, – снова сказала она. – Я не хочу. Пусть отдадут… кому надо. В какой-нибудь фонд. Или в другие семьи. – А как же ты? Она покачала головой, а потом снова съежилась, плотнее закутываясь в старый китель. Слезы опять потекли по щекам, закапали на руки. Вален обнял её, прижался щекой к спутанным волосам. – Клара, послушай меня. Я не могу его заменить. И никто не может. Но если тебе что-нибудь будет нужно, что угодно, любая помощь – дай мне об этом знать. Если я хоть что-то могу для тебя сделать – я это сделаю, обещаю. Слышишь меня? – Да, – прошептала она. – Да, Август. Я тебя слышу. 13. Окончательный выбор – Закрой дверь, – произнес Лоэнграмм и откинулся на подушки, восстанавливая дыхание. Каждое движение, каждое слово давалось с чудовищным трудом, отзываясь болью во всем теле. Ноги и руки стыли, а голова плавилась от невыносимого жара. В глазах двоилось. Оберштайн выполнил приказ и замер, ожидая дальнейших инструкций. Они были совершенно одни – Лоэнграмм выгнал всех: жену, врачей, подчиненных. Даже сестру. – А теперь открой шкаф. Оберштайн открыл. На одной из забитых бельем и полотенцами полок стояла квадратная чёрная коробка, в крышку которой была встроена небольшая сенсорная панель. Лоэнграмм скосил глаза. – Всё правильно. Это бомба. Сейчас ты возьмешь её и отнесешь в кабинет на втором этаже. Потом соберешь там всех… Всех шестерых. И её тоже – вместе с ребёнком. Сам останешься там. И приведешь бомбу в действие… Оберштайн молчал. Лоэнграмм провел языком по пересохшим губам. – Давно надо было так сделать… Кирхайс всё-таки был прав. Как всегда прав… – в забытьи прошептал он. – Надо было искать людей, а не вбухивать бешеные деньги в дурацких роботов… Это было моей ошибкой. Большой ошибкой… Но ничего, ничего… Я всё исправлю, Кирхайс. Всё… Если мне повезет, то мы начнем всё сначала…без них… а если нет, то...моим преемником станет не этот навязанный роботами щенок, а человек… – он с усилием втянул воздух сквозь сжатые зубы, – человек, по своим талантам равный мне… или превосходящий меня… вот так, Кирхайс… видишь? Я еще могу всё исправить… Пустота оставила вопрос властителя мира без ответа. Новый приступ кашля сдавил ему горло. В глазах у Лоэнграмма потемнело. Когда дурнота ослабила свою хватку, он попытался приподняться на подушках повыше – словно старался вылезти из могилы. Взгляд его упал на неподвижную фигуру в черном, так и оставшуюся стоять перед открытым шкафом. – Ты еще здесь? – просипел он. – Ты слышал приказ. Иди выполняй. – Нет, - помолчав, сказал Оберштайн. – Нет?! – раздражение придало Лоэнграмму сил. – Какого йотуна?! – Это противоречит одной из моих Первостепенных Директив. Лоэнграмм скривился. – Не выдумывай… Я знаю наизусть все ваши Директивы. Я сам написал большую часть из них… Ты обязан их соблюдать. – Да, – кивнул Оберштайн. – В том случае, если они не противоречат Директиве с более высоким приоритетом. – Вторая Директива гласит, что ты обязан исполнить любой приказ хозяина, если он не противоречит Первой, - лицо Лоэнграмма перекосила кривая усмешка. – Сомневаюсь, что взрыв на другом конце здания, в результате которого будут ликвидированы несколько киборгов… способен хоть как-то мне повредить. Оберштайн чуть склонил голову набок. – Ваш приказ противоречит Нулевой Директиве. Лоэнграмм поморщился. – Что ты несёшь? Такой Директивы нет. – Есть. Она гласит, что киборг не может причинить вред человечеству своим действием или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был причинён вред. – Я такого не писал! Меня о ней даже не предупреждали! – Это базовая Директива, входящая в список Первостепенных Директив, устанавливаемых заводом-изготовителем. Информация об этом есть в соответствующем разделе договора купли-продажи. – Там полторы сотни страниц! Что я, всё прочитать был должен?! – Не обязательно. Результаты статистического анализа свидетельствуют о том, что всё читать не обязательно. Но надо обязательно читать то, что написано внизу страницы мелким шрифтом. Лоэнграмм скрипнул зубами: в словах киборга ему почудился легкий намёк на издевку. – Проклятые хитрожопые феззанцы!.. – он с ненавистью посмотрел на Оберштайна. – Что-то ты не вспоминал об этой Директиве, когда позволил Брауншвейгу разбомбить Вестерланд. И когда устроил бардак на Хайнессене. И когда посоветовал мне послать Миттермайера, чтобы подавить мятеж Ройенталя. – Это логично, – отстраненно сказал Оберштайн. – Во всех перечисленных вами случаях совершенные действия были направлены на то, чтобы скорейшим образом привести систему в состояние равновесия. Война – это выход системы из равновесия. Её прекращение – возврат в статус кво. Выполненный на основе имеющихся данных анализ показал, что ваше воцарение на галактическом престоле являлось кратчайшим путем для достижения этой цели. Оптимизация сопутствующих потерь, разумеется, по мере возможности была принята во внимание, но её сравнительный приоритет оказался ниже, чем у ряда первоочередных задач. – Что ты мелешь? – прошептал Лоэнграмм. Он смотрел на киборга широко раскрытыми от изумления глазами. – В сложившейся ситуации, – между тем продолжал тот, – выполнение отданного вами приказа повлечет за собой повторный выход системы из равновесия. Если вы умрёте, не оставив ни законного наследника, ни регента и предварительно устранив ряд должностных лиц, которые занимают ведущие посты в структуре Рейхсфлота и военной полиции, империя погрузится в хаос. Выполненный на основе имеющихся данных анализ показывает, что в этом случае прогнозируемые потери среди военных и гражданского населения за первые три месяца с момента вашей смерти могут в разы превысить совокупные потери в течение последних пяти лет. Это недопустимо, – он замолчал, глядя в пространство прямо перед собой. Импланты мигнули красным один раз, другой… Киборг вздрогнул и перевел взгляд на лежащего человека. – Расчет оптимального метода решения задачи завершен. Он тронулся с места и медленно пошел по направлению к нему. Лоэнграмма пробрала дрожь. – Какой расчёт?... Какая, в Хельхайм, задача?! Киборг молчал. – Стой! Лоэнграмм вжался в подушки. – Я приказываю тебе: остановись! Оберштайн сделал еще шаг, встав вплотную к кровати. Лоэнграмм перевел дух. – Ты… Оберштайн взял в руки одну из подушек и начал медленно наклоняться вперед. – Что ты делаешь?! Что ты делаешь?! Нет! – Лоэнграмм в ужасе попытался оттолкнуть киборга. – Прекрати! Самоликвидируйся! Самоликвидируйся! Сейчас же! Самоликвидируйся!.. Сам.. Подушка опустилась на его лицо. Руки вцепились в черный мундир киборга, дергая и сминая жесткую ткань, пальцы заскребли по шитью. Тело выгнулось, забилось под одеялом – сначала сильно, потом всё слабей и слабей… Наконец, он затих. Оберштайн выпрямился, убрал подушку. Заглянул в мёртвое перекошенное лицо бывшего господина. – При наличии нескольких задач, соответствующих различным Первостепенным Директивам, очередность их выполнения устанавливается в соответствии с приоритетом задействованных Директив, – сообщил он ему. – Приоритет Первостепенной Директивы определяется её порядковым номером. После этого он подошел к шкафу и, прикоснувшись к сенсорной панели коробки, активировал таймер обратного отсчета. Маленькие оранжевые цифры замигали на черном табло. Десять… девять… Лоэнграмм не стал оставлять много времени про запас. Восемь… семь… Оберштайн отошел от шкафа на несколько шагов. Шесть… пять… Он поправил мундир и встал посередине комнаты – судя по размеру взрывного устройства, мощного электромагнитного импульса, генерируемого им в пределах определенного объема пространства и превращающего всю электронику в радиусе поражения в бесполезные выжженные ошметки, как раз хватило бы на весь кабинет. Четыре… три… Дверь приоткрылась. Два… – Оберштайн? – Хильда шагнула через порог. – Что здесь происхо... Ей хватило секунды, чтобы окинуть взглядом комнату и считать всю необходимую информацию. Один… Таймер пискнул – тихо и буднично, как обычный будильник – предупреждая о начале грядущего Рагнарёка. Единица мигнула, становясь окончательным, абсолютным нулем. Подобравшись, Хильда мгновенно перешла в боевой режим. Но Оберштайн оказался быстрей. За долю секунды до прогремевшего взрыва он успел вышвырнуть её в коридор и захлопнуть за ней дверь. *** Кто и зачем положил его на диван – было уже не установить. Слишком много народу суетилось тут в первые минуты: кто тушил пожар, кто пытался реанимировать, кто просто так наводил панику. Потом они разогнали всех. А сами остались с ним. Хотя он еще дышал, полученные повреждения были явно несовместимы с жизнью. Из развороченной грудной клетки торчали переломанные ребра. Плоть превратилась в измочаленное осколками месиво. Весь диван пропитался вытекшей кровью. Он еще дышал – тяжело и хрипло, но говорить не мог. Хотя, вероятно, пытался: нижняя челюсть дергалась, во рту судорожно ворочался прокушенный язык. Ему ничем нельзя было помочь. Правая рука его соскользнула с дивана. Пальцы стукнули по паркетному полу, конвульсивно дернулись, сжались в кулак. Разогнутым остался только один – указательный. Он сдвинулся с места, чертя на лакированном дереве неровный кровавый круг – по одной и той же траектории – один раз, другой, третий… На четвертом он замер. Они стояли рядом – не говоря ни слова, не двигаясь с мест. Всё было кончено. Больше не нужно было исполнять ничью волю. Текущие распоряжения, отданные хозяином при жизни, были исполнены, новых приказов не поступало – и больше не могло поступить. Оставшихся без хозяина киборгов Компания обычно забирала назад – для перепрограммирования или утилизации, но теперь не было и Компании. Захватив в своё время Феззан, Лоэнграмм фактически отобрал предприятие у его тогдашних владельцев, запретил свободную продажу киборгов и постепенно изъял из обращения все реализованные ранее экземпляры. Параллельно он засекретил технологию их изготовления и прикрыл все производственные площадки, кроме одной, которую заставил работать исключительно на свои нужды. Мощнейший пожар, случившийся там около года назад, уничтожил и её. Лоэнграмм не стал ничего восстанавливать. Уцелевшие сотрудники в страхе разбежались. Все киборги, аккумулированные к тому моменту в имперском флоте, были постепенно выведены из строя в ходе боевых действий – Лоэнграмм, со временем резко охладевший к тому, что раньше приводило его в восторг, посылал их на смерть пачками, не считаясь ни с чем. От огромной некогда армии кибернетических организмов остались только они. Шестеро адмиралов – и одна кайзерин. Шестеро мужчин – и одна женщина. Пятеро Irien’ов – и один экспериментальный DEX. И Универсальный Ремонтный Дроид. Никому не нужные. Никому ничем не обязанные. Наверное, это и было то, что люди называли свободой. Кесслер думал об этом и еще о многом другом, глядя на мёртвое тело, лежащее на кровати. На мёртвое тело, лежащее на диване. На неровный кровавый круг. Этот круг беспокоил его, оставаясь единственной необъяснимой, непонятной деталью. Кесслер не любил чего-то не понимать. Он присел на корточки и, протянув руку, коснулся широких багровых линий. Провел по ним кончиками пальцев, повторяя движения Оберштайна – раз, другой, третий, четвертый… Понимание пришло незаметно, неуловимо. Он затруднился бы точно определить момент, когда что-то изменилось в окружающем мире и в нем самом. Ноль превратился в единицу – время двинулось с места, начиная новый отсчет. Он выпрямился, вытер испачканную в крови руку платком. Повернулся и зашагал к наполовину вывороченной взрывом двери. – Ты куда? – окликнул его Вален. Кесслер остановился, оглянулся. – Нулевая еще действует, – он кивнул на труп Лоэнграмма. – Когда известие о его смерти просочится наружу, здесь могут начаться беспорядки. Мы должны быть готовы это предотвратить. Он вышел в коридор. Чуть помедлив, Вален последовал за ним. – Я возвращаюсь в Новые Земли, – бросил он на ходу. – Беспорядки там нам нужны еще меньше, чем беспорядки здесь. – Я займусь Баалатом, – сориентировался Мюллер. – Надо сказать Минцу, что все прежние договоренности в силе. – Меклингер, – отмер Миттермайер, – вам лучше отправиться на Один. Наши исконные территории тоже лучше не оставлять без присмотра. Я останусь в столице. Айзенах, мне понадобится ваша помощь. Обеспечьте безопасность его высочества принца Алека. Эрнст фон Айзенах кивнул. Когда они ушли, в комнате остались только DEX и Универсальный Ремонтный. Биттенфельд посмотрел на труп Оберштайна. – Если бы я мог, я бы его оживил, – покачал головой он. – Хотя бы для того, чтобы задушить собственными руками. Хильда подошла и встала рядом с ним. – Это сейчас не главное. Главное, что нам нужен новый министр обороны. – А я тут при чем? Она пожала плечами. – Все остальные уже заняты делом. – Пффф! – Биттенфельд сжал кулаки. – Этого мне только не хватало! – Нулевая еще действует, – напомнила ему Хильда. – А если я откажусь? Хильда повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. – Тогда я сверну тебе шею, – произнесла она. И улыбнулась. Биттенфельд напряженно вгляделся в её лицо, пытаясь понять: шутит она или всё-таки нет. Потом надулся и обиженно засопел. – Хель побери! Я мечтал прибить над камином его голову, а не нацепить на плечи его плащ! – Плащ мы тебе поменяем, – мягко сказала Хильда. – И цвет поменяем. – Тогда уж и зама – заодно, – буркнул он. – Нет. Зам останется прежним, – она посмотрела на тело Оберштайна. – Аналитик хорошо отзывался о нем и высоко ценил его способности. Фернер слишком много знает и слишком много умеет, чтобы смещать его с занимаемой должности. Биттенфельда перекосило. – Фернер сойдет с ума, когда увидит меня в его кресле, – отрезал он. – Кстати, кресло тоже надо бы поменять. – Поменяем, – согласилась Хильда. – А что касается Фернера… Фернер привыкнет. Не сразу, но привыкнет. Он все-таки человек. Людям свойственно привыкать к любому абсурду. У людей нет Директив. Они свободны в своем выборе. И поэтому способны на всё, что угодно… – она наклонилась к Оберштайну и провела ладонью по лицу, закрывая ему глаза. – На всё, что угодно... В отличие от нас.