Ампутанты

Раньше у нас было время - Теперь у нас есть дела: Доказывать, что сильный жрёт слабых, Доказывать, что сажа бела... Мы все потеряли что-то На этой безумной войне Кстати, где твои крылья, Которые нравились мне? (с) Наутилус Помпилиус «Крылья»

Агнес, хозяйка квартиры, где я уже два десятилетия проживаю, зовет меня Ларри. Она почти слепая и ходит с трудом. Моя человеческая оболочка — вроде как копия ее покойного мужа. Во Вторую Мировую я отличился, как и он, — и где то мое былое могущество? Я и вполовину не развернулся, как в прежние славные времена. Мне навесили медалей и выписали пенсию. До конца дней своих я мог бы сидеть, наблюдая за птичками, и ничего не делать. Мы с Бартлби прожили неприлично долго и увидели столько всего интересного. Бог так и наказывает — поди разберись, то ли порка, то ли награда. Наши биографии потянули бы на целую полку в библиотеке. Если бы кто писал про нас книгу, он уже давно помер бы от старости. Или жил, кряхтя и проклиная все и вся. Вот так всегда, если с нами свяжешься. Но однажды по адресу Бартлби приходит этот чертов конверт без адреса. Я срываюсь по первому звонку. Так уж у нас принято. И это только начало пути. Чем закончится — уже ясно. Наш биограф возрыдал бы и ушел в длительный запой. А потом, много-много часов спустя, я говорю: — Просто сделай это. Бартлби медлит, как один из тех детей с задержкой развития, на которых мы пялились в той жуткой передаче, пока мне не приперло пострелять в междугородном автобусе. «Вам предоставляется уникальный шанс спасти жизнь!» – визжал бесноватый ведущий, от которого штукатурка дюймовой толщины сыпалась во все стороны. Я не хочу спасти жизнь. Я просто хочу вернуться домой. И пусть все горит огнем. Я хочу вернуться вместе с Бартлби. Пусть Небеса скукожатся и сгинут. Мне уже все равно. Я вкладываю нож в руку Бартлби. — Просто сделай это, — повторяю, как для дебилов. Он все не верит. Не верит, что я готов пойти до конца. Тогда я встаю на колени, притянув Бартлби за собой. — Ну а теперь — ты веришь? До этого момента я думал, что сделаю это сам, оттого и к неудобствам был готов. Ко всем. Но вот Бартлби делает первый надрез — и я про все забываю. Это чертовски больно. Стать человеком еще больнее. Ну а когда я решаю, что вся эта ерунда — как-то просто чересчур, не такое мы планировали, и выхожу против Бартлби, ха-ха, жалкий человечишка — против ангела, — все вот так просто раз и заканчивается. Как игры человеческих детенышей — кукол в коробку и под кровать. Нож Бартлби входит мне точнехонько под ребра, в самое уязвимое место моей человеческой оболочки. И я перестаю жить. Кажется, кто-то плачет. Не уверен, но голос вроде знакомый. Вот так меня и проводили в последний путь. Вот так я пропустил самое интересное. Было немножечко жаль себя: такие билеты пропали. На Апокалипсис — самые дорогие, лучшие места в первом ряду.