Старые сказки

Вдалеке трижды громыхнули пушки Святого Фабиана и Святого Франциска. Олаф отложил перо в сторону, потянулся, распрямляя уставшую спину и, поправив на плечах колючий шерстяной плед, улыбнулся тепло и нежно. Улыбка коснулась глаз, на мгновение вернув им былую искристую ясность, и скрылась в расходящихся от уголков глубоких морщинах. Несколько минут Олаф просто сидел, размышляя, продолжить ли свое занятие или прервать. Наконец, решив, что сегодня написал достаточно, он поднялся и подошел к окну. С годами зрение Олафа к сожалению ослабло, но он прекрасно мог по памяти представить, как входит в хексбергскую гавань «Астэра». В коридоре послышались суетливые шаги и встревоженные голоса. Слуги, все те два месяца, что Ротгера носило в море, искренне считали для себя возможным отдыхать. Так что теперь у них было примерно три часа, чтобы создать идеальную чистоту, пока Вальдес бросит якорь и разберется с делами в адмиралтействе. Но три часа – это если очень повезет. Еще пять лет назад, Ротгер позволял себе задерживаться в адмиралтействе до вечера, принимая обратно дела и разбираясь с текущими вопросами. А сейчас адмирал первым делом считал своим долгом проверить, дышит ли его загостившийся друг. Кальдмеер его расстраивать не хотел и дышал исправно. А вот слугам изрядно влетало: веселый и балагуристый Вальдес категорически не терпел неисполнительности и грязи, и в недовольстве своем был беспощаден. – Господин Кальдмеер! – в комнату к нему неслышно скользнула Софа, младшая дочка кухарки, исполнявшая в доме обязанности приходящей горничной. – Здравствуйте, господин Кальдмеер. А посмотрите, погодка-то сегодня, какая хорошая! Вам бы прогуляться, а? Погреетесь, освежитесь, а матушка к ужину лепешек обещала напечь. Да и говорят, вы давно не выходили… Девушка заулыбалась еще шире и почти впихнула в руки Олафа теплый уличный плащ. Ледяной строго на нее посмотрел – он гулял почти каждый день по нескольку часов, – но все же сдался. Отчасти она была права – погода стояла хорошая: тепло и умеренно ветрено. Да и мысль встретить Ротгера у адмиралтейства была притягательной. – Хорошо. На моем столе ничего не трогайте, – Олаф взял плащ. Софа так яростно ему закивала, что у адмирала замельтешило в глазах. И, чтобы остановить поток ее благодарностей, он поспешил скрыться из комнаты, вручив ей напоследок свой плед. Несмотря на то, что Олаф гостил у Ротгера уже почти одиннадцать лет, слуги относились к нему настороженно и немного неодобрительно. Привыкли к нему, но считали опасным чужаком, задержавшимся в доме их обожаемого адмирала. Впрочем, за долгую жизнь Олаф не мог припомнить, чтобы его где-то считали своим. Вот на своем месте он был, а своим на этом месте так и не стал. Мощеные улочки Хексберг легко ложились под ноги. Ласковый бриз задувал с моря, неся родные запахи, и наполнял уставшее сердце покоем. До адмиралтейства Олаф добрался вовремя: Ротгер как раз ожесточенно спорил о чем-то на крыльце с одним из своих капитанов. Кальдмеер замедлил шаги, чтобы не мешать, но его заметили. Вальдес тут же прервал разговор, даже не дослушав, и подошел. – Олаф! Я безмерно счастлив вас тут видеть, но что вы тут делаете? – Ротгер осмотрел друга цепким, быстрым взглядом, радостно улыбаясь. – Гуляю, Ротгер. И немного встречаю вас, – Олаф невольно ему улыбнулся, отмечая, что в лице Бешеного прибавилось морщин, седина в волосах стала окончательно заметна, а вот глаза не изменились. Все так же ясно и весело смотрели на мир, блестя голубыми искрами в глубине. – О! Я тронут и покорен, – Вальдес рассмеялся и покачал головой. – Они все равно получат за разгильдяйство. – Ротгер, вы неисправимы, – хмыкнул Кальдмеер в ответ. – Как рейд? – Хорошо, – Вальдес встряхнул головой, подставляя лицо ветру, глубоко вдохнул и, пристроившись в ногу с Олафом, пошел прочь от адмиралтейства. – Мы поднялись до Мехтенберга, но мир же, так что раскланялись с твоим вторым Бюнцем и пошли в сторону Кэнналоа. Там погоняли немного пиратов, потом пираты немного погоняли нас, встретили в море Альмейду и трусливо сбежали… Все как обычно. А потом мы вернулись домой, зайдя по пути в несколько портов. – И когда тебе снова в море? – Олаф пристально посмотрел на Ротгера. Тот поежился и рассмеялся. – В ближайший месяц я весь в твоем распоряжении, но Коптеля отправлю прошвырнуться до Ротфогеля. Какое-то время они просто молча шли, потом Вальдес не удержался и хмыкнул. – Не одобряешь? – Нет. Не думаю, что мое мнение о твоих маленьких контрабандистских грешках имеет хоть какую-то ценность, – Олаф покачал головой. – Неправда, – Ротгер фыркнул. – Любое твое мнение для меня ценно. – Мы это уже обсуждали. Я не поощряю твое увлечение. – Праведник, – Ротгер остановился и оперся руками на парапет набережной. – Альмейда хочет списать меня на берег. Так что капиталец будет не лишним. – Что? – Олаф почувствовал себя так, словно напоролся всем корпусом на айсберг. – Это слухи. Но я им верю, Олаф. Возраст, амбиции… политика, в конце концов. Старость и почетная пенсия. Какое-то время они просто молчали. Олаф смотрел на Ротгера с задумчивой грустью, а Ротгер любовался. – Ты с этим согласен? – наконец нашел подходящий вопрос Кальдмеер. – Я… еще не решил. Рамон вот точно собирается сойти на берег. Я до сих пор не могу в это поверить, но я так давно знаю альмирантэ, что не вижу ни одной причины сомневаться в твердости его решения. – Почему? – Вот этого не знаю. Может из-за того, что мы так и не успели на помощь Бреве. Может еще что-то такое, чем не делятся даже с друзьями… – И кому он передаст перевязь? – Кальдмеер задумчиво прищурился. Не важно, что он уже одиннадцать лет не был в море и старательно ограждал себя от любых политических новостей. Он не мог не пытаться анализировать, даже те крохи информации, что к нему попали. Гайифа справилась с нашествием морисков, и, словно в насмешку над ними, новый император перенес столицу к морю. Говорили, что Алессандер Второй человек очень жесткий и решительный. И что он начал создание нового флота, который будет не чета всем флотам Золотых Земель. Впрочем, после Излома слабые люди у власти стоять и не могут. Руперт на троне Кесарии тоже уже совсем не тот мальчишка, что ходил на «Ноордкроне». С каждым годом письма от него становились все реже и суше, а слухи о нем страшнее. В народе Руперт получил прозвище «Безжалостный», с которым и войдет в историю Золотых Земель. Старик Хайнрих еще держался, но со всех сторон его поджимали соседи. Удивительно, как еще не разгорелась новая война у границ Талига… Вовремя тогда Алва навязал Сагранне Бакрию. Потому что регентскому совету при малолетнем Карле уже начинало не хватать единства. А Талиг еще не был восстановлен и наполовину. И все это как снежный ком тянуло одно за другим. А таким старикам, каким стал Кальдмеер, оставалось лишь с горечью чуять запах грядущей войны. Что будет, если война действительно разразится, – Олаф знать не хотел. В третий раз между любовью и долгом можно выбрать лишь смерть. – Салине, – Ротгер пожал плечами. – Я… должен тоже уйти. Со мной Рамон мог справиться, а другие… На флоте должен быть порядок. – Странно это от тебя слышать. – Твое дурное влияние… Олаф, идем домой. Мы дали достаточно времени всем разгильдяям, чтобы спастись от кары. – Ротгер, ты неисправим, – Олаф осуждающе покачал головой, но пошел за Вальдесом. – Ну что ты, я само спокойствие, – огрызнулся Ротгер, сверкая глазами. Они снова замолчали, каждый переживая разговор. По дороге к дому, Ротгер, с затаенной злостью пинал камушки. Они отскакивали от булыжников и заваливались в трещинки, с неуловимой обреченностью занимая новые места. Мостовая давно нуждалась в ремонте, но у города всегда были более важные нужды. Как и у флота Хексберг. Олаф очень хорошо знал, что за последние семь лет в доме Вальдеса не появилось ни одной новой вещи, зато подремонтировали причалы военных портов и обновили вооружение фортов – Вальдес лично натащил трофейных дальнобойных гайифских пушек из очередного рейда. Старый особняк встретил их запахом свежих булочек и чистотой. Вальдес цепко оглядел свои владения и хмыкнул. Олаф ему не стал мешать, в душе посмеиваясь над этой привычкой друга. Повесил плащ и прошел в столовую, где им уже накрыли ужин. – Потрясающе, – вздохнул Ротгер, оглядывая стол. – Мне скоро будет шестьдесят, а я все равно чувствую себя каждый раз ребенком, когда старушка Марта печет эти булочки… Что–то в этой жизни не меняется. Софа! Подайте ужин в кабинет адмирала Кальдмеера. Олаф, вы же не против? – Нет, – Кальдмеер покачал головой. Несколько лет назад Ротгер окончательно разлюбил шумные компании, а с ними и пышные трапезы. Чему Олаф, с одной стороны, был огорчен: изменения в друге печалили, а с другой – рад. Уютное уединение кабинета адмирал неизменно ценил выше, чем даже самых интересных гостей. Ужин подали через полчаса. Олаф как раз успел комфортно устроиться, укутав замерзшие ноги пледом, а Ротгер переодеться и вернуться уже в домашнем. Они поели, тихо обсуждая новости, которые привез с собой Вальдес. Потом Олаф ушел отдыхать в кресло у окна, а Ротгер занял его стол, перебирая написанные за эти месяцы листы мемуаров. Идея заняться мемуарами принадлежала тому же Вальдесу, и впервые высказана была еще до Великого Излома, когда Олаф снова оказался в комнате гостеприимного дома, предоставленный самому себе и своим призракам. Тогда она показалась ему ужасной. А потом Ротгер сумел его переубедить. С тех пор Олаф писал, каждый день по два–три часа уделяя воспоминаниям и стараясь с максимальной честностью описать весь опыт, собранный за богатую событиями жизнь. Это оказалось увлекательно и полезно, получившиеся рукописи он аккуратно сшивал по годам, подписывал и складывал в сундук. – Когда ты отправишь это Руперту? – усмехнулся Ротгер, откладывая последний лист. – Я… думаю, что никогда, – после долгого молчания ответил Олаф. – Я думаю, что ему это будет неинтересно. Руперт живет в будущем, не стоит тревожить его не сумевшим вовремя умереть прошлым. – Не смей так говорить! – Ротгер взвился, по старой привычке рванув руку к волосам и взъерошивая их. – Ротгер? – Олаф немного испуганно посмотрел на Вальдеса, не ожидая от него такой вспышки. – Не смей так говорить… мне, – голос Ротгера стал глухим и тихим. – Ты не отмершее прошлое, Олаф! Мы же здесь, сейчас, в настоящем. И у нас еще есть большое будущее! – И экспедиция к Бирюзовым Землям? – усмехнулся грустно Олаф. – А хоть бы и она! Олаф, я не хочу больше слышать, что где-то вообще есть отмершее прошлое. Я… – Ты не хочешь, чтобы тебя тоже считали им? Да? – в глазах Кальдмеера вдруг блеснул былой лед твердости и решительности. – Ротгер, что действительно тебе сказал Альмейда? Ротгер покосился на него бешеным взглядом, и Олаф с мгновенной вспышкой боли понял, что попал не целясь. – Ротгер… – Он сказал, что я как старая сказка. Но на Изломе сказки умерли. А значит, мы должны уступить дорогу тем, кому для побед эти сказки не нужны… – Ротгер опустил голову, стиснув кулаки так, что побелели костяшки. Кальдмеер вздохнул, поднялся из кресла и осторожно обнял Вальдеса. Бешеный вздрогнул, посмотрел на него чернеющими глазами, а потом доверчиво прижался и затих. Десять лет назад Ротгер последний раз слышал кэцхен. Они ушли тихо и незаметно, словно их никогда и не было. Пожалуй, Вальдес и был единственным, кто понял это так безошибочно ярко. Олаф до сих пор в мельчайших подробностях мог воспроизвести в памяти ту безумную ночь, когда Вальдес ввалился домой совершенно невменяемый. И еще шестнадцать дней Олаф не мог отойти от его постели дольше, чем на пятнадцать минут, потому что Ротгера то трясло в лихорадке, то мучило бредом, то он пытался выпрыгнуть в окно, то удушиться подушкой и ничего не осознавал. Зато Олаф тогда осознал очень много и о себе, и о ценности жизни одного конкретного марикьяре для одного конкретного дриксенца, и о ценности жизни в целом. С тех пор он и начал писать мемуары, чтобы дополнять ими единственную важную цель своей жизни: каждое утро открывать глаза, вставать и жить. Потому что Ротгеру было важно и нужно, чтобы он жил и дышал. И Олаф жил. Это стало их молчаливым соглашением, которое было крепче брачных уз. Олаф не спросил тогда, что стало причиной болезни. И сам понял правду о кэцхен лишь через несколько месяцев, с удивлением осознав, что давно на залив не налетали внезапные шваны, тревожащие зеленые волны. Вначале моряки переполошились, потом смирились. Привыкли. А молодняк уже и вовсе с изрядным недоверием относился к словам о кэцхен, считая, что это всего лишь моряцкие байки. Горечи, вызванной чужой слепотой и равнодушием, Ротгер не показывал, но смотреть на то, как гибнет легенда, любимцу ведьм было больно. А переучиваться плавать и воевать, не рассчитывая на помощь ветра, – сложно. Вальдес стал куда менее удачлив и чаще ошибался. Тогда Олаф впервые поймал себя на том, что боится, провожая глазами исчезающие паруса. Кальдмеер каждый вечер открывал Эсператию и тихо молился за Бешеного. Однажды Ротгер застал его за такой молитвой, но, против обыкновения, не стал насмешничать, а тихо устроился на подоконнике, подобрав колени к груди. В следующий раз Олаф нашел Эсператию, переведенную на талиг, и, когда Ротгер вновь пробрался к нему на окно, начал читать ее вслух. Иногда Кальдмееру вспоминалась злая фраза про преимущество кэцхен над Создателем, брошенная Ротгером много лет назад. Но напоминать о ней было бы слишком жестоко. Человеку нужна вера, даже если вера эта имеет под собой больше вопросов и сомнений, чем правды. А веру проверяет лишь время. Наконец, Вальдес выдохнул и отстранился. – Изматывающий был день, да? – он потер лицо и встряхнул головой. – А по–моему очень быстрый. Но с тобой каждый день пролетает быстро, – улыбнулся Олаф. – Пойдем ложиться… – Ротгер зевнул, потянулся. – Как скажешь, – отозвался Кальдмеер, провожая Вальдеса глазами и прибирая учинённый им беспорядок на столе. В голову опять полезли дурные мысли о том, что рано или поздно, но кто-то бы обязательно начал одергивать Ротгера за веру в сказки, не понимая насколько все сложно и неоднозначно. Но реальность как всегда оказалась немного другой. Значит, Альмейда. Значит, списать на берег человека, который прожил жизнь морем и ветром. Олаф посмотрел на стопку рукописи в руках и вздохнул. Возможно, он не успеет дописать все так, как хотел. Входя в их общую, с Вальдесом, спальню, Олаф привычно замер на несколько мгновений на пороге. Он не мог признаться в этом Ротгеру, но даже спустя столько лет, этот момент имел для Кальдмеера особое, почти сакральное, значение. Никогда в жизни Олаф и мысли не допускал, что будет с кем-то разделять старость, радости и тревоги. Он давно расстался с мечтами о детях и семье. А о личном счастье даже не заикался, не уставая благодарить Создателя, что тот даровал ему море и флот. Но Ротгер переиначил все по-своему и даже не задумался о том, дозволено ли так жить. – Олаф, – Бешеный усмехнулся и сверкнул призывно глазами. – Иду, – хмыкнул Кальдмеер, чувствуя, как проходит еще один момент осознания своего счастья. Переодеться не заняло много времени, и вот уже к боку прижалось горячее, как печка, тело Ротгера. – Олаф, ну почему ты всегда такой ледяной? – проворчал Вальдес, подавляя дрожь. – К твоим ногам примерзнуть можно… я же дарил тебе шерстяные носки, почему ты их не носишь? – Они на мне, – отозвался Олаф, стараясь не рассмеяться и крепко обнимая Ротгера. – Ужасно, – после замешательства отозвался тот. – Олаф, я всерьез думаю, что Ледяным тебя прозвали отнюдь не за характер. – Именно так. Спи, у тебя завтра трудный день, – Кальдмеер не удержался и поцеловал его в лоб. – И все-то ты знаешь… Олаф Ледяные Ноги, – проворчал Ротгер, но уже через несколько минут, Олаф разобрал его сонное сопение. Значит, следовало тоже поторопиться со сном; проспать с Вальдесом рядом больше трех часов подряд, у Кальдмеера не получилось ни разу за десять лет прожитых вместе. И действительно, в третьем часу Олафа разбудил сильный тычок локтем, доставшийся под ребра. Бывший адмирал со свистом выпустил воздух и приподнялся на локте. Вальдес спал, в лунном свете хорошо было видно, как кривится его лицо, вздрагивают губы и ресницы. Еще минута и Ротгер задергался уже весь, шевеля губами, путаясь руками и ногами в одеяле, словно рыба в сетях. – Ш-ш… – потянулся к нему Олаф и хлестко получил рукой по лицу и груди, откатываясь подальше. Ротгер тихо застонал и бешено заметался по постели. Кальдмеер тихо выругался, затаился, выжидая подходящего момента. И, как только Вальдес чуть затих, – бросился, придавливая его к постели. – Ротгер, проснись! – резко и грубо встряхнул. Вальдес мотнул головой – волосы хлестнули и рассыпались по подушке. Ресницы несколько раз дрогнули, и Ротгер открыл сонные и несчастные глаза. – Проснись. – Я не сплю… я опять дрался с тобой? – Ротгер вздохнул и виновато улыбнулся. – Я привык, Бешеный ты мой, – Олаф подождал немного и лишь тогда осторожно сполз, устраиваясь рядом. – Прости, пожалуйста, – Ротгер вздохнул. – Опять не помнишь, что тебе снилось? – Олаф подпер руку голову и успокаивающе погладил Вальдеса по груди. – Нет… но сегодня было хуже чем всегда… новости… – Ротгер вздохнул. – Да. Думаю, пора предложить тебе заняться исполнением старого обещания, Ротгер, тем более что ты сам о нем вспоминал намедни, – Олаф серьезно посмотрел на враз притихшего Вальдеса. – Какого обещания? – осторожно поинтересовался тот. – Экспедиция в Бирюзовые Земли, – тихо и твердо ответил Олаф. – Что? Но… я обещал Руперту и… – Ротгер растерянно посмотрел на Олафа. – Возможно. Не думаю, что обстоятельства позволят ему принять участие. Но я вполне могу его заменить. Безусловно, тебе не посмеют отказать в желании выйти в отставку вместе с кораблем. «Астэра», конечно, не самый большой корабль. Да и идти в экспедицию только одним кораблем – это сумасбродство. Но это вполне возможно. Я с утра начну рассчитывать необходимый провиант и прочее. Думаю, к следующему году, самое позднее, мы сможем поднять якорь. – Олаф… я тебя по голове ударил? Бирюзовые Земли… ты серьезно? – Вполне, – Олаф кивнул. – Роди, я нахожу Бирюзовые Земли достаточно сказочными для нашей с тобой старости.