У Эдварда тоже бывают эти дни.

Когда свет софитов бьет по глазам, а вибрация от огромных усилителей звука доводит до тошноты, и толпа орущих девочек желает оторвать от тебя по кусочку – это еще терпимо. Но до неприличия счастливый близнец, всецело отдающийся публике просто невыносим. О, да. Джон любит своих фанатов. Он благодарен им, ведь только благодаря фанатам он может позволить себе и своей второй половинке жить достойно. Больше этого состояния «на коне», когда он находился на сцене, Джон любит только Эдварда. Это маленькое, вредное, но сексуальное до зуда внизу живота чудовище. Но Джон никак не может понять – почему же у его любимого портится настроение за пару дней до любого выступления. Портится настроение – не то слово. Нрав Эдварда меняется не очень сильно, ведь он имеет особенность в виде чудовищно сучьего характера. Эдвард замыкается в себе. Его мысли сосредотачиваются на ревности. Да, он ревнует Джона ко всему, что движется, а что не движется – двигает и ревнует. Но безграничная любовь не мешает младшему близнецу упорно называть старшего кретином в такие дни. Заглянем в мысли Эдварда в одно такое утро. «Вы только посмотрите на него. Только что проснулся, а такой довольный. Как он до сих пор не поймет, за что я ненавижу его фанаток и его самого вместе взятых? Ну, его, разумеется, я ненавижу только во время концертов. А знаете, почему? Потому что лучше бы он таким заботливым был со мной в постели, чем с этими размалеванными бабами. Они ужасные. Все и каждая почему-то стремится к созданию образа дешевой шлюхи, причем, большинству из них не мешает даже пятидесятый размер одежды. А этому кретину радостно, когда его обнимают и целуют потные бабы. И сиськами об него трутся – фу, гадость какая. Почему я должен терпеть то, что на моего мальчика девицы слетаются как мухи на...кхм...варенье? Как бы мягко ему намекнуть, что мне неприятна его искренняя симпатия к чужим девушкам?...» Можно заметить, что мысли Эдварда цепляются одна за другую, то есть этот поток бесконечен. В предконцертные дни младший близнец замыкается в себе, добивая параноидальными мыслями и так расшатанную нервную систему. Вернемся к событиям того же самого утра. Эдвард был обнажен. Он сидел на кровати, прикрывшись белым одеялом. Его кожа молочного цвета была до одурения ароматна и тепла поутру, а лицо выражало смесь апатии и ненависти ко всему его окружающему. Прижав колени к груди, он пытался побороть желание кинуть в близнеца, который расхаживал по комнате, довольно что-то говоря ему про предстоящую репетицию, что-нибудь тяжелое. - Ну вставай ты уже! Мы же опоздаем на репетицию, - вдруг перескочил с темы количества мест в зале, где они будут выступать, на вечное поторапливание Эдварда, - Сладкий, давай быстрее! Взгляд младшего близнеца направился к увесистой камере, покоившейся на прикроватной тумбочке. Джон опасливо взглянул на брата, после чего счел благоразумным уйти из комнаты под предлогом глажки вещей для Эдварда. Встав с кровати, младший близнец нехотя направился к ванной комнате, чтобы принять душ. Идя к душевой кабинке, он попутно взглянул в зеркало, отметив, что он сегодня очень даже мил. «Как же не хочется выходить из-под душа в холодную комнату, - думал Эдвард, - Джон-то поди забыл события пятиминутной давности и снова готов болтать о своих чертовых концертах». Действительно, под горячими струйками воды было намного комфортнее, чем в обществе вечно поторапливающего брата-близнеца. Но с удобством пришлось расстаться. Эдвард вышел из душевой кабины, по привычке смотря на себя в зеркало и отмечая свою неземную красоту. Обернув белоснежное полотенце вокруг бедер,он вышел в холодную гостиную, уворачиваясь от навязчивых поцелуев старшего брата. - Дай ты мне уже себя поцеловать! – негодовал Джон, заметив «сезонную» смену настроения младшего близнеца. Нехотя подставив щеку брату, Эдвард недовольно нахмурился. Джон любил такие моменты, потому что можно было против воли самого Эдварда заставить его улыбаться и покусывать покрасневшие губы. Вместо того, чтобы чмокнуть близнеца в подставленную щеку, Джон положил руки ему талию, тесно прижав к себе, а затем жадно впился в уже слегка раскрытые для поцелуя розовые губы Эдварда. Закончив целовать брата, Джон отстранился, чтобы посмотреть в его зеленые глаза. Лицо Эдварда продолжало быть нахмуренным, но уголки покрасневших губ предательски ползли вверх. Да, ему нравились неожиданные сладкие поцелуи, они если и не меняли его настроение кардинально, то уж точно скрашивали следующие минут десять. Такие поцелуи были приятными еще из-за их невинности. Гораздо неприятнее в такие моменты жизни для Эдварда становилось ощущение, когда они с братом продолжали стоять, обнявшись после поцелуя, и вдруг он начинал чувствовать, что в его бедро упирается что-то твердое. Обычно ему это нравилось, ведь Эдвард готов был отдаться любимому везде и всегда. -Животное. – отрезал он. Старший близнец в ответ на это картинно прорычал, неправильно истолковав интонацию брата, на что тот оттолкнул его, жестом указав на дверь ванной комнаты. - Но почему? – обиженно протянул он. - Да ты достал со своим вечно стоящим членом! Иди уже, а то мы опоздаем. И Эдвард пошел к гладильной доске с лежащими там свежевыглаженными вещами, неестественно покачивая бедрами. Вредность уже стала частью его личности. Надевая футболку, он также старался как можно соблазнительнее изогнуть позвоночник, зная, что Джона сейчас может возбудить и то, как он ковыряет в носу. Примерно вот так и выглядело каждое утро ЭТИХ дней Эдварда. В предвкушении концерта близнецы кидались из крайности в крайность: Джон радовался, готовый отдаться публике, а Эдвард негодовал и ненавидел, ох, как ненавидел. Настал день самого концерта. Эдвард совсем не волновался, ему было только до дрожи отвратительно представить, что через пару часов его Джона, его красивого и сексуального Джона будут лапать чужие девицы. И чужие девицы действительно лапали. Было бы чудом, если старшего близнеца никто не ухватил бы за попу после выступления. Что вы, это же святое. Они целовали его щеки, трогали его руки, ноги, попу, словом, все, что по закону принадлежало Эдварду. И вот настал тот самый момент, когда чаша терпения Эдварда, старающегося придать лицу выражение «попроще», переполнилась – какая-то брюнетка, симпатичная, к слову, стала фотографироваться со старшим близнецом лицом к лицу. И самое страшное – их губы почти соприкались. Те самые губы, что перед самым концертом целовали его, Эдварда, почти что касались теперь губ женщины, которые, быть может, в то же самое время целовали отнюдь не губы совершенного чужого человека. Вся эта цепочка в несколько секунд пронеслась в голове младшего близнеца, с каждым мгновением пробуждая в нем большее отвращение. Ему хотелось оттолкнуть брюнетку от брата, избить ее до полусмерти – и это желание смешивалось с потребностью прижаться к Джону и раслакаться. Ох уж этот характер Эдварда... Но он терпел. Терпел до тех пор, пока не стал замечать, что Джон постоянно улыбается этой самой брюнетке, даже когда она уже отошла от него. И он продолжал наблюдения до тех самых пор, когда они сели в такси. Настал тот самый сладкий момент мести. Можно было без зазрения совести игнорировать близнеца, зная, что тому есть формальная причина. Нет, это совсем не значит, что Эдвард только и искал причину обидеться на брата (хотя и эта цель была одной из самых главных), он так же ревновал ему ко всему-всему на свете. Сев в машину, старший близнец наконец смог расслабиться, но счастливая улыбка никак не могла сойти с его лица, в то время как лицо младшего выглядело болезненным. Когда такси тронулось, рука Джона скользнула к острому колену младшего брата, демонстративно сидевшего поодаль. - Убери руки, - злобно прошипел Эдвард. Непонимающее выражение воцарилось на лице старшего близнеца. Он был растерян – так грубо Эдвард еще никогда не присекал его домогательства, но руку так и не убрал, надеясь, что Эдвард свыкнется и настроение его исправится. Но нет, Джон вскоре понял свою ошибку. - Если ты не уберешь руку, я тебе ее сломаю, - уже совершенно спокойно говорил младший близнец, но в этом спокойном тоне чувствовалась скрытая угроза. Конечно, руку Джону он не сломал бы, но выдержки и гордости Эдварда хватило бы то, чтобы неделю игнорировать старшего брата. Поэтому он счел благоразумным поскорее убрать руку с колена брата, дабы дождаться дома, где домогаться можно свободно, не скрываясь. Войдя в гостиничный номер, Эдвард направился к ванной комнате, опережая близнеца и вновь неестественно покачивая бедрами. Он хотел как можно дольше сидеть там, чтобы устроить скандал, когда Джон станет выяснять, что же все-таки случилось. Но закрываться в ванной не понадобилось. - Эдвард, что-то случилось? – осторожно начал старший близнец, зная, что переуседствовать с допросом нельзя, ведь Эдвард такой Эдвард. - Да вообще ничего, просто мне хочется поскандалить, - язвительно процедил младший, действительно не понимая, как же брат может не знать причины его обиды. - Я правда не понимаю, в чем провинился, - неуверенно проговорил Джон. - Спроси у фанаточек, - сказал, презрительно поджав губы, Эдвард. До старшего брата, кажется, стало доходить. Уголки губ поползли вверх, он любил, когда Эдвард ревнует, особенно часть с примирением. - Чего ты улыбаешься, кретин? Впервые слышишь, что я их всех ненавижу? – начинал распаляться тот, - Ты это прекрасно знаешь, поэтому и обжимаешься и целуешься с ними у меня на глазах. Джон не знал, что и ответить. Что он мог поделать в такой ситуации? Репутацию он считал более важной вещью, ведь беспричинную ревность Эдварда он уже давно не воспринимал всерьез. - Родной, послушай самого себя. Ты несешь чушь, - старался говорить он как можно мягче, - Я ведь тебя люблю, а не их. И я твой, твой навсегда и полностью. -Это ты несешь чушь, Джон! Хоть на секунду представь, как мне больно видеть то, как ты отдаляешься от меня, как отталкиваешь меня, когда мы на сцене или в окружении фанаток! – кричал Эдвард, - Прекрати улыбаться как идиот! Джон никак не мог подавить улыбку, ведь истерично кричащий и брызжущий слюной в его сторону Эдвард выглядел таким забавным, прямо как агрессивный хомячок. Вдруг наступила тишина – младший близнец сел на диван и невидящим взором уставился куда-то сквозь старшего. - Эдвард, ну перестань. Ты прекрасно знаешь, почему я так поступаю, - пытался оправдаться старший, - Я же... - Сегодня ты спишь на диване. – неожиданно высоким голосом произнес Эдвард. Джон понял по этому высокому срывающемуся голосу, что больше спорить с братом не стоит,поэтому просто сел рядом с ним на диван, не решаясь двигаться ближе, а тем более прикасаться к этому самому агрессивному хомячку. - Я делаю это ради нашей репутации, а не потому что мне так нравится, - вдруг зашептал Джон. По щеке Эдварда скатилась соленая слеза, а за ней еще целый водопад. Затем он произнес: - Ради нашей репутации совсем необязательно было пялиться на ту брюнетку. Джон с трудом подавил желание расхохотаться. Ну какие женщины, когда у него есть такой безупречно красивый Эдвард? Пускай он и неисправимый истеричный эгоист, но ведь любимый и родной. - Зачем мне потасканная брюнетка, если у меня есть любимый блондин и по совместительству мой бойфренд? – поинтересовался он. - Может, тебе разнообразия захотелось, кто тебя знает? – кажется, стал смягчаться Эдвард. И снова старший близнец хотел дать волю смеху, но смог-таки побороть это желание. С сексуальным маньяком-извращенцем Эдвардом и разнообразия? Ха, насмешили. - Я не хочу тебя ни с кем делить, - прошептал младший близнец. - А я должен обниматься с ними, - отрезал старший, тоже начиная распаляться. Ну как он не поймет? Эдвард снова вскипал. Все, достаточно уступок и его, Эдварда, расшатанных нервов. Он решил бороться за свою любовь до победного конца – младший близнец не умел уступать, то, что принадлежало ему никогда не должно принадлежать кому-то другому. Вдруг Джон обнял его. В такие моменты хотелось быть ближе телом, прижать и не отпускать, просто быть близко. - Да убери ты от меня свои руки! – снова заорал Эдвард, вскакивая с дивана. Старший брат тоже встал, не собираясь просто так отступать. Он шел прямо на пятившегося младшего, в его глазах горел нездоровый огонек. Эдвард и не думал сжиматься перед этим тяжелым взором, убежденный в своей правоте. Вдруг он почувствовал спиной стену – рано или поздно это должно было случиться. Теперь придется защищаться с помощью рукоприкладства. - Эдвард, наши «хочу» и «надо» не всегда совпадают...- начал Джон. Его прервала звонкая пощечина от Эдварда, который и сам испугался этого своего порыва. Она послужила, пожалуй, сигнальным огнем для обоих близнецов, вдруг слившихся в неистовом поцелуе. Эдвард, прижатый к стене кое-как закинул обе ноги на талию брата, который, в свою очередь, стал поддерживать его ягодицы руками. Младший близнец тяжело дышал, не в силах насытиться вкусом губ старшего, прижимаясь тазом к паху брата. Его руки, обвивавшие шею Джона, вдруг спустились вниз, пытаясь расстегнуть его белую рубашку. Мелкие пуговицы не поддавались, поэтому он резкими движениями стал рвать ее, пуговицы отлетали, кое-где рвалась сама ткань. Джон стал целовать бледную шею брата, отходя от стены, пока не смог вслепую сесть на диван... Следующим утром все было прекрасно, даже щебечущие за окном птички и играющая в парке малышня. Солнце светило, казалось, как-то мягче и приятнее обычного. Эдвард проснулся от легкого, словно дуновение ветерка, прикосновения губ Джона к своим. Наконец-то он смог встретить утро с улыбкой.