Вздох трех сердец

— Много ли толку от интергалактической энциклопедии, если в ней невозможно найти нужную информацию? — профессор кафедры космозоологии Московского Университета, директор космозоопарка Игорь Селезнев откинулся в кресле и в раздражении стукнул кулаком по подлокотнику. Умное кресло мягко спружинило, а Поля из кухни громко спросил: — Заварить чаю? Зеленого? Или лучше… — Лучше скажи, как часто Интергалактпедия обновляет базу данных, — буркнул Селезнев. — И зеленого чаю, да. Девяносто пять градусов. Сахара не надо. — Информация обновляется каждые 3,14 сотых секунды, — мгновенно ответил Поля, и профессор Селезнев услышал тихий гудящий звук включившегося термостата. — То есть шанс на то, что сведения давно не вносились, нулевая, — кисло заключил профессор и повторил запрос. Маленькая комета, служившая Интергалактпедии значком ожидания, закрутилась на экране в безуспешной погоне за собственным хвостом. Поля зашел в кабинет. — Опять ничего? — поинтересовался он и поставил перед профессором белый поднос, на котором стояла идеально белая кружка с логотипом КосмоЗоо, тарелка с порезанным лимоном, имбирный джем и несколько кусочков белого шоколада. Профессор Селезнев отхлебнул чай: — Иногда в таких случаях меня охватывает атавистическое желание постучать кулаком по экрану. Но толку стучать по виртуальной панели, — вздохнул он и со стуком поставил чашку обратно на поднос. — Игорь, что случилось? — в кабинет заглянула Кира Селезнева. Ее темно-зеленое платье с глубоким мягким блеском сидело так, словно было второй кожей. — Я готова. Что ты ищешь? Тебе долго еще? Селезневы собирались в театр по случаю приезда Киры в отпуск. — Не представляю. Я думал, найти информацию о традициях празднования дней рождений на планете Чумароз труда не составит. Ты не представляешь, как я ошибался. Кира подошла ближе и обняла мужа за плечи: — Помнится, у тебя с поисковиком всегда были странные отношения. Если я правильно догадалась, у нашего старого приятеля с шестью руками день рождения? — Ты правильно догадалась… — А ты не спрашивай у поисковика «Традиции празднования юбилейных дат аборигенов планеты Чумароз». Ты спроси «Как поздравить чумарозца с днем рождения», — сказала Кира и перезапустила поисковый блок. — А в чем разница? — спросил Селезнев, прихлебывая чай и наблюдая за плавным вращением кометы. — В практичности вопроса, — улыбнулась Кира. — Поля уже приготовил тебе костюм, рубашку и даже галстук. От входной двери квартиры раздался шум, возня и радостные вопли. — Мама, я дома! — в кабинет влетела Алиса, чуть не сбив отца вместе с креслом, и с размаху обняла обоих родителей одновременно. — В школе все хорошо, только Пашка не сделал лабораторную по генетике, потому что изобретал космический велосипед. Учительница сказала, что изобретать велосипеды — это полезно, но если он не сделает лабораторную, то не наберет баллов для перехода в четвертый класс. — Так он изобрел? — спросила Кира Селезнева, приглаживая дочери растрепанные волосы. — Нет. Сказал, что слишком отвлекался на генетику. — Поля приготовил на обед… — Я не хочу обед, я в школе ела, — Алиса, как котенок, потерлась щекой о рукав матери, а потом попыталась влезть к отцу на колени. Антигравитационное кресло слегка просело под полуторной нагрузкой. — Что вы ищете? — У нашего друга Громозеки день рождения, а я понятия не имею, как его поздравлять! О, кажется, что-то нашлось, — оживился профессор Селезнев, пытаясь оттеснить Алису в сторону, чтобы видеть экран. — Как любопытно, — сказала Кира. — Чумарозцы празднуют не день рождения как таковой, а «Час стояния лун». Очень необычно. — Что это значит, мам? — спросила Алиса. — Пап, что там дальше? Тут на космолингве все, я не могу так быстро читать! — У планеты Чумароз три спутника. И Чумарозец празднует тот момент, когда они встают в ту же конфигурацию, которая была на момент рождения. Формальные года, которые определяются обращением Чумароз вокруг звезды, они фиксируют в документах, но не празднуют. Их планета достаточно далеко от звезды и довольно холодная, особенности атмосферы делают ее не слишком яркой, поэтому спутникам в традициях планеты уделяется больше внимания. С учетом продолжительности жизни чумарозцев и редкости повторения расположения спутников каждый чумарозец отмечает «Час стояния Лун» в среднем не более пяти раз за всю жизнь, а живут они, если пересчитать на биологические часы, примерно до двухсот земных лет. Поэтому в случае пребывания на других планетах «Час стояния Лун» отмечается там, где оказался чумарозец. А Громозека прилетел на конгресс археологов на Землю и будет здесь несколько дней. — Всего пять дней рождений за всю жизнь??? — глаза у Алисы стали похожи на два больших голубых блюдца. — Но ведь это так мало! Интересно, какие они дарят друг другу подарки. Это должно быть просто что-то грандиозное! — Так и есть, — профессор Селезнев открыл следующую ссылку. — На «Час стояния Лун» принято дарить… Как это перевести, я даже не знаю… — Вздох трех сердец, — сказала Кира и задумалась. — Что имеется ввиду? — Когда вздыхает сердце, это означает, что ты восхищен, — глубокомысленно заметил Поля. — Алиса, на кухне тебя ждет суп. Если ты его не съешь, мое металлическое сердце покроется космической ржавчиной. — Дарят то, что восхищает? — профессор задумался. — Что может восхитить археолога, который за свою жизнь чего только не видел? К слову сказать, Громозека будет праздновать свой «Час стояния» второй раз. Очень сложная задача. Грандиозные звездные скопления он видел. Взрыв сверхновой тоже, он мне сам рассказывал. Редкими находками Странников его не удивить, для него это просто работа. Редкие животные для него не слишком интересны… — А что любит Громозека? — спросила Алиса, задумавшись, и делая вид, что Полю с его супом в упор не видит и не слышит. — Валерьянку, — неодобрительно ответил профессор Селезнев. — Но это вредно для его здоровья. — Алиса, — Поля не собирался сдаваться. — Если ты съешь суп, то потом получишь какао и булочки с корицей. И малиновое варенье. — Ну сейчас…. Погоди! Пап, так что ты будешь дарить? — Посоветуйся с капитаном Полосковым, — посоветовала Кира. — Только давай ты это сделаешь после того, как мы вернемся из театра. Флип нас ждет. До начала спектакля четверть часа. — Хорошо, — профессор Селезнев сдался. — В конце концов, коллективный разум может родить что-то дельное. Не прошло и пяти минут, как супруги Селезневы, поцеловав дочь, отправились в театр — космооперу «Далекая, далекая Галактика» на Земле ставили впервые, и билеты на реальный спектакль заказывались за полгода. Алиса проводила родителей, пришла на кухню, безропотно съела суп и придвинула к себе блюдо с булочками. Булочки были теплыми, золотистыми, от них вкусно пахло корицей и шоколадом. — У меня, кажется, идея, — медленно сказала Алиса и откусила кусок булочки. Поля не отреагировал — к тому, что у Алисы постоянно возникают идеи, он привык очень давно. — Мне надо срочно поговорить с капитаном Полосковым! — воскликнула Алиса, схватила со стола еще одну булочку и бросилась в кабинет. Через десять минут она выскочила оттуда, схватила свою сумку, вытащила из стенного шкафа аэроскутер и уже из прихожей крикнула Поле: — Я к Полосковым! К приходу мамы и папы постараюсь вернуться! Пожалуйста, напеки еще булочек! Только побольше! Они очень вкусные! И еще… Поля выслушал Алису, вздохнул своим единственным металлическим сердцем и вернулся на кухню. *** — Нет, я никуда не пойду, — Громозека лежал на диване в самом большом номере гостиницы кверху животом и страдал. — После сегодняшнего утреннего банкета я заболел. Я самый несчастный больной в мире. У меня очень высокая температура. — Ой, — у Алисы вытянулось лицо. — Тебе плохо? А какая у тебя температура? — Немного ниже, чем температура короны Солнца. И никто, никто не придет скрасить мои последние часы! — Громозека! Я срочно вызову папу! — Алиса бросилась было к двери, но Громозека тут же поднял голову от диванного валика, по размерам больше напоминавшего большой цилиндрический контейнер для грузовых перевозок. — Не стоит беспокоить твоего уважаемого отца, — сказал он. — Пустяки, дело житейское. Одним лучшим в мире археологом больше, одним меньше… И ведь никто, никто не придет и не побудет мне родной матерью, никто не станет уговаривать меня принять лекарство… И никто не поздравит меня… Эх… По щеке Громозеки скатилась едкая слеза, зашипела по обшивке его костюма и скатилась на валик, но поскольку номер был специально оборудован для проживания чумарозца, большого вреда слеза не причинила. — Громозека, так ведь я как раз… — Меня приглашали вечером на продолжение банкета, — сказал он и откинулся обратно на валик, закрыв все глаза. — Я не пойду. Потому что я болею. Там не было даже ни одного чумарозского торта. Унимианский бисквит в пятьсот двенадцать слоев и две тонны взбитых сливок от лучших прыгающих паракунтариев Чумароз, причем сливки должны быть взбиты естесственным образом… — Я даже не представляю себе, какой это должен быть огромный торт, — восхищенно и немножко с завистью воскликнула Алиса. — Грандиозный. Самый лучший торт в мире. Лучше всех его печет моя бабушка… — Громозека опять пустил едкую слезу, и Алиса вынула из кармана маскофильтр. — Алиса, у тебя есть бабушка? — Есть, — ответила Алиса сквозь маску. — Ее зовут Лукреция Ивановна. Она чемпионка мира по цирковым фокусам. Громозека снова открыл глаза и ревниво скосил их на Алису: — А моя бабушка чемпионка Галактики по обниманию, если хочешь знать. — Честно-честно? — Алиса прикинула, что для чумарозцев не так уж сложно побеждать в таком необычном виде спорта. С шестью руками-то. — Ты мне не веришь? — оскорбился Громозека. — У нее передние руки на целых двенадцать сантиметров длиннее, чем у предыдущего чемпиона! — Я верю, верю, Громозека! — Скажи мне, Алиса… Ты ведь не откажешь в последней просьбе лучшего в мире археолога? Алиса, решив, что насчет тяжелой болезни Громозека все-таки шутит, спросила: — А что бы могло тебя вылечить? Лекарства? Какие? — Я не буду пить никаких ваших лекарств, — испуганно воскликнул Громозека и даже загородился верхними щупальцами. — Лучше смерть от космической чумы. — А что может тебе помочь? — Трехлитровая банка валерьянки, мой лучший в мире друг, — вздохнул Громозека. — Или… Но ведь тут никто, совсем никто… Я так далеко от дома… Мне очень грустно, Алиса, — Громозека перестал дурачиться и сел. Тяжело вздохнул и грузно осел на диване, словно вдруг превратился из космического путешественника и археолога в мешок с картошкой. — Мы… Мы с капитаном Полосковым кое-что придумали, — сказал Алиса. — Думаю, что это тебя вылечит. — Мы могли бы поспорить, — вздохнул Громозека. — Но это будет нечестно — я выиграю. Потому что ничто не может поднять мне настроение сегодня. — Пойдем, — Алиса подбежала к нему и схватила за среднюю руку. — Можешь не спорить! Просто иди за мной! — Хорошо, я иду, — кивнул Громозека. — Веди меня, о дочь моего лучшего друга. *** — Ты просто иди за мной, — повторила Алиса и достала из своей сумки длинный шарф. — Надень это, пожалуйста, на голову, чтобы закрыть глаза. — Зачем? — с некоторым подозрением поинтересовался Громозека. — Так принято на Земле, — невозмутимо ответила Алиса. — Ходить по улицам с шарфом на голове? — Громозека хмыкнул, отчего из его ноздрей вырвалось облачко желтого пара. — Тогда тебе, дочь моего друга, придется смотреть, чтобы никто не попался мне под ноги. — Я буду смотреть, — пообещала Алиса. — Пойдем, здесь не очень далеко! — И еще. Я должен получить что-то приятное за то, что меня будет кусать шарф. Я слышал, что шарфы кусаются. — Почему ты так думаешь? — засмеялась Алиса. — Я читал об этом. Шарфы — хищные, обвивают свою жертву и кусают ее за шею и другие нежные места. Я готов пострадать, но должен получить компенсацию. Например, пять значков космоЗоо с изображениями редких животных. Ты согласна? Алиса вздохнула: она собирала значки, чтобы стать обладателем самой большой коллекции в школе. Но тот, у кого в друзьях Громозека, не может позволить себе такую роскошь. Теплым майским вечером на улицах и площадях Москвы гуляло множество прохожих, и они с удивлением смотрели на странную пару: высокого, метра три, инопланетянина с шестью нижними и шестью верхними конечностями, в серебристо-сером костюме из гибкого материала с множеством дополнительных блоков жизнеобеспечения, включая баллоны с дыхательной смесью, противокислотный зонтик, индивидуальный пропеллер и реактивный управляемый ранец, и маленькую беленькую девочку лет девяти в футболке, шортах и с большим рюкзаком за плечами. Солнце клонилось к западу, легкий ветерок шелестел молодой листвой, растрепывая маленькие, еще клейкие листочки, в воздухе пахло свежестью, как часто бывает перед дождем. — Идем, идем, — Алиса вела Громозеку за руку. Вдруг на ее запястье запищал микрокон. — Да, капитан, это я… Отлично! Мы можем лететь? Полоса свободна? Да, я знаю маршрут! Она остановилась. — Громозека, — сказала она. — Сейчас ты возьмешь меня на руки и мы полетим. Нужно будет подняться на высоту около четырехсот метров, это верхний слой второго коридора и двигаться на запад. Сейчас я тебе скину точное направление… — А я так и должен лететь с шарфом на голове? — спросил Громозека. — Лучше бы с ним, — ответила Алиса. — Так будет интереснее. — Будет очень интересно, что скажет твой уважаемый отец и твоя уважаемая мама, если мы врежемся в грузовой аэробус или пассажирский аэропоезд, — заметил Громозека. — Они скажут: пустяки, дело житейское, — засмеялась Алиса, хотя подумала, что папа, наверное, с ней не согласится. А мама тем более. — Да не врежемся. Да тут и недалеко! Громозека осторожно подхватил Алису, включил реактивный управляемый ранец и поднялся в воздух, набирая нужную высоту. Москва раздвинулась, горизонт откатился вдаль, стали видны новые жилые высотные кварталы, парки, дуги аэропоездов, легкие цепочки флипов, пересекающих вечернее московское небо, шпили Московского Университета и стрела здания космопорта, устремившаяся в небеса. — Нам туда, — Алиса скинула точное направление на микрокомпьютер, встроенный в костюм Громозеки. — Ты только меня не урони! Громозека что-то проворчал, но послушно полетел в указанном направлении — двигатели его костюма-скафандра были предназначены как раз для полета в атмосфере. Не прошло и получаса, как они приземлились. — Где мы? — спросил Громозека. — Можно снять шарф? Надеюсь, что я все-таки получу свои значки. Они представляют для меня археологическую ценность. — Можно снимать, — сказала Алиса. — Мы — на крыше. — На крыше? — удивленно спросил Громозека и огляделся. Это была крыша космопорта — огромного здания из металла, бетона и стекла. Крыша была плоской, самую чуточку покатой, а в ее центре высилась стела, увенчанная остроносой серебристой ракетой, устремленной прямо в космос. Стелла с ракетой была скопирована с аналогичной, украшавшей музей космонавтики. К ракете вели несколько ступенек. — Иди сюда, — сказала Алиса. — Здесь можно сидеть. Ты любишь булочки с корицей? — Что? — удивился Громозека. — Булочки? С корицей? Это тоже еда? А мне станет от нее плохо, как от той еды в гостинице? — Да, — улыбнулась Алиса, снимая рюкзак. — Булочки. С корицей. От булочек с корицей, которые печет наш Поля, еще никому не было плохо, даже марсианскому богомолу. И еще вот какао. И малиновое варенье я захватила! — Удивительно, — сказал Громозека и сел на ступеньки. — Я никогда в жизни не ел какао, булочек с корицей и малинового варенья. Сидя при этом на крыше космопорта Москвы… Хотя, между прочим, я чемпион по поеданию кырстафирров на планете Чумароз. Можно сказать, лучший в мире, потому что больше нигде их все равно не едят. Алиса распаковала рюкзак, достала чашку для себя, большую пластиковую кружку для чумарозца, зашла за стеллу и убедилась, что на капитана Полоскова всегда можно положиться: за стеллой стоял большой запасной баллон с какао — не меньше, чем на десять литров. Алиса вынула из рюкзака булочки, расстелила на ступеньках большой платок и протянула кружку с какао и булочку Громозеке: — Садись же! — А что мы будем делать? — спросил тот, осторожно принимая какао и булочку. — Пить какао. Есть булочки. И смотреть, — сказала Алиса. — Вон туда! Громозека оглянулся туда, куда она показывала. В теплом вечернем воздухе к западу клонилось солнце. Оно садилось в легкие, почти прозрачные облака, прокрасившиеся в розовый, лиловый и сливочно-желтый оттенок. С каждой минутой солнце наливалось золотисто-оранжевым цветом, становясь все больше, и окрашивая небо в цвета заката. По улицам потянулись тени, становясь все длиннее. Вновь подул легкий ветер, и листва запела под его порывами. — Что это? — спросил Громозека , в волнении кидая в рот сразу две булочки и заливая первую кружку какао. — Это закат, Громозека, — сказала Алиса. — Ты ведь никогда не видел закат? — На Чумароз закат не видно, — Громозека взял еще булочку. — На Чумароз никогда не бывает заката… Чудесно. Как ты их называешь? — Это — булочки с корицей. А это — какао! — повторила Алиса. — А еще есть малиновое варенье… Малиновое варенье Громозека сначала попробовал, а потом жестом попросил всю банку сразу и в несколько булькающих глотков опустошил ее до дна. С крыши космопорта город был виден, как на ладони. Розовато-лиловый отсвет заходящего солнца окрасил крыши домов во все мыслимые и немыслимые оттенки пурпура и золота. — Это лучшее в мире зрелище, — сказал Громозека, закидывая в рот шестую (или седьмую) булочку — Алиса еще дожевывала первую. — Я никогда не думал, что созерцание поворота планеты на несколько градусов относительно звезды может быть… Так прекрасно. Это действительно... То, что произнес Громозека дальше, свободному переводу на русский язык не поддавалось, но Алиса поняла: — Вздох трех сердец? — Да, — Громозека и в самом деле вздохнул — очень шумно и очень глубоко, выпустив из ноздрей долгие фонтанчики желтого дыма, так, что какой-то шальной голубь закашлял прямо на лету. — Лучшее в мире. Достойное лучшего в мире дня. — Ага, — кивнула Алиса. — И лучшего в мире археолога в самом расцвете сил! — И его лучшего друга, — кивнул Громозека и спросил. — Разделим булочки поровну? И щедрым жестом придвинул к Алисе последнюю булочку с корицей.