Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Иногда Хагалару казалось, будто Локи свято уверен в том, что заполучил самого мастера магии — великого боевого мага — в свое безграничное пользование. Так начало казаться с тех пор, как он заключил с лафеевским недоразумением некое подобие перемирия. Царевич наконец-то оценил выгоду, которую принесет ему сотрудничество. Осталось только перестать раздумывать, почему до Локи столь элементарные вещи не доходили в течение года? Тот Локи, которого Хагалар помнил, был маленьким, но сообразительным и умным, даже чересчур сообразительным для своих лет. И свою выгоду видел сразу, касалась ли она костяных фигурок, стеклянных бусин, дудочки или еще чего-то столь же важного для маленького ребенка. Однако подросший ребенок целый год валял дурака, распушал перья, чтобы потом все равно вернуться с покаянной головой к тому, кто с самого начала предлагал своё покровительство. Пускай гордость не позволяла Локи признать собственное поражение и смиренно молить о помощи, результат был налицо и очень радовал Хагалара. А то, что для принятия верного решения Локи потребовалось угробить пару десятков поселенцев, — небольшая потеря. Маги в фелаге Наутиз были никудышные, а новых естественников можно вырастить из любого отребья. Так что жертвы минимальны. Правда, Хагалар раньше искренне надеялся работать вместе с Раиду, чью гениальность не признать было невозможно, но тот после помилования захирел, зачах и обнимался с гейзерами, как докладывала личная шпионка мастера — Черная Вдова. Хагалар давно наблюдал за необъявленной войной магички и естественника и ждал, кто кого одолеет, точнее, когда Раиду сломается и сдастся на милость победительнице. Сломался, сдался, только вот победительница не захотела принять его таким. Он был ей больше неинтересен. В этом она походила на своего мастера — Вождю тоже были противны сломанные и сдавшиеся жертвы. Ломать любил Гринольв, а Хагалар предпочитал убивать несломленных, давать воинам красивую смерть и славу, которую их потомки пронесут сквозь века и которой не стыдно поставить рунический камень. Гринольв отбирал не просто жизнь, он отбирал бессмертие, Хагалар не считал себя в праве так поступать с кем-либо.       Появление ночного кошмара всё еще не давало покоя. К Одину с расспросами Вождь не стал обращаться, потому что был уверен, что правды ему никто не скажет, а подходящую необременительную ложь он и сам может придумать. Не верилось, что Всеотец просто внял недвусмысленным намекам и предупреждениям о грозящей опасности и решил привести армию в порядок с помощью Гринольва. Это было слишком разумное решение для того Одина, которого Хагалар знал последние много столетий. Проще было предположить какой-нибудь подвох, какую-нибудь потаенную причину, возможно, козни против него самого. Но это было как-то слишком сложно и нецелесообразно. Если бы Один хотел насолить давнему полунедругу, то поступил бы гораздо изящнее. С другой стороны, Хагалар ни одной минуты не верил, что Один действительно не нашел Гринольва три тысячелетия назад. Даже если предположить, что Хеймдаль не видит комнат подле лабиринта, почему нельзя было осмотреть их собственноручно? Сам Хагалар, на тот момент глупый мальчишка, об этом не задумывался, но сейчас-то он понимал, что Один просчитывал свои действия на бесконечное количество ходов вперед. В разгар межмировой войны, когда положение стало чуть-чуть улучшаться, он усыпил своего советника чужими руками на неопределенный срок и надеялся, что тот останется верен ему после пробуждения. Этого Хагалар никак не мог понять. Если бы его одним махом лишили семьи, друзей и времени, он бы лично убил царя Асгарда, и никакая клятва верности не помогла бы. И пусть дальше повешение, утопление или сожжение с Хельхеймом и Ностронгом — он умер бы с улыбкой на устах, отомстив за свою уничтоженную жизнь. Но с ним Один так не поступил, Хагалар сам себя изгнал: покинул Асгард на триста лет, когда понял, что всё, к чему он стремился, достигнуто, а новые цели пока недостижимы. Триста лет — ничтожный срок по сравнению с трехтысячелетним сном. Но, когда Хагалар вернулся, привычный мир изменился до неузнаваемости. Немногочисленные осколки двора отыскались в поселении отверженных, остальные были убиты или разжалованы. Всё изменилось слишком сильно, и Хагалар не захотел вливаться в новый Асгард. Если так колоссально изменился мир за триста лет, что уж говорить про три тысячи?       Возможно, Гринольву требовалась помощь, совет, еще что-то, но Хагалар не спешил помогать тому, кого ненавидел всю жизнь. Даже если страхи пусты. Он будет служить вместе с Гринольвом, если Один прикажет, если так будет лучше для молодых царевичей, но он никогда не станет ему другом или советчиком. Гринольв из другой эпохи и другой жизни. Хагалар никогда не знал настоящего Гринольва, а тот ребенок, который его боялся и ненавидел, давно погиб во славу великого Асгарда. Теперь существовал другой ребенок, имеющий значение для истории, — с не меньшими проблемами, чем те, которые когда-то были у самого Хагалара. Слишком взрослый, чтобы им можно было явно управлять, но недостаточно взрослый, чтобы понять, как опытный маг направляет его мысли в угодную ему сторону. Локи просто повезло, что Вождь пекся о его благе даже больше, чем о благе Асгарда, и действовал исключительно в его интересах. Правда, из-за этого же ребенка приходилось терпеть и неудобства. К примеру, сейчас дитя етуна и асиньи без зазрения совести разбудило его и, даже не извинившись, заявило, что желает видеть у себя одетым и при полном параде минут через двадцать-тридцать. Обычно, если Локи был нужен кто-то из поселенцев, он посылал либо рабов, либо других поселенцев, которым не повезло оказаться рядом с ним. Но своему почти наставнику он оказывал своеобразные знаки внимания. К примеру, всегда приходил лично. Хагалара подобное поведение забавляло: иногда ребенок бывал очаровательно мил, словно и не прошло семи столетий с их последней встречи.       Первой мыслью Вождя было проигнорировать приглашение, но любопытство и опасения всё же заставили его подняться с лавки и ненамеренно разбудить посапывающего рядом Ивара. Обычно они с магом спали в разное время суток, но в последнее время мастер так уставал, что спал, когда придется, минуя расписание и неудовольствие своего подчиненного. Если Локи вызывает его так срочно, возможно, случилось нечто ужасное. На всякий случай Хагалар осведомился насчет второго дома отопления, но с ним пока всё было в порядке.       Уже через десять минут он вошел в покои Локи и увидел там того, кого вовсе не ожидал увидеть, — Хьярварда Альриксона, а с ним несколько менее знатных асов. Во времена Хагалара он был еще юношей, бравым воином, храбро сражавшимся на полях Етунхейма. Никаких особых заслуг не имел, но выделялся редкой для асов миловидностью, которую вовсе потерял с возрастом. Для Хагалара того времени молодой ас не существовал вовсе, он знал его только как одного из многочисленных жителей дворца, а вот с его отцом он имел дело и всегда оставался доволен им и его предложениями. Альрик был умен, даже мудр, но Хагалар понятия не имел, перенял ли сын хоть часть его благоразумия. Он был сильно выше Локи и шире в плечах, предположить дружбу между ними было невозможно как из-за разницы в возрасте, так и из-за разницы в положении. Зачем же он здесь?       — Хагалар, а ты не заставил себя долго ждать! — Локи чуть ли не насильно усадил его на скамью, где сидели гости, которые тут же брезгливо отодвинулись от отверженного. Вождь милостиво позволил им проявить брезгливость, подавляя усмешку — царевич был очень смешон в своем постоянном стремлении угодить своему будущему наставнику и сделать гадость незваным гостям.       — Я хочу представить тебе одного из моих лучших старших друзей, это мой Учитель.       Локи смолк, а Хагалар терпеливо ждал, когда за должностью последует имя, однако царевич продолжать не собирался. Это было интересно: что натворил Хьярвард или даже старина Альрик, что его сын больше не называет свое имя, по крайней мере, при царевиче?       — Зваться Учителем ничем не хуже, чем какой-нибудь руной, — усмехнулся Хагалар, оглядывая великана с ног до головы. Может, он обознался и это вовсе не тот ас? Прошло столько времени, а тщедушный юноша так сильно изменился, что его и не узнать.       — Это не имя, — громыхнул великан так, что затряслась утварь на ближайшем столе. — Но я обучал царевича той науке, при которой имя лучше не называть.       — Почему же? — Хагалар изумленно приподнял бровь, прикидывая в уме, какой род деятельности может быть связан с использованием истинного имени.       — Чтобы подопечный впоследствии не мог меня проклясть, — на полном серьезе ответил Хьярвард.       — Математике ты его учил, что ли? — прыснул со смеху Хагалар и насмешливо оглядел серьезных, будто на поминках, асов. — Я бы обломал руки и ноги тому, кто заставил ребенка учить наизусть таблицы умножения трехзначных чисел!       — Нет, — вмешался Локи. — Он учитель совершенно другого предмета, но какого, сейчас уже неважно. Я больше ничему не учусь.       — Это пока, — выразительно заметил Хагалар и победно оглядел мальчишку.       На лице Локи не дрогнул ни один мускул.       — Мы хотим проехаться по окрестностям, — продолжил царевич как ни в чем не бывало. — Не покажешь нам то, что знаешь только ты?       Теперь пришел черед Локи делать выразительную паузу, а Хагалару оставаться невозмутимым. И откуда детеныш знает о его осведомленности? Впрочем, оно и к лучшему. Такие прекрасные возможности подворачиваются нечасто.       — Почему бы и нет? Давайте прокатимся, — кивнул Хагалар. — А потом я отправлюсь спать. Поедем втроем. Если вы не боитесь меня, разумеется.       Он направился к двери и специально замешкался у выхода, чтобы расслышать вопрос Локи, обращенный к Хьярварду:       — Что скажешь?       И лаконичный ответ:       — Я его впервые вижу.       Глаза Хагалара недобро сузились. Так значит, детёныш решил попробовать что-то узнать о нём, причем не у родителей. Что ж, в этот раз у него ничего не получится. Сын Альрика не узнает старого знакомого. Когда маг вернулся из Бездны, то даже Хеймдаль его не узнал — настолько сильно он изменился. Только два аса опознали его — прекрасная Фригга и вовсе не прекрасная Беркана, носившая тогда другое, настоящее имя. Вождь даже мог бы поверить в то, что любовь меняет зрение аса и заставляет видеть сквозь изменившуюся оболочку саму суть. Это была красивая теория, и она имела бы право на существование, если бы Хагалар верил в любовь как в явление, вообще возможное в Асгарде. Истинную любовь он познал только в Бездне и, вернувшись в Асгард, уверился, что в мире родных грубых нравов нет места настоящему светлому чувству.       Всего через несколько минут трое всадников в теплых мехах медленно ехали по заснеженным тропинкам, оставив на попечение рабов дворцовых асов, которым отсутствие хозяина не мешало пить за его здоровье. Хагалар и рад был бы показать спутникам настоящие красоты, но для этого надо было вставать на лыжи, а у него были другие планы. Раз Локи позволил себе ставить эксперименты на нем, он тоже поставит эксперимент, правда, не на царевиче, а на своей загадочной осведомительнице, которая приносила с каждым разом все более интересные сведения о мародерах и войсках, готовящихся к нападению на Асгард. Жила Царица Листиков уединенно, но к ее хутору была протоптана вполне себе хорошая тропа, по которой можно было проехать друг за другом. Стало быть, в зимнюю половину года она таки нанимала рабочих. Впрочем, ведение ее хозяйства вовсе не волновало Хагалара. Он сам в свое время отправил ее следить за Локи, значит, она ему, наверняка, как-то представлялась. Пора узнать, какие именно образом.       Вскоре вдали показался заснеженный хутор с загоном для скота и множеством легких построек, использовавшихся в основном летом. Забор был низкий, но крепкий — его недавно подновляли, и уж точно не хозяйка занималась этим неблагодарным делом.       — Мы заедем к одной моей знакомой, у нее в доме есть множество всего интересного, — пояснил Хагалар следовавшему за ним Локи. Царевич не ответил.        Вождь не стал предупреждать давнюю знакомую о своем приходе. Чуть отделившись от спутников, он легко преодолел невысокую ограду, спешился и вошел в теплый, пропахший дымом и скотиной дом, как обычно не запертый на массивный засов, сиротливо валявшийся у кованой двери. Идеальная маскировка. Слишком идеальная для такой странной женщины, как Царица Листиков.       — Приветствую! — Хагалар вошел в просторное помещение, освещаемое настолько плохо, что он посадил бы себе зрение, если бы занимался ткачеством, а вот Царице Листиков почти полное отсутствие света не приносило никаких видимых неудобств.       — Ты не ждала меня, а я пришел и даже не один, — продолжил он быстро, чтобы сбить ее с толку и не дать подготовиться. — Посмотри, кого я к тебе привел.       И прежде, чем старая знакомая успела вставить хотя бы слово, он насильно поднял ее со скамьи и потащил к выходу, не обращая внимания на возмущение и легкое сопротивление. Она не должна успеть применить никаких своих тайных умений, которых у нее было в избытке. Всего несколько секунд, и вот он уже на пороге со своей жертвой, а Локи и Хьярвард только-только спешиваются и отдают лошадей работникам.       — Ваше высочество! — Царица Листиков склонилась в глубоком поклоне. Хагалару не могло показаться — ее била крупная дрожь.       — Сигюн Сигхтрюгдоттир? — удивленно произнес Локи. — Не ожидал увидеть тебя в такой глуши.       — Это один из моих хуторов, ваше высочество… Любимый хутор. Я в нём часто бываю, — произнесла женщина спокойным голосом, и только Хагалар, прекрасно ее знавший, понимал, что она лишь сохраняет видимость спокойствия.       — Прошу всех в дом. Я не ждала столько гостей, но, надеюсь, что-нибудь найдётся, — Царица Листиков легко высвободилась из хватки Вождя, впрочем, он и не держал ее более. Она вплотную занялась царевичем, который задавал ничего не значащие вопросы.       Хагалар шел чуть позади. Сигюн Сигхтрюгдоттир… Когда-то он знал совсем юную девушку, носившую такое имя, только вот она не могла превратиться в эту женщину. У нее была посредственная магия, а от Царицы несло магией высоких уровней. Впрочем, стоило послушать, прежде чем делать выводы.       Асинья велела принести дорогих восковых свечей и масляных ламп, собрать на стол, зажечь большой костер и приготовить что-нибудь быстрое и вкусное, лучше, конечно, свинину — церемониальное блюдо любого большого пира. Хагалар про себя отметил, что свинину кладут как на царский стол, так и в курган к покойникам, и улыбнулся своим мыслям — неужели милейшая Царица уже помышляет убить его? Локи тем временем рассматривал рукоделие, а радушная хозяйка показывала шерсть и пару огромных варежек. Они оказались в пору Хьярварду, и он тут же получил их в подарок. Так называемый «Учитель» знал Сигюн столь же хорошо, сколь и Локи. Сидя за столом в ожидании кушаний, Хагалар без зазрения совести допрашивал спутников, почти не обращаясь к давней знакомой. Выяснил, что на ее средства были построены почти все современные мосты в столице. Каждый из них был символом доблести и удачливости кого-нибудь из друзей или софелаговцев ее покойного мужа, который нажил состояние на торговле железом, мехами и пушниной. Выяснил, что она всё ещё носит траур, постоянно навещает курган и во дворце появляется редко, обычно на больших пирах, где ходит каждый раз с новой свитой и поражает всех присутствующих нарядами из разных миров самого дорогого покроя. Хагалар узнал еще много всяких мелочей, только вот не верил им совершенно. Для слежки ей нужна была красивая биография, вот она ее и придумала... Хотя полностью придумать было невозможно: нужны свидетели посещения кургана или строительство мостов. В одном только он не сомневался: у Сигюн хранилось множество интересных артефактов, и стоило заставить ее показать хотя бы часть из них, раз уж сейчас, благодаря царевичу, сложилась подходящая ситуация.       — У тебя есть что-нибудь эдакое, достойное царевича Асгарда? — как бы невзначай спросил Хагалар. Он старался быть любезным, хотя и не сомневался в том, что Царица Листиков не простит его за подобное дознание. Впрочем, она — не более чем ценный помощник и интересная загадка для его стареющего ума.       — Я даже не знаю, что может порадовать самого Локи, — задумалась Сигюн, нервно сжав подол платья. — К примеру…       — Самого Локи порадует, если хозяйка дома успокоится и обслужит гостей добрым элем, — перебил приемыш Одина и бросил на Хагалара нечитаемый взгляд. Вождь сощурился. Вот ведь поганец! Он даже не представляет, какую игру портит. Захотелось врезать. По наглой самовлюблённой морде, которая смеет перечить старшим. Да он ведь понятия не имеет, рядом с кем сидит и какую опасность представляет эта женщина! А уж какие у нее сокровища, которые она, по закону гостеприимства, обязана показать, а по первой просьбе высокого гостя и подарить этой самой поганой морде!       Хагалар с фальшивой улыбкой на устах наблюдал, как названая Сигюн разливает эль в рога с чересчур пафосными изображениями оленей и змей и подсаживается к царевичу. Тот перевёл разговор в ничего не значащую беседу, но вёл ее настолько искусно, что Хагалар не мог вставить ни слова, зато сама Царица Листиков расцвела, освоилась и стала вести себя более чем развязно. Хьярвард тем временем завёл разговор с Вождем. Он выпил всего пару чаш с рогатыми змеями, но его язык развязался настолько, что мастер магии узнал всё о его родословной, о его отце, которым таки оказался Альрик, о матери — женщине достойного нрава. Маг увлекся рассказами о былых подвигах давних знакомцев и не уследил, как так получилось, что Царица Листиков оказалась на коленях абсолютно пьяного Локи и беззастенчиво целовала его, сняв со своей шеи тяжелую гривну и вынув из волос бронзовые шпильки.       — Ты что делаешь? — воскликнул шокированный Хагалар, как только удостоверился, что видит не иллюзию.       — Уже поздно, — серьезно ответила Сигюн, недвусмысленно указывая на малюсенькое окошко, за которым простиралась кромешная тьма, — гостей пора укладывать спать. А по обычаям Асгарда я должна отдаться самому лучшему из вас.       Она поцеловала Локи в губы, и тот ответил на поцелуй, бурча что-то пьяно-неразборчивое.       — Царевич поедет спать к себе, — зло бросил Хагалар, вставая. Его вид не внушал ничего хорошего.       — Царевич сам решит, с кем и когда ему спать. Смолкни! — Локи вело, он едва мог усидеть на скамейке. Таким пьяным старый маг его никогда не видел. Что эта бестия подмешала ему в эль?       — Если царевич сейчас сам не смолкнет, я перекину его через седло и повезу в поселение таким образом! — пригрозил Хагалар, мрачнея на глазах.       — Что ты такое говоришь? — Хьярвард с трудом встал — его тоже ощутимо шатало, Вождь чувствовал себя единственным трезвым в толпе пьяных. — Кто ты, чтобы оскорблять самого сына Одина?       Он ударил по столу и чуть не сломал его. Упала пара свечек и едва не подожгла солому, щедро рассыпанную по земляному полу. Хагалар проклял свою забывчивость: он настолько привык общаться с поселенцами, которые как само собой разумеющееся признали его власть над Локи, что упустил из виду, что дворцовые асы ни о чем не знают.       — Прости, я забылся, — пробормотал он. — Будем друзьями. Я принесу извинения царевичу утром. Я слишком много выпил. Да и он тоже.       Вождь поднял руки в знак примирения.       — Помоги же мне доставить его в поселение. Не стоит оставаться в этом доме. С этой женщиной. Ты знаешь, почему, — Хагалар сделал ударение на последнем слове, краем глаза отмечая, что невинные ласки любовников уже перешли всякие границы и что Сигюн расстегнула фибулу, скрепляющую платье.       — Ладно, едем, — произнес великан спустя долгие секунды раздумий. Видимо, он не сразу вспомнил, почему Локи надо ограждать от женщин. — Хагалар прав, мы задержались, а царевич уже в полной мере оценил местное гостеприимство.       И Хьярвард одной рукой поставил на ноги тщедушную Царицу Листиков. Она тоже была пьяна и с трудом стояла, держась за стол. Немелодично звенели вычурные большие серьги — единственное украшение, которое она не успела снять.       — Уходите? Но мясо только пожарилось, — Царица глупо хихикнула, глядя, как сын Альрика помогает встать Локи и уводит его на улицу, поддерживая под локоть.       Хагалар не удостоил ее ответом, только быстрым цепляющим взглядом. Он направился к двери, надеясь уехать невредимым. Он уже ни в чем не был уверен. Он выпил совсем немного эля, но его ощутимо шатало, и он ощущал легкое опьянение и расслабление. Это было опасно.       — Подожди! — Царица Листиков догнала его у самого выхода. — Послушай меня.       Он остановился, но не повернулся к ней лицом. В его руке блеснула сталь. Он наблюдал, как Хьярвард сажает Локи перед собой — царевич был в незавидном состоянии и не мог усидеть на собственной лошади.       — Я хочу, чтобы ты знал, — произнесла Сигюн тихо, — Локи не выпил до дна даже одного рога. Он не пьян.       Хагалар фыркнул. Очередная ложь. Будто его так просто обмануть.       — Локи опасен, — не менее тихо продолжила Царица Листиков. — Пожалуйста, будь с ним осторожнее. Ты можешь… проиграть.       — Проиграть, — хмыкнул Хагалар. — Проиграть? Я выиграл несколько партий у самой Хель, и ты думаешь, что я проиграю мальчишке?       Он засмеялся чересчур пьяно. Он плохо себя контролировал. Понимал это, как понимал и то, что бежит от той, от кого собирался уйти победителем.       — Если я проиграю, то лично отправлю себя в Вальгаллу. Не пожалею доброго клинка.       С этими словами он вскочил на коня, но до его чуткого слуха донесся тихий вздох Царицы Листиков:       — Если Локи раньше не отправит тебя в Хельхейм.