Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Локи так и остался стоять в сумрачном коридоре. Надо было на что-то решаться. Суда явно не будет, пыток тоже — отец хочет сохранить лицо любой ценой. Значит, во дворце пленника будет мягко расспрашивать семья и бывшие друзья, а в поселении — надсмотрщики Одина. Причем дворцовые асы более искусны в допросе, потому что знают его почти с рождения, знают, как усыпить бдительность, как поставить вопрос ребром. В поселении все иначе. Там можно создать новый образ, насквозь фальшивый, зато притягательный. Сочинить лживую историю бездны, и тогда Всеотец не узнает правды!       Локи горько усмехнулся. После смерти его сделали героем… А кем еще его могли сделать, чтобы не опозорить семью? Его оплакивали. Ну разумеется! Если бы он услышал ту слезливую историю, которую прочел пальцами на идоле, то посчитал бы себя героем, достойным саг. Только вот правда не имела к той сказке никакого отношения. И сейчас игры в счастливую семью тоже понятны: в Асгарде уже много столетий свирепствовала странная болезнь, не позволяющая женщине рожать погодков. Но божественной царской семье повезло: двое сыновей, почти ровесники. Какая красивая сказка для народа! Скрывающая под собой полуетуна!       Локи не мог представить себе, что завтра проснется в своих покоях, спустится к завтраку, побеседует с матерью, поздоровается с отцом, поедет с братом на конную прогулку. Это будет очередная ложь, а Локи больше не хотел жить во лжи, не хотел жить среди тех, кто будет следить за каждым его шагом. Среди тех, кто формально принял его в семью, но на самом деле считает если не величайшим злом, то, по крайней мере, сильным противником, который обязательно проявит свою истинную сущность: сорвет еще одну коронацию, прирежет царя или еще что-нибудь похуже. О нет, хватит лживых объятий и слез! Он не останется во дворце. Он вернется домой героем или не вернется вообще!       Локи отошел к окну. Когда поражение в Мидгарде стало очевидным, он страшился возвращения в Асгард, суда, возможной смерти и вечных пыток. В голове крутились сотни планов: как уйти от возмездия и остаться хотя бы живым, уж с магией или нет, запертым или нет, это другой вопрос. В конце концов, к каждому замку можно подобрать ключ. Да, он хотел избежать суда, но не таким же способом! Отец вместо того, чтобы судить и карать, обращается с ним как с малолетним ребенком, разбившим особо ценную игрушку. Будто не Локи убил Лафея, пытался захватить другой мир, не считаясь с потерями среди людей, которых асы вроде как защищают. Будто не по его приказу Разрушитель чуть не прикончил Тора и лучших воинов Асгарда. Молодой маг готовился к ненависти, презрению, гневу, несправедливости, к чему угодно, даже к полнейшему равнодушию, но не к тому, что его немного пожурят и вернут в семью. Его бы гораздо больше устроили пытки и допросы с пристрастием, чем разговоры, слежка и убеждения. Теперешнее же положение дел… унижало. Быть может, все ждут, что он утратит бдительность?       Локи казалось, что стоит ему только протянуть руку, и отец действительно примет его в семью. Стоит ему сказать пару слов о войне, раскаяться, и все будут делать вид, что ничего не произошло. Но ведь такого не может быть! Его деяния масштабны, его жертвы бесконечны. Сколько еще он должен убить и разрушить, чтобы Один воспринял его… Ну хотя бы как реальную угрозу? Локи глухо стукнул кулаком о стену. Он не мог придумать, что ему теперь делать: завоевывать новые миры; пойти войной на Асгард; навсегда остаться за спиной Тора? У него кончились идеи. Но одно он знал точно: все тайны умрут с ним, и никакие мягкие или жесткие формы допроса его не сломят.       — Ты хорошо себя чувствуешь?       Локи вздрогнул от неожиданности: он и не заметил, как отец нарушил его одиночество. Неужто наблюдал за разговором с Тором? Неужто опустился до подслушивания? Локи досадливо поморщился. Если в искренность матери он почти поверил, то с Тором все иначе. Разумеется, Всеотец использует его втемную. Локи слишком хорошо знал своего брата и не мог заподозрить, чтобы тот притворялся и лукавил. О нет, Тор честен и откровенен, он ничего не выпытывает для Всеотца. Но стоит тому спросить, и Тор расскажет все!       — Все хорошо, — улыбнулся Локи самой искренней из всех возможных улыбок. — Я ждал этого дня слишком долго, и он… оглушил меня своей торжественностью.       Отец ничего не ответил, но и не ушел, будто ожидал продолжения. Поверженный бог глубоко вздохнул. Сейчас или никогда. Надо вырваться из этой паутины лжи!       — Отец, — начал Локи медленно и, как ему казалось, почтительно, — я должен помочь с восстановлением каскета. — Это был не вопрос, а утверждение. — Поселенцы поведали мне об этом.       Один лишь кивнул.       — Если я должен буду ездить в поселение каждый день, — продолжил царевич, осмелев, — позволь мне там жить.       Царь богов и людей удивился и, как показалось молодому магу, рассердился.       — Твоя жизнь в твоих руках, — глухо произнес он.       — Это разрешение, отец? — Локи посмотрел Одину прямо в лицо. Ему противно было произносить это злосчастное слово «отец», но ради временной свободы он готов был и на большие жертвы для самолюбия. Если он сейчас не убедит Одина в том, что его отъезд — не бегство от семьи, то придется жить во дворце под постоянным наблюдением. Царь Асгарда видел, как напряжено лицо воскресшего. Он не предполагал, что сын откажется возвращаться в семью, опять сбежит от ответственности, только на этот раз его действиями будет руководить тот, кому Всеотец когда-то доверял как себе. Не нужно было умение читать мысли, чтобы понять: Локи следует чужой воле. Сам он не посмел бы разорвать семейные узы и вторично отречься от родных. В этот раз им руководят весьма искусно, и Локи не понимает, к чему приведет его желание. Когда только Хагалар успел склонить его на свою сторону? Царь богов был уверен, что приемный сын не подпустит к себе никого малознакомого. Но похоже, Хагалар преуспел в ораторском искусстве. Что он обещал Локи? Не власть же над миром, не любовь девы неземной красоты, не богатства девяти миров. Была только одна вещь, которую он мог предложить: магия. И если Хагалар обещал магическое могущество, то, быть может, это стало достаточной наживкой для побежденного человеческой армией.       — Если таково твое желание, я неволить тебя не стану, — ответил Один спустя долгую минуту. — Ты можешь жить, где тебе заблагорассудится. Но ты должен знать, что в Гладсхейме тебе всегда рады.       — Могу я покинуть дворец уже сейчас? — Локи чуть склонил голову, боясь, что ликование отразится на лице: он даже не думал, что все будет так просто! — Я не в восторге от столь шумного празднества. Всеотец задумчиво кивнул. Царевич развернулся на каблуках и быстро покинул помещение. Один проводил его долгим взглядом.       Поздно ночью, если не сказать под утро, пиршество закончилось. Многочисленные слуги пытались убрать роскошные залы, а правящая чета удалилась в опочивальню. Никто не заметил, что виновник торжества таинственно исчез много часов назад. На это обратила внимание только Фригг, но решила оставить расспросы до подходящего момента. Лишь оказавшись в спальне, она решила задать вопрос, крутившийся в голове весь вечер, но Один опередил её, рассказав о произошедшем.       — Как ты мог так просто отпустить его? — негодовала царица, садясь на просторную кровать. Её прекрасное, усталое лицо почти не выражало эмоций, но голос сполна выдавал все чувства.       — Ты представляешь, как выглядел бы мой запрет? — спросил Один сурово. — Иначе, чем заточение, Локи бы его не расценил.       — Но это безумие! — не сдавалась Фригг. — Почему он уехал?       — Я недооценил Хагалара, — тяжело вздохнул Один, присаживаясь на кровать с противоположной стороны от супруги.       — Хагалара? — царица не сразу поняла, о ком идет речь. А когда поняла, её глаза на мгновение наполнились смесью удивления и испуга. — Как он связан с Локи?       — Он глава магической ветви науки, — ответил Один, погруженный в какие-то тяжелые раздумья.       Фригг все больше хмурила брови.       — Ты давно знал?       — Да.       — И скрывал от меня?       — Ты знаешь, что он не стал бы говорить с тобой, моя царица, — задумчиво произнес отец богов и людей.       В комнате вновь повисла тишина, нарушаемая только треском факелов.       — Стоило ли выполнять его условия именно сейчас? — тихо спросила Фригг.       — Только ему я могу доверить каскет, — незамедлительно ответил Один. — Но я недооценил его возможного влияния на нашего сына.       Фригг видела, насколько муж недоволен отъездом Локи. Она была уверена, что, если бы не крайняя нужда, Один никогда не обратился бы к Хагалару, никогда не поставил бы на карту судьбу своего сына. Если бы пришлось выбирать между каскетом и Локи, Всеотец без раздумий выбрал бы Локи. Неужели он в этот раз ошибся, не просчитал все вероятности?       Царица богов привыкла к тому, что муж не может ошибаться, но сейчас видела: случившееся совсем не отвечало его чаяниям и желаниям. Один не предполагал, что Локи сдружится с Хагаларом и позволит управлять собой. Если только Всеотец не… Фригг на мгновение позволила фантазии взять верх над здравым смыслом.       — Ты увидишь Хагалара, если будешь ездить к Локи, — вдруг сказал Один, отвлекая супругу от невеселых мыслей. — Или ты предпочтешь вызывать сына во дворец?       — А приедет ли он?       — Не посмеет не приехать.       Фригг представила себе ночной разговор отца и сына, сопоставила с тем, что видела своими глазами незадолго до церемонии… Но нет, такого не может быть.       — Я говорила с Локи перед примирением, — тихо произнесла царица. — Что ты сделал с ним в ночь возвращения?       — Отвез на кладбище, — откликнулся Один.       — Как ты мог показать ему собственную могилу? — встрепенулась Фригг. — Теперь я понимаю его поступки.       — Что он сказал тебе? — Один внимательно посмотрел на супругу в слепой надежде, что она откроет ему все тайные помыслы Локи.       — Я просила его довериться тебе, — ответила царица, нервно сжимая покрывало, застилавшее огромную постель. — Он боится тебя, мой царь. Его отъезд — это бегство от тебя.       — Боится? — переспросил Один. — Это хорошо. Ты открыла перед ним его будущее?       — Я не стала скрывать твои намерения. — Фригг встала и подошла к огню. Она чувствовала такой холод, будто оказалась под проливным дождем в легком платье. — Но даже возможные допросы и казнь пугают его меньше, чем ты.       — Так и должно быть. — Всеотец подошел к супруге. На её лице не отражалось ничего, кроме усталости: собой Фригг владела отменно. — Он будет мучиться неизвестностью. В конце концов, он устанет ждать своей участи и расскажет все.       — Он будет сильно страдать. Фригг не смела спорить с мужем, потому что понимала: альтернатива еще ужаснее. И хотя она не желала мук сыновьям, она понятия не имела, что теперь делать. Еще утром она была уверена, что сможет поговорить с Локи по душам, но он держался так скованно. И чего она ожидала от того, кто целый год терпел неимоверные мучения бездны, кто попытался завоевать другой мир, но проиграл? Ножом по сердцу резал Локи, когда говорил, что он пленник и недостоин называть Фригг матерью. Богиня пыталась убедить его в обратном, но не могла подобрать слов. Когда-то она хотела помочь любимому сыну: вручила ему Асгард, хотя обязана была занять трон на время сна Всеотца. Локи выглядел таким расстроенным и потерянным после того, как узнал правду о себе. Он с такой болью в глазах смотрел на приемных отца и мать. И она решила дать ему шанс, показать, что он был и остается ее любимым сыном. Если бы она знала, чем все это закончится! Если бы она хотя бы представить себе могла, куда боль и безумие заведут Локи, она никогда не дала бы ему копье, но дар предвидения в тот раз оставил её. Она вынуждена была наблюдать, как царь ётунов заносит кинжал над горлом её мужа, как Тор обвиняет Локи в попытке убийства, а тот пробивает стену и уносится на радужный мост. Она видела, как чудовищная буря пытается снести столицу Асгарда, как бушует стихия, а конец радужного моста врезается в Ётунхейм. Царица стояла на балконе и с ужасом думала, чем все это закончится. Она не сомневалась, что Один и Тор остановят Локи, но что ждет его после? Сын руководствовался только благими намерениями, но пошел на чистое безумие, чтобы доказать… Кому? Что? Его ведь не прогоняли, не отталкивали. Наоборот, и она, и Один пытались убедить его, что ни раса, ни настоящие родители не играют для них никакой роли.       Фригг корила себя за то, что не рассказала Локи правду еще в детстве. Один действительно хотел использовать пленного царевича в своих целях, но постепенно привязался к ребенку настолько, что не могло быть и речи о том, чтобы насильно объединять им два царства. Царь богов считал, что Локи не стоит знать правду, что собственное происхождение погубит его. «Он полуётун, но мы вырастили его как аса» — говорил Один своей супруге: «В нем ничего не осталось от ледяных гигантов». Фригг слушала мужа, соглашалась, но все равно считала, что когда-нибудь Локи правду узнает, и если не от родителей, то от кого? Она хотела рассказать ему. Но сначала сын казался ей слишком маленьким, а потом, когда он вырос и мог бы все понять и принять, она не могла решиться. Множество раз она подзывала его к себе ради этого важного разговора, но стоило ей взглянуть на ребенка, отрока, юношу, доверяющего ей безгранично, и она не могла подобрать слов.       Она не сказала правды. Один не сказал правды. И что они имеют теперь? Локи скован если не кандалами, то своими страхами и подозрениями. Семья, которая казалась Фригг нерушимой и вечной, трещала по швам, и она понимала, что ничего не может сделать, чтобы остановить это безумие. Когда-то Локи безгранично доверял ей, когда-то он показывал ей бесчисленные миры, делился самыми сокровенными помыслами, за которые его вполне могли бы жестоко наказать, если бы она хоть слово сказала Одину. Но она молчала. Сквозь пальцы смотрела на все выходки Локи, даже когда его шутки стали по-настоящему опасными. Она доверяла ему и ценила то нежное чувство привязанности, которое установилось между ними. Когда она успела потерять доверие сына? Какую ошибку допустила, почему видит теперь не радостную улыбку, а искаженное страданием и болью лицо?       — Я должен узнать, что с ним произошло. — Фригг вздрогнула и подняла усталые глаза на мужа — он и сам не рад был своему решению. — Я могу добиться правды пытками, прямым приказом, слежкой или мягкой формой допроса, — Один замолчал, а Фригг затаила дыхание, боясь услышать то, из-за чего её любящее сердце разорвется на части. — Но настоящее насилие применимо к преступнику, а не к сыну.       — Он может еще больше замкнуться, — сказала царица. Она не хотела, чтобы Локи страдал, она бы все сделала, чтобы его спасти. Но спасать было не от чего. Решение Всеотца еще очень и очень гуманно. Когда Хеймдаль доложил, что Локи жив и собирается при помощи иноземной армии разгромить Мидрард, она стояла подле мужа, слушала, как тот дает последние наставления Тору. Когда же старший сын удалился, она попросила только об одном: если Всеотец хочет вернуть Локи только ради казни, пусть проведет её на Земле. Фригг опасалась, что после всего произошедшего муж будет видеть перед собой не своего ребенка, а ледяного великана, с которым не станет церемониться.       — Легче терпеть наказание, чем бесконечно его ожидать, — вещал, тем временем, Один, грея руки в догорающем огне. — Локи откроет мне правду в надежде услышать окончательный приговор.       — Это милосердие? — тихо спросила Фригг. Она очень хотела верить, что задуманное царем богов и в самом деле вернет ей сына.       — Это цена его возвращения в семью.       Фригг кивнула и подошла к кровати. Присела на нее, задумчиво провела рукой по узору покрывала.       — Тор вернул в Асгард тело Локи, но не душу, — прошептала она горько.       — Или эту душу очень быстро и искусно пленили, — отозвался Один, взмахом руки погружая комнату во тьму.