Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Каждую зиму, как только снег ложился на поля и укутывал землю, Тор отправлялся покорять самый высокий вулкан Асгарда, чья высота составляла почти пятую часть мили. Целый день требовался на то, чтобы добраться до вершины, провести там несколько часов и спуститься вниз. Возвращались друзья обычно даже не к ужину, а ближе к обеду следующего дня. В этот раз сопровождали Тора только Сиф и Фандрал, остальным ежегодная традиция давно надоела, и они предпочитали развлекаться, не выходя на холод. Фандрал проявлял какую-то необъяснимую страсть к горам и скалолазанию. Он любил рассказывать, что еще в отрочестве лазал на всякие вулканы: на кратерные ряды, на щитовые вулканы, на стратовулканы, на грязевые, подледниковые и даже подводные! Вольштаг в таких случаях язвительно интересовался: «Каким образом можно залезть на подводный вулкан?». Фандрал отшучивался, а дамы, которым ловелас обычно и хвастался своими немыслимыми подвигами, тихо смеялись, наблюдая за друзьями. Во время ежегодного восхождения Фандрал обязательно рассказывал о своих прошлых походах, которые состоялись еще до того, как Тор вошел в пору юношества. И с каждой зимой количество этих походов почему-то росло.       Сиф слушала вполуха, стараясь не обращать внимания на восторги друга. Старые байки мало её интересовали, у нее было свое увлечение, которое вызывало удивление и недоумение у почтенных асов. Девушка не просто гуляла с друзьями, не просто сидела у костра. Она всегда смотрела по сторонам и насторожено прислушивалась, стараясь уловить крики далеких птиц. Птиц в Асгарде было очень много, и они увлекали воительницу едва не больше, чем сам подъем на вулкан. Во время каждого похода она вела дневник, описывая встреченных пернатых. По возвращении сравнивала записи за несколько зим и делала какие-то только ей понятные выводы.       Во время последнего похода чаще всего почему-то попадался люрик — маленькая черно-белая пташка, гнездящаяся обычно на побережье. Что она делала у подножья горы, Сиф представить не могла, но встретила, как минимум, трех представителей этого вида. Еще больше недоумения вызвал чуть припорошенный снегом трупик фифи, которая, по непонятным причинам, не улетела на юг. Коричневая птичка выглядела так, будто погибла минуту назад, возможно, из-за мороза. Что заставило её остаться в родных краях в зимнее время года, когда световой день не превышал пяти часов? Фандрал и Тор тихо переговаривались, стоя в стороне и наблюдая, как Сиф осматривает полянку, будто немая природа могла дать ответ. В лесу неподалеку путешественникам встретился пару раз клинтух, как назвала Сиф серо-коричневую птицу (по мнению Тора, это был обычный голубь). Они заспорили, Фандрал вставлял едкие комментарии. Воительница заявила, что голуби живут ближе к городам, что у них длиннее тело и хвост, хотя окрас и правда схожий. Фандрал ввернул шутку, что недокормленный голубь сразу же превращается в клинтуха, Сиф обиделась и полдороги молчала. Тор вздохнул было спокойно, посчитав, что больше он о птицах не услышит, но тут Фандрал чуть не наступил на очередного умирающего кулика. Девушка, не долго думая, соорудила из веток клетку и взяла дутыша с собой. Тор только плечами пожал: кулики все были для него на одно лицо, и почему именно этот вдруг прозывается таким смешным именем, он понять не мог да и не хотел. Сиф, нежно глядя на птичку, заявила, что если она найдет еще и грязовика, то это будет точным указанием на то, что поход следует прекратить, потому что три разных кулика, не улетевшие на зиму, не могут встретиться просто так. Однако все обошлось: трупики птиц больше не попадались, и подъем прошел благополучно. Фандрал продолжал рассказывать о своих прошлых подвигах, Сиф любовалась окрестным пейзажем в надежде разыскать еще какую-нибудь птицу.       Тор поднимался молча. Он наслаждался холодным ветром, снегом под ногами, препятствием, которое он должен преодолеть, да не один, а с друзьями. Сын Одина не признавал проторенных, веками выверенных дорог. Еще в детстве, только начиная осознавать свое место в этом мире, наследник Асгарда заставил себя полюбить трудные препятствия, крутые вершины, могучих соперников — все то, что давало ему шанс проявить силу, которой он так гордился, которую считал лучшим из своих достоинств. Дитя могущественнейшего мага, он преуспел лишь в покорении физически ощутимых измерений: высоты, тяжести, скорости. Бесчисленное количество раз он проваливался в пустоту, тщетно пытаясь коснуться эфемерной магической паутины, пронизывающей все пространство родного мира. И каждый раз буквально захлебывался гневом, наблюдая, как младший, без видимых усилий, окружает себя целым отрядом размытых двойников, вызывая одобрение отца, улыбку матери. Но, едва не дойдя в своем отчаянии до мысли, что его родство с царской семьей — какая-то ошибка, Тор обнаружил свой путь к божественному совершенству, свой способ доказать, что он более, чем кто-либо, достоин править всеми мирами. И на этом пути не было места придворным фокусам и хитроумным магическим уловкам. Раз обретя свой путь, он делал все, чтобы не потерять его, и всегда стремился оказаться там, где тяжелее, сложнее, невыносимее. Первым он несся в бой против любого врага, не признавая заумных тактических хитростей. А снежные наносы и коварные горные тропы стали для него обычным ежегодным развлечением. И не только для него. Была рядом с ним и девушка, которая так же, как и он, искала свое место в этом мире. Прекрасный чертог женщин Вингольф навевал на нее только скуку, мастерские для рукодельниц, прекрасные сады, кухни, даже купальни, в которые мужчинам вход был заказан — все это отбросила юная Сиф и устремилась к цели, которая мерцала перед ней туманным призраком — к миру мужчин.       Доказав однажды другим, что она лучшая из защитников Асгарда, воительница теперь не могла успокоиться и доказывала себе, что она может все делать лучше, чем мужчины. Тор был уверен, что если бы его молот можно было поднять, то Сиф приложила бы для этого все усилия. Сказать по правде, наследник золотого мира находил свою подругу девушкой необыкновенной. Её красотой восхищалось пол-Асгарда, все говорили, что она просто копия Фригг в молодости, разве что волосы черные. Тор, правда, не мог представить собственную мать, обнажившую меч и бросившуюся в атаку на какого-нибудь великана, но не отрицал, что чертами лица и некоторыми привычками воительница и в самом деле походила на стареющую, но все еще прекрасную царицу.       Тор гордился уникальностью своей команды: ни одна другая не включала в себя девушку, не уступающую мужчинам ни в чем, даже в уме. Конечно, он не мог не замечать её стремления к абсолютному лидерству, желания командовать не исподтишка, а отдавать прямые приказы. Бог грома не хотел подчиняться даже своему отцу, мудрейшему из асов, что уж говорить о девице, пускай и дающей вполне дельные советы, которые, правда, почему-то всегда оказывались диаметрально противоположными советам Локи. Тор уж не раз думал, что его брат и боевая подруга заключили своего рода пари и специально во время любого спора отстаивают противоположные точки зрения.       Сиф буквально расцветала, когда рядом не было Локи, поэтому, возможно, так сильно любила всевозможные зимние горные походы, в которых младший царевич никогда не участвовал. И девушка никогда не упускала возможности напомнить ему об этом, намекая на своё превосходство. Однако и с ней однажды случилось несчастье: несколько зим назад она неудачно споткнулась и едва не сорвалась вниз. Тор бросился за ней и с большим трудом вытащил. Сиф повезло: мелкие ссадины, ушибы, синяки. Фандрал предлагал вернуться во дворец и считать, что поход окончен, но воительница заявила, что на настоящей войне такие пустяковые царапины не стоило бы даже замечать, и восхождение продолжилось. Тор полагал, что после этого неприятного инцидента Сиф надолго охладеет к вулканам, но вышло наоборот. Сразу после неудачного восхождения она предприняла несколько самостоятельных вылазок, чем навлекла на себя гнев и обиду друзей: те с огромным удовольствием составили бы ей компанию да и не отпустили бы одну после недавнего происшествия. Воительница объясняла, что ей необходимо было залезть на несколько вершин в одиночестве, чтобы вернуть уверенность в собственных силах и доказать себе, что она — лучшая.       Вот и в этот раз, несмотря на легкую простуду, Сиф не отказалась от предложения друга. Поднимался отряд тяжело, то и дело упираясь в тупики, несколько раз хотел повернуть назад, но в самый последний момент находился какой-нибудь затерянный в снегах проход, и друзья продолжали путь. Это восхождение было особенно трудным, гораздо труднее предыдущих. Неожиданные препятствия на привычном маршруте наводили на мысль: уж не побывал ли на горе проказник-братец?       Вершины достигли уже в потемках, что было немудрено при таком коротком световом дне. Решили возвратиться в Асгард поутру, а заночевать у самого кратера. Тор не чувствовал никакой усталости, но его друзья выглядели изможденными: у Сиф слипались глаза, Фандрал прекратил свой бесконечный рассказ и даже украдкой позевывал. Развели костер, поставили палатки и заснули почти сразу, даже и не посидев толком у огня.       Утро встретило путников промозглым тяжелым туманом, в который совершенно не хотелось погружаться. Собрав пожитки, двинулись вниз, сетуя, что в этот раз не смогли насладиться видом Асгарда с высоты птичьего полета. Спускались легко, но молча: Сиф больше думала о птице, которая, казалось, не доживет до возвращения в город, Фандрал не выспался и поминутно клевал носом, едва не оступаясь. Тор зевал и думал только о том, чтобы оказаться в своих теплых покоях и проспать там несколько часов, если не целый день.       Однако когда они спустились с вулкана, когда вдали показался золотой город, Тору пришла в голову мысль, не посещавшая его уже очень давно: дойти до старого заброшенного храма, расположенного неподалеку от столицы Асгарда. После первого восхождения на вулкан ноги сами принесли наследника в старый храм. Он посчитал это добрым знаком и дал себе зарок впредь приходить сюда. Но в следующую зиму он забыл и в через следующем тоже, а потом решил, что нет смысла блюсти традицию, которую он не может даже запомнить.       Но в этот раз все было иначе. Молодому богу отчего-то казалось, что его ждет встреча. Возможно, судьбоносная. А своим предчувствиям он привык доверять.       — Идите вперед, я догоню, — бросил он друзьям, когда они остановились в нерешительности у ворот золотого города.       Фандралл было попытался возразить, но был остановлен одним нетерпеливым движением руки и вынужденно покинул будущего царя. Тор вздохнул с облегчением, когда резные ворота столицы закрылись за подозрительно хмурящейся Сиф, и направился к храму, перепрыгивая чрез маленькие ручейки. Путь мог быть близким, если бы существовала прямая дорога, но её не было, приходилось пересекать мостики через ручейки, каналы и реки, попадавшиеся чуть не на каждом шагу. Столица Асгарда по праву считалась городом воды и зелени. Наверно, во всем царстве нельзя было сыскать более «водного» города. Девять больших каналов разветвлялись на множество мелких. Они просто кишели рыбой и омерзительно пахли в редкую летнюю жару. На широких набережных росли деревья, подаренные царями союзных миров. Это были не скрученные рябины и березы, а красивейшие стройные деревца с пышнейшими кронами.       Некоторые из них должны были плодоносить и плодоносили бы, если бы не суровый климат Асгарда. Единственные деревья, которые давали фрукты даже в условиях холодного ветреного лета, были яблони. Тор облизнулся, вспоминая свое любимое лакомство: блины со сладким яблочным кремом. Их обычно изготовляли к праздникам: на дни рождения или в дни летнего и зимнего солнцестояний, поэтому вся придворная челядь любила их больше иномирских сластей. Эти блины были неразрывно связаны радостью и весельем…       Едва не поскользнувшись на шатком мосту, Тор вцепился в перила. Вот ведь погода: снег только выпал, реки еще даже не замерзли, а лед уже блестит из-под мелкой снежной крупы, так что стоит отвлечься — упадешь, и хорошо, если не в холодную, еще не застывшую воду.       Поминутно оскальзываясь и теряя равновесие, воитель приближался к своей цели. Храм представлял собой одноэтажный домик, на крыше которого лежала «золотая цепь» — резной фриз, олицетворяющий сияющий город богов. Над храмом летали полукруглые блоки, которые, если бы их поставили на землю, могли бы сами служить храмом, правда, без крыши. Отец рассказывал, что в древности этот храм построили как символ города, который в будущем планировали возвести из золота. Святилище было посвящено непонятно кому: асы не верили в богов, ибо сами себя таковыми считали. Однако это не мешало мастерам прошлого возвести в Асгарде множество храмов, и никто не мог бы с точностью сказать, кого именно они восхваляли. Уже на памяти Тора вокруг старого храма посадили рощу с тремя огромными ясенями в центре. Это была насмешка над миром людей. Боги прознали, что у смертных есть необъяснимая традиция: каждые семь зим приносить в жертву своим богам, то есть Одину и Тору, многочисленных жертв. Была выбрана священная роща, на ветках деревьев которой развешивали кабанов, петухов, даже людей, по семь каждого. Асы смеялись над этой глупостью: неужели смертные и правда думают, что их боги будут есть человечину? Неужели думают, что на царственный стол Асгарда подадут этих жертвенных животных? Боги веселились, смеялись, а потом посадили рощу, точную копию мидгардской. Даже два колодца выкопали. В одном жрецы топили приговоренных, для чего использовался другой, асы так и не поняли.       Тор остановился около ближайшего колодца и заглянул внутрь: вода была прозрачной, позволяющей разглядеть песчинки на самом дне. Собственное отражение исказилось, являя другой лик, кого-то знакомого, неведомого союзника, который поможет достигнуть неведомой цели.       — Я знала, что ты придешь сюда.       Тор поднял голову и встретился глазами со своей матерью. Царица Асгарда была в непривычном для нее черном одеянии. Люди почему-то считали, что раз она богиня атмосферы и облаков, то должна быть столь же переменчивой, сколь и погода, и носить как черные одежды, так и белые, но на самом деле царица редко надевала платье более темного оттенка, чем старое потускневшее золото. По крайней мере сейчас. В юности она вместе со своим отцом развлекалась также, как сейчас Тор — покоряя горы, и тогда она точно носила не платья, а удобную одежду немарких цветов.       Тор поприветствовал мать и не стал спрашивать, что она делает в одиночестве в давно забытом всеми храме, почему вышла на улицу в такой холод, почему надела черное. Ему казалось, что все это не просто так, что его ожидает какое-то судьбоносное решение, к которому и мать имеет самое непосредственное отношение.       — Отец решил, когда состоится суд? — полюбопытствовал он, подавая матери руку.       — Нет, — ответила она печально, принимая помощь старшего сына. — Пытка неизвестностью длится так долго, что я боюсь потерять Локи навсегда, — её голос чуть дрогнул. — Он ужасно выглядит и сильно утомлен.       — Ужасно? — приподнял брови Тор. — Я этого даже не заметил.       — Он ужасно выглядит, — повторила царица, направляясь к выходу из храма и увлекая за собой старшего сына. — Отец скрывает от него свои истинные намерения, чтобы Локи, измучившись, во всем сознался.       Тор посмотрел на мать с недоумением. Он многого ожидал, но не такого.       — Ты должен понимать, Тор, что твой отец делает это на благо Локи, — пояснила Фригг, но в её голосе не было уверенности. — Я понимаю это. Но я хочу заставить его изменить решение.       — Почему отец не прикажет ему ответить? — поинтересовался Тор. Он шел на полшага впереди, проверяя дорогу, обходя лед загодя. — Это единственный способ узнать правду наверняка.       — Твой отец сильно жалеет Локи.       — Но почему? Из-за бездны?       — Да.       Тор остановился в нерешительности: прямо перед ним расстилался гладкий лед. До широкой утоптанной тропинки оставалось каких-то шагов шесть-семь, но пройти их следовало по скользкому льду. Воитель с легкостью мог бы взять мать на руки, но опасался, что потеряет равновесие и уронит свою прекрасную ношу.       — Я знаю, что отец сейчас в чертоге золотых деревьев, — произнесла царица, с легкостью проходя по льду, словно не замечая его. — Мунин и Хугин вернулись не вчера вечером, а сегодня утром, и он сильно этим обеспокоен. Мы можем пойти к нему. Возможно, в этот раз он нас послушает.       Тор очень осторожно пересек полосу льда и оказался подле матери. Её предложение казалось ему дельным: быть может, вдвоем они и в самом деле смогут убедить отца изменить решение. Тор жаждал суда, жаждал наказания для Локи. Он до сих пор помнил, в каком состоянии оставил большой человеческий город. Какие разруха и запустение царили в нем. Такое нельзя простить, за такое стоит наказать жесточайшим образом. Тор был наследником Асгарда и вполне осознавал всю тяжесть грехов Локи, но он оставался и любящим братом, поэтому не позволил бы свершиться пыткам или казни.       В тягостном молчании мать и сын достигли чертога Одина. Каждый боялся неосторожным словом разрушить хрупкий союз, сплоченный общей бедой, ясно осознавая, что в одиночку ему никогда не добиться смягчения участи Локи.       Всеотца они заметили почти сразу же: он сидел в беседке, затерявшейся среди обращенных в золото деревьев. Его одежды совсем не походили на зимние, так что случайный прохожий задался бы вопросом: неужели царю Асгарда совсем не холодно? Это было царское, длинное одеяние, стелющееся по полу во время ходьбы, однако, на нем не было ни малейших следов снега, будто Один не дошел пешком до беседки, а перенесся в нее.       — Отец, когда состоится суд? — спросил Тор вместо приветствия.       Вороны, до этого момента сидевшие спокойно на плечах своего хозяина, выглядели недовольными внезапным появлением наследника. Они закаркали, но как-то глухо, словно опасаясь громко выражать свое мнение в присутствии правителя Асгарда.       — Суда не будет, — тяжело откликнулся отец, жестом приветствуя свою царицу. А Фригг, подойдя к беседке, присела подле него, кивнув перелетевшим на перила воронам так, будто это были советники.       — Что? — опешил Тор. — Я защищал Землю и видел ужаснейшую битву. Локи должен поплатиться за то, что сделал! — перед глазами воителя немедленно промчались картины разрушенного города, стай ужасных чудовищ, крушащих все на своем пути.       — Он убил множество людей! — продолжил Тор, теряя уверенность с каждым произнесенным словом. Он не знал, как убедить отца изменить решение. Вот уже много дней он продумывал планы по спасению брата от жестокостей суда, он собирался защищать преступника, а теперь выходило, что обвиняет.       — Не более, чем ты в своих походах, — отозвался Один, изучая сына. Он не ожидал, что старший будет настаивать на суде младшего. Он полагал, что Тор обрадуется отмене судебного разбирательства, а знать, что так планировалось изначально, наследнику было ни к чему.       — Как ты можешь сравнивать его жертв с моими? — буркнул Тор. В его голове не укладывалось происходящее: чтобы отец, справедливейший ас во всех девяти мирах, просто так отпустил преступника, пускай и сына? Такого не могло быть. — Отец, я обещал людям, что Локи будут судить. Если бы ты видел разрушенный город… — Тор говорил неуверенно, прося, а не требуя, хотя намеревался говорить жестко и дерзко. Он уже понимал, что не сможет переубедить отца, что спор закончится очередной ссорой.       — Тор, когда я изгонял тебя в мир смертных, — Один протянул руку, и Хугин, привыкший к подобному жесту, тут же опустился на плечо хозяину, — ты был жестоким мальчишкой, чьи заблуждения привели к объявлению войны. Я думал, что ты многому научишься в изгнании, станешь достойным своего молота и титула. В этом был смысл твоей ссылки.       Бог грома кивнул. Он и сам признавал, что ссылка на Землю была ему необходима. Там он познал другой мир, познал себя, нашел любимую… Которую Локи грозился убить!       — Ты пошел войной на Ётунхейм, — добавил Один спустя мгновение, — на государство, с которым у нас было заключено перемирие. Ты нарушил приказ своего царя. С Локи все иначе, — Один сделал паузу, подогревая любопытство старшего сына. — Локи не заблуждается. Он прав. По-своему, но прав. Он тщеславен, горд, но его действия не преступления. Их нельзя так рассматривать. Меня печалят его методы, но не цели.       Тор внимательно слушал отца, не веря собственным ушам: чтобы Один Всеотец признавал, что не может наказать преступника, оправдывал его? Такого просто не могло быть. Бог грома бросил быстрый взгляд на мать, но она казалась безучастной к разговору. Царица протянула руку к ворону, погладила по спине и крылу. Птица не заметила её прикосновения. Мунин вперил взгляд в царевича и смотрел на него, не мигая. И вновь Тор, как и в день возвращения, чувствовал себя преступником. Ему уже начинало казаться, что не Локи во всем виноват и заслуживает суда, а он сам. Глаза ворона обладали каким-то гипнотическим действием.       — Локи был рожден, чтобы стать царем, и он это знает. Даже оправдательный приговор извратит его разум, — Один протянул свободную руку, приглашая Мунина сесть на плечо. Теперь на бога грома смотрели пять внимательных глаз: один серый, строгий и четыре черных, изучающих. Воителю чудилось, что все его мысли выворачивают наизнанку, вытряхивая тайны, причем не отец, а вороны, которые потом, в тишине покоев, поведают царю Асгарда обо всем, о чем думал его сын на самом деле, обо всем, что он хотел бы утаить в самых дальних уголках своей души.       — Но у тебя есть выбор, Тор Одинсон, — добавил царь резко. — Участь Локи в твоих руках. Если ты хочешь, чтобы твой брат поплатился своей жизнью.       — Я не опозорю свое имя ложью, — отрезал Тор, пристально глядя не на отца, а на мать, ища у нее поддержки и не находя её. Как всегда в таких случаях, она полностью отдавалась на волю мужа и лишь смотрела на происходящее, не принимая в нем участия. — Локи не пытался убить меня.       — Хорошо, — Один отвернулся, зато взгляд воронов стал неодобрительным. Птицы прекрасно понимали, что Тор лжет. — Если ты веришь, что есть наказание, которое не сломит дух Локи, а вернет его нам, найди. И в тот день я, Один Всеотец, объявлю тебя судьей над твоим братом. Но помни, что мировой суд над героем и победителем нужно оправдать перед народом.       Тор отвел глаза, не выдержав взгляда вестников. Отец с двумя воронами на плечах походил на какое-то невиданное чудовище, говорящее человеческим ртом, смотрящее птичьими глазами. В такие моменты создавалась полная иллюзия химеры. А ведь Один, на самом деле, не мог прочитать мысли своих любимцев и понять, что они видят в том, кто стоит перед ним. Тор сжал руку в кулак, сдерживаясь, чтобы не призвать молот и не разнести беседку в щепки. Все было спланировано заранее, задолго до того, как он вернул брата с Асгард. Отец с самого начала не собирался судить побежденного, поэтому и устроил церемонию примирения. Тор вспомнил, что сказал ему Один перед тем, как отправил в Мидгард: «Приведи своего брата живым и, по возможности, здоровым. Судьбу бога должны решать боги». Тор понял тогда, что отец говорил о суде, и считал это решение вполне справедливым. Но теперь оказалось, что он все неправильно понял, обманул людей, с которыми сражался бок о бок, которые пострадали от Локи, и которых он покинул сразу по окончании войны, даже не оказав помощи. Хотя как он мог помочь?       — Зачем ты отослал Локи в город отверженных? — дерзко спросил Тор, озвучивая одно из своих самых страшных предположений. — Это изгнание? Наказание без суда?       — Я его никуда не отсылал и никак не наказывал, — возразил Один. Мунин громко каркнул, будто подтверждая сказанное. Фригг вздрогнула от неожиданности. — Это было его решение — от Тора не ускользнуло, как родители понимающе переглянулись, как изменился голос отца, когда он дошел до слова «его». — Но ты прав: я хотел, чтобы он проводил в поселении большую часть времени.       — Зачем? — удивился молодой бог. — Локи жаждет расквитаться с нами. Он изощренный лжец, и в мире преступников он задумает новое зло.       — Там Локи занят делом, а не тратит время на пустые развлечения и покорение давно покоренных вершин, — пояснил Один, уязвляя гордость сына. Он дотронулся сперва до одного ворона, потом до другого, будто спрашивая подтверждения. — Работая над починкой артефакта, он занимает свою голову чем-то, кроме мыслей о мести и страха за свою жизнь. Тор! — Один интонацией заставил встретиться с ним взглядом. — Ты хоть представляешь, как унизил Локи, сковав его?       — Он это заслужил! — откликнулся Тор, еще пока контролируя себя, сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего в порыве обостренной справедливости, уничтожающей все родственные и дружеские связи. Однажды он уже жестоко поплатился за свои необдуманные слова и не хотел повторения пройденного. Однако сейчас он чувствовал себя даже хуже, чем в изгнании: мало того, что отец нарушил все его планы, так он еще и недоволен его поведением. А что делать во дворце, как не развлекаться? Править-то так и не позволяют! А учиться уже нечему.       — Я думаю, что, с точки зрения людей, он заслужил и худшего, — подтвердил Один, вставая и помогая встать супруге. — Твое чрезмерное увлечение смертными меня печалит. Ты хотел защитить Локи от меня или же казнить?       — Защитить, — бог грома замешкался на мгновение, пытаясь противостоять разгорающемуся внутреннему спору между убеждениями, сформированными столетиями, и еще более долгосрочной привязанностью к брату.       — Тогда ты должен был подумать о том, что Локи не простит унижения ни тебе, ни людям. Из-за твоего высокомерия в будущем может начаться еще одна война, а в настоящем Локи видит в нас не семью, а тюремщиков, поэтому и молчит.       — Неужели ты не можешь заставить его говорить? — удивился Тор. В его представлении отец мог все, а уж разговорить-то точно мог любого, особенного собственного, пускай и приемного, сына.       — Путь насилия приведет к гибели. Но если Локи будет упрямиться, я ничего не смогу изменить, — твердо ответил Один. Мунин подтвердил его слова глухим карканьем.       — Попытайся поговорить с ним еще раз, — подала голос царица, резко отняв руку из ладони Одина. Она сделала пару шагов вперед, оказавшись рядом с сыном, напротив мужа. — Локи столько уже пережил. Мы должны вернуть его домой. Он так долго живет в поселении. Быть может, тебе удастся добиться от него правды. Ведь столько времени прошло, — мать говорила резко, отрывисто, как не говорила на памяти Тора никогда. — Локи должен вернуться к нам, мы его семья, он должен это знать и понимать. Если ты не хочешь потерять его навсегда, пригласи во дворец. Мы все видели, что он чахнет в поселении. Он мой младший сын. И твой тоже. Не будь с ним таким же бессердечным, как со старшим. Локи не Тор, и сам дорогу домой не найдет.       Тор смотрел на мать и не узнавал её. Она, всегда хрупкая и нежная, сейчас напоминала ему Сиф: казалось, что она готова выйти навстречу любому, кто решит покуситься на ее ребенка, хоть злейшему врагу, хоть собственному мужу. Её взор горел отвагой, а осанка стала твердой, какая бывает у девушек, носящих за спиной оружие. Тор любовался матерью, он никогда не видел её такой и был уверен, что любой враг, столкнувшись с царицей Асгарда, обратится в бегство. Она была достойна своего блистательного мужа, не зря была единственной, на кого не мог направить свой взор всевидящий Хеймдаль — только своей жене Один полностью доверял.       Бог грома хотел что-то добавить, поддержать мать, но понял, что так поступать не стоит. Это была только их битва: Одина и Фригг, царя и царицы, отца и матери. Битва за душу и жизнь того, кого они оба любили, но каждый по-своему. Тор помнил, что раньше родители вдвоем старались не проводить время с детьми. Либо отец брал их на прогулку, либо мать приглашала в свои покои. Вместе они только ели и бывали на всевозможных церемониях. Как Один не мог вести себя естественно рядом с детьми в присутствии Фригг, так и Фригг не могла расслабиться и проявить всю ту нежность, на которую была способна, в присутствии Одина. Слишком по-разному общались они с детьми, и совместное времяпрепровождение превращалось в муку. Царская чета поняла это очень быстро и разделила, не детей, но время: Один занимался обучением наследников, а Фригг их досугом. На глазах наследников родительские споры никогда не доходили до того, чтобы мать и отец стояли друг напротив друга и вели молчаливый бой. Тору казалось, что он выступает на стороне матери, а нахохлившиеся вороны поддерживают отца. И от них ото всех зависит судьба блудного бога.       — Я вскоре приглашу Локи во дворец и найду его слабое место, — сдался Один. Он не верил, что младший раскаялся в содеянном, не верил, что еще один допрос принесет что-нибудь, кроме тяжелого молчания, и не станет причиной еще большего недопонимания и отчуждения. Но также Один понимал, что объяснить это жене и сыну невозможно. Они оба желали Локи добра, и оба несли ему гибель. Царь Асгарда множество раз наблюдал, чем кончаются благие намерения, он своими глазами видел, как благие намерения довели Локи сперва до бездны, а потом и до кампании в Мидгарде. Младший сын долго и кропотливо совершал одну ошибку за другой, топя себя в собственноручно вырытом болоте. Теперь его топила семья. Но, с другой стороны, ждать, пока Локи сломается и будет умолять о суде и решении своей участи, тоже жестоко. Один надеялся, что, приезжая в поселение, сможет понять хоть что-то. Но в свой пока единственный приезд он не понял ничего: младший молчал или же отвечал односложно. Выглядел несколько бледнее обычного, но не более того. Что ж, быть может, опрометчивое решение будет мудрым.       — Но мы должны быть готовы к любому исходу этой встречи, — добавил Один, не глядя на жену и сына.       Тор вздохнул с облегчением, Фригг не изменилась в лице, только чуть прикрыла глаза. Вороны пронзительно закаркали, будто осуждая поспешное решение мудрейшего из правителей девяти миров.