Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Он стоит посреди огромной клетки и нагло улыбается. Но улыбка фальшивая, прячущая под собой нервное ожидание грядущего. По ту сторону стоят Бартон с девкой и тоже улыбаются. Дико, пугающе, зло. Они, определенно, знают, что предстоит Локи буквально через минуту, и это пугает еще больше.       В дверях вырисовывается силуэт Тора, такого мощного, огромного Тора, похожего на зеленое чудовище. Силуэт становится все отчетливее, и вот перед ним стоит Бог. Да, Локи не решается назвать его братом, потому что это источающее дикую ярость существо не он. Даже внешность изменилась — волосы стали длинней, мышцы — больше, плечи — шире, а улыбка превратилась в оскал… Не медля ни секунды, Тор входит в камеру и за ним тут же захлопывается прозрачная дверь, перекрывая последний путь к отступлению.       — Ну что, братец, — слышится сочащийся презрением и отвращением голос, — может, скажешь, где Тессеракт?       — Я не знаю, куда его увезли.       Распознав наглую ложь, Тор переходит к активным действиям — хватает Локи за грудки и швыряет в стену. Доспехи рассыпаются в прах, спину пронзает вспышка боли. Кажется, что позвоночник сломан в сорока шести местах по всей протяженности, а затылок ноет, будто его только что молотом стукнули. Еще один вопрос — молчание в ответ — в дело вступает Мьёльнир. Тор швыряет его достаточно слабо, но и этого хватает, чтобы расплющить Локи вдоль стены. Ощущения усиливаются. Ребра явно сломаны, и не в одном месте. Причем, видимо, все до единого. Солнечное сплетение, кажется, вообще перестало существовать — вместо него зияет дыра, из которой хлещет кровь.       — Ну что, тебе не хватило?! — добивает Тор громким голосом, резанувшим слух.       Молчание вместо ответа. Бог подлетает к названому брату и хватает за шею. С силой познакомив его затылок с полом и вызвав очередной болезненный вскрик, он поднимает его над полом и просовывает свободную руку в дыру в груди. По телу прокатывается волна жара.       — Отвечай, иначе я вырву твое сердце! — сжимая и разжимая ладонь, Тор полностью управляет чужой жизнью. Локи чудится, что по венам пустили раскаленную лаву, а мозг пронзили настоящие молнии. Он хочет ответить, но сил больше нет — он не то, что говорить, он даже дышать не может.       — Я не помешал вам?       Ивар обернулся и расплылся в самой теплой улыбке, на которую только был способен: в дверях стоял Кауна — мастер магиологии, его давнишний заклятый друг.       — Нет, нет, как ты мог подумать. Проходи! Сын бога отдыхает, так что тихо, — Ивар приложил палец к губам, указывая на спящего Локи. — Что привело тебя ко мне?       — Тессеракт, разумеется, — Кауна без приглашения сел на стул и закинул ногу на ногу. — Сколько вы им уже занимаетесь? И где результат?       — Ну, какой результат так скоро? — Ивар сел на соседний стул и отпил немного газированного сока. — Ты же понимаешь, что исследования занимают…       — Я прекрасно понимаю, что Тессеракт нам не оставят, — перебил Кауна. — Слушай, я говорил с мастером логистики, и он полностью разделяет мое мнение. Нам срочно нужен проход в другие миры. Быть может, наши логисты еще живы. Их надо немедленно найти. Только вот Тессеракт нам никто не отдаст. Стоит закончить исследования, как его отберут на правительственные нужды и er ist über alle Berge!       — Ну и что ты меня тогда торопишь? Хочешь? — Ивар протянул гостю рог, наполненный шипучим соком. — Сам делал!       — По Тессеракту сохранилось достаточное количество материалов, — Кауна вынул из-за пазухи свитки, не обращая внимания на рог. — Взгляни.       Ивар протянул руку, прихлёбывая газированный напиток. Что тут интересного? Тексты содержали море выкладок, но все они касались жезлов судьбы. Ивар углубился в чтение. Да, он что-то такое слышал от стариков. Много столетий назад Тессеракт доставили в поселение и приняли за мощный боевой артефакт. Слишком мощный даже для Асгарда. И кому могла прийти в голову мысль отколоть от него несколько фрагментов? Причем семнадцать — не многовато ли для начала? Ну да что взять с ученых тысячелетней давности — они ничего не смыслили в науке!.. Сколько же здесь рисунков жезлов судьбы: и в фас, и в профиль, и все разные. Они сыграли ключевую роль в битве с захватчиками из другого мира. А вот куда их дели потом — записи умалчивали. Ивар довольно оскалился: вот надо же было так опозориться — не разобраться, что боевой артефакт — это еще и портал, причем не только в уже известные восемь миров. И не было бы кровопролитной бойни, если бы Тессеракт не сработал во время испытания жезлов.       — Что скажешь? — спросил Кауна, как только Ивар отложил бумаги в сторону.       — Что сердечно благодарю тебя, и что мы еще долго будем этим заниматься.       — Нет, untersteh dich, — Кауна отобрал бумаги. — Я пришлю магиологов, теорией пусть занимаются они. А вы с Локи займитесь практикой. Раз ученые прошлого смогли отколоть кусочки, то и вы сможете. Нужна пластина, тонкая, чтобы никто ничего не заметил. Она, я уверен, будет обладать теми же свойствами, что и весь куб. Мы отдадим правительству Тессеракт, а себе оставим возможность ходить в другие миры без надзора.       — Кауна, я не играю против правительства, особенно, — Ивар повысил голос, — когда рядом со мной сын царя.       — Ивар, ты хочешь поговорить об этом с мастерами магии и логистики? — спокойно спросил Кауна. — Я могу позвать обоих хоть сейчас.       — Я уже на вашей стороне, — Ивар примиряюще поднял бутыль со стола. — Точно не хочешь вкусить мое гениальное изобретение?       Локи с трудом приходит в себя, пытаясь понять, где он и что с ним случилось. Больше всего болят грудь и глаза. Что же произошло? Неужели…       Отец везет его куда-то. Куда-то очень далеко. Вот ворота с охраной, асы в престранных одеждах — это поселение отверженных. Они идут к целителю. Точнее, к нему в дом, потому что самого мужчины нет на месте. А дальше темнота. И пробуждение. Уже в связанном состоянии.       — Расскажи об артефактах, — шум в ушах не дает расслышать вопрос.        Локи ничего не отвечает, прекрасно понимая, что таким образом обрекает себя на муки.       Глаза болят неимоверно. Такое ощущение, будто их выжигают. Слышится повторный вопрос о Тессеракте. Он отвечает, но не то, что от него хотят услышать. Он рассказывает про все: про Бездну, про войну, про своего хозяина, но не про артефакты — единственное, о чем он не скажет никогда.       Чувствуется, что кожа на груди разрезана. Для чего? Ах, да, так перелом ребра будет в тысячу раз больнее. Похоже, сломаны пять или шесть с правой стороны и два-три с левой. Из шеи идет кровь, но жизненно важные сосуды не задеты. Боль ужасная, кажется, что каждая клетка тела умирает с дикими воплями. Он лежит в чем-то вязком, липком и тошнотворно пахнущем. Собственная кровь. Грудную клетку обдает горячим паром, сосуды вздуваются, легкие чуть слышно шипят, а тело пронзает невыносимая боль…       Все кончается. Отец уходит, на его месте появляются какие-то незнакомые асы. Они сыплют на раны порошок, похожий на уже растертый целительный камень, и все переломы срастаются, боль быстро отступает. И ни слова, ни звука — лишь оглушающая тишина. Лекари уходят, но дверь не запирают. Царевич спешит выйти на улицу, а там… Мертвая, гробовая тишина. Да, по улицам ходят асы. Да, жизнь в этом поселении есть, но полное отсутствие звуков давит на мозг. И невольно задумываешься, что хуже: пытки или игнорирование и абсолютная тишина? Он видит Раиду и Беркану, подбегает к ним. Спрашивает о чем-то, но они его будто не слышат, будто его не существует. Он хочет пить, но никто не отвечает ему, как найти воду. Он обречен скитаться среди асов, с которыми не может даже заговорить…       Прошло три ночи. Ничего не изменилось. Гробовая тишина, асы повсюду, жажда. Локи больше не может так, он сходит с ума.       — Отец! Я все, все расскажу! Слышишь?! Я все расскажу, прошу, избавь меня от тишины!!! — царевич падает на колени, захлебывается в собственных беззвучных рыданиях и вдруг слышит голос над собой: «Конечно, скажешь. И ответишь перед судом Асгарда за свои преступления…»       Фригг сидела у постели сына и гладила его по волосам. Все случилось именно так, как она и предполагала. Все как всегда. И о чем только думал муж, когда сперва увел, а потом и бросил ребенка на кладбище в такую погоду? Под пронизывающим ветром? В мороз и метель?       Царица приехала несколько часов назад, но привести сына в сознание ей пока не удалось. Как же испугался его друг, когда к нему в дом вошла сама богиня, окруженная богато разодетыми асами обоего пола, в крашеных одеждах и со сверкающими доспехами. Как и любой мужчина, он ничего не замечал, даже того, что сон его напарника не был похож на сон здорового аса. С каким искренним недоумением смотрел он на насквозь мокрую многослойную одежду! Царице было не привыкать, а вот юноша столкнулся с подобным впервые. Он бросился было за врачом, но она остановила его одним жестом. Никаких целителей. Всю жизнь она сама лечила своего сына и не подпускала к нему никого, ведь любой врачеватель, даже самый посредственный, тут же определит, что перед ним полуётун.       На бледном лице отчетливо выделялись синие губы и ярко-красные щеки — это было настолько некрасиво, что царица предпочитала не смотреть. Температура стремительно поднималась, и только маг исцеления мог удерживать её в разумных пределах, не давая убить юное тело. Сколько раз в своей жизни она так сидела при младшем сыне? Не сосчитать. В детстве он болел постоянно. Пока не уяснил себе, что купаться может только в горячих источниках, вытираясь сразу же, как только выходит на берег, что пить холодное ему нельзя и многое-многое другое.       Фригг знала, что сын будет в беспамятстве еще несколько ночей, что его будут мучить кошмары, что придется давать ему воду хотя бы через кожу. Все эти ночи она не будет знать ни сна, ни покоя, ведь стоит ей заснуть — как температура убьет его. Ей не привыкать. Поэтому она отослала во дворец сопровождающих, оставив подле себя только рабов Локи, которые обещали во всем ей помогать.       — Мама? — Локи открыл глаза. Фригг внимательно посмотрела в них. Он не видит её сейчас. Видит только фантом. Галлюцинацию. — Почему ты красная? Откуда на тебе это?       В голосе слышится страх и омерзение. Болезнь вскрывает истинную душу. Именно благодаря болезням Фригг могла утверждать, что знает своего сына как никто. Его душа была как на ладони во время очередного бреда или галлюцинации. Что он видит сейчас? Быть может, её в красном платье или с красным лицом? Или же он видит на ней красных жуков и поэтому такое омерзение? Неважно.       — Уже ничего нет, — Фригг провела по коленям, смахивая невидимых насекомых. — Успокойся.       — Мама, отец спрашивал меня о Тессеракте, — свистящее дыхание выдавало, как тяжело дается Локи каждое слово. — Я ничего не сказал ему о тебе. И не скажу.       — Я знаю, сын мой, — она окунула руку в чан с водой и провела по горячему лицу. — Не переживай. Тайна Тессеракта умрет с нами. Отец больше не спросит тебя о ней, я обещаю.       Не имело значения, что именно сейчас говорить. Он все равно не к ней обращался, все равно потом ничего не вспомнит.       Главное, успокоить его настолько, чтобы он провалился не в беспамятство, а в сон.       — Ваше величество.       Фригг обернулась: подле нее переминался с ноги на ногу один из рабов. Она даже не заметила, как он подкрался.       — На улице стоит девушка. Она интересуется здоровьем вашего сына.       — Ты можешь пригласить её в дом, — кивнула Фригг.       Она повернулась к Локи: тот вновь полулежал с закрытыми глазами, а его грудь раздирал очередной приступ кашля. Улучшений пока не предвидится. Послышались осторожные шаги. Фригг встала, чтобы поприветствовать девушку как подобает. Интересно же взглянуть на подругу младшего сына.       — Моя царица, — девушка, облаченная в странное, давно вышедшее из моды платье с брошью, преклонила колени, — я посмела вторгнуться в покои сына Одина.       Она робела в присутствии богини, отводила взгляд и мяла в руках подол платья.       — Беспокойство за ближнего — это похвально. Ты хороший друг. Поднимись, — Фригг величаво смотрела на девицу: такая молодая и уже преступила закон — иначе бы её здесь не было. Платье совсем не идет ей: сидит, словно на мужчине. Какие же у нее узкие бёдра! Она не сможет родить ребенка. Совсем не то что невеста Тора. У Сиф есть отдельные недостатки, но она уж точно сможет дать жизнь здоровому царевичу.       — Благодарю, — гостья встала как-то очень неловко, чуть не запуталась в платье. Она сделала пару неуверенных шагов вперед, но остановилась, услышав надрывный кашель.       — Он поправится? — спросила она, нервно кусая губы. Что у нее с лицом?       — Поправится. Подойди ко мне, — Фригг вглядывалась в лицо, закрытое копной светлых волос. Не просто так незнакомка носит прическу, невиданную ни в одном мире. Гостья остановилась в паре шагов, не решаясь подойти вплотную к своей богине. Фригг протянула руку, мягко взяла её за подбородок, а второй рукой легко отбросила назад светлые волосы. Кисть чуть дрогнула: царица с большим трудом подавила готовый сорваться крик. Молодое лицо, изуродованное огромным ожогом! Невыносимо было смотреть на красную изуродованную кожу, на место, где должен был находиться глаз. Какое заклятие наложили на эту несчастную? Девушка лишь отвела взгляд единственного целого глаза, не пытаясь отстраниться.       — Ты можешь сказать, кто нанес тебе это увечье? — Фригг стоило большого труда сохранять отстраненно-вежливый тон.       — Я сама виновата, — девушка мягко высвободилась из рук богини и накинула волосы на лицо. — Это был несчастный случай с кислотой много зим назад. Когда мы работали над одним артефактом, пробирка в моих руках ожила.       — У вас оживают пробирки? — Фригг внутренне похолодела. В какое чудовищное место муж решил забросить нелюбимого сына?       — Иногда такое случается, — ответила незнакомка, не смея шелохнуться и не глядя на Фригг. — Но редко.       Очередной приступ кашля заставил обеих женщин обернуться: Локи метался по постели, повторяя какие-то бессвязные слова.       — О Бездна, что это? — воскликнула девушка.       — Бред, — лаконично ответила Фригг, возвращаясь к больному. — Принесите еще воды, — крикнула она явившимся прислужникам. — И быстрее.       Быстрее, быстрее! По бесконечным лестницам холода, сквозь занавешивающую пустые галереи дымку, под арки спёртого и сиплого дыхания. План сработает, всё сработает: идеальная конструкция, прекрасная комбинация, приятно гладкое Копье Судьбы в руке. Что может пойти не так?       Покои отца. Лафей придёт минутой позже и сразу же будет убит, успев осознать лишь одно: брошенный ледяной гигант стал асом, наследником золотого Асгарда, стал мудрым царём! А отец…       Тяжёлая дверь покоев поддается.       — Твоя смерть пришла от руки Лафея! — клинок вонзается в грудь отца.       Удар Копьём — Лафей отлетает в сторону, и, издав последний сип, застывает на полу. Гугнир с хрустальным звоном падает на пол.       — Отец, нет!       Ледяной клинок медленно тает в ещё тёплом сердце, лениво течет кровь, а остекленело-голубой глаз безучастно смотрит вверх. Отцу нет дела до смерти. Нет, такого не может быть! Это не смерть, не конец! Не может быть концом!       — Мама! — зажать рану как можно, выиграть время… — Мама, мне нужна помощь! Ма…       Она лежит у стены. По золотому платью растекается тёмно-красное пятно. Испачканные красным ладони сложены на животе. Красная кровь… Остекленело-голубые глаза и безучастное лицо. Маме словно нет дела до смерти…       — Локи! — Тор врывается в комнату, окружённый чем-то красным. Что это? Плащ или снова кровь? — Что произошло?! Лафей?!       Взгляд брата мечется от одного мертвеца к другому. Он ничего не понимает, а его глаза наполняются слезами. Но горло жжет так, что ничего не объяснить. Сквозь холод, дрожь и слёзы, ближе. Копьё Судьбы. Оно и правда судьбоносно.       — Они живы? — брат подбегает к матери, подбегает к отцу. Везде его ждет ужас. — Это Лафей сделал? Д-да? — Тор садится рядом и помогает взять Гугнир. — Как он оказался тут, брат? Как он вошёл? П-по той же тропе, как они прошли в сокровищницу? Почему меня тут не было?       — Здесь был я. Я не успел, — слова выходили хрипом из-за невыносимой боли от разрастающегося в груди жара, стремящегося прорваться сквозь грудную клетку.       — Отомстим. Брат, мы отомстим им. Я был прав, ты был прав. Я убью их всех! — с воплем ярости и боли Тор вскакивает на ноги и перехватывает молот. — У тебя — Гугнир. Ты — царь. Объяви войну, Локи!       — Тор… Надо позвать…       — Лекари не помогут! Я не оставлю этого! Идём на Мост!       Всё такая же сильная рука брата легко поднимает его вверх. Мьёльнир легко пробивает толстую стену дворца. Лёгкий полёт сквозь кровавый туман — и они у обсерватории.       — Прикажи Хаймдалю открыть Бифрост! Мы сожжём Ётунхейм дотла! — он не может идти, от слабости припадает на колени, но брат всё идет вперёд. — Ну же, Локи! Если ты это сделаешь, отец будет гордиться тобой! Он смотрит на нас!       — Он умер. Он умер, брат. Мама умерла. Бессмысленно. — Мост рушится. Его материя обращается в золотистую пыль.       — Локи, неужели и ты оставишь меня? Оставишь одного? — до кромки Бездны осталось совсем немного. — Ты не можешь нас предать, Локи. У тебя получится, брат, делай, что должен.       — Хорошо. Я сделаю. У меня могло всё получиться, отец… — он оборачивается на дворец, но отец столь безразличен, даже сейчас.       Он держит Копьё. Он держится за Мост, но пальцы сами собой разжимаются. Так медленно, будто совсем одеревенели. А Бездна разверзлась внизу кровавыми потоками. Грудь разрывает на части, лёгкие превращаются в золотую пыль. И эта пыль быстро превращается в знакомые лестницы и переходы дворца. Он успеет. План выверен и идеален. Вот и дверь в комнату, где спит Один. Всё получится, отец…       Прошло несколько ночей, но Локи так и не становилось легче. Он порой приходил в сознание, но эти периоды были слишком кратковременными. Зато галлюцинации расцвели пышнее ромашкового поля в Фенсалире. Сын метался, говорил с кем-то, пытался вскочить, произносил незнакомые имена. Иногда требовалась помощь нескольких мужчин, чтобы его удержать. В редкие моменты просветления сознания он жаловался на жажду, на то, что плохо видит — слезы застилали глаза. Все это было нормально, все это Фригг доводилось наблюдать уже несколько десятков, если не сотен раз. Несколько ночей кошмарнейших мучений, а потом желанное успокоение, улучшение. Выздоровеет полностью он еще не скоро, но хотя бы перестанет нуждаться в постоянном контроле. Можно будет выспаться, а не держать под неусыпным наблюдением его тело, боясь отойти от постели.       Локи вбегает в палаты отца и…       — Твоя смерть пришла от руки Лафея!       Он атакует Лафея, но слишком поздно. Одина уже не спасти… Отца не спасти…       Второй удар, нанесенный копьем — и ётун умирает, но на душе легче не становится…       Фригг жива. Мать жива. Она видит все происходящее.       — Локи! — в дверях появляется светловолосый силуэт. Брат…       — Я… Я не успел, Тор… — тихо шепчет он в отчаянии, глядя в навсегда застывший глаз настоящего отца… Того, кого любил. Любил, но погубил из-за своих амбиций…       — Предатель! Ты привел ётунов в Асгард! Ты пытался убить меня и убил нашего отца! — Мьельнир летит в него и попадает. Кажется, будто грудная клетка разорвана, пробита насквозь. Ужасная боль пронзает тело, но в мыслях лишь пустота. Наверное, хотя бы перед смертью надо признать все свои ошибки…       Он видит мать. Да, именно мать, а не постороннюю женщину. Он видит ту, ради которой отправился бы в любой из миров, чтобы преподнести ценнейший дар… Она склоняется над все еще дышащим телом. Из ее глаз льются слезы… «Тише, мамочка, не надо плакать, ведь я заслужил…» — проносится в мыслях, но язык не слушается, и эти слова так и не долетают до её уха. Рядом склоняется Тор. Он не верит, что действительно сделал это, что убил своего брата. Он шепчет, что все наладится, что он простил его. Дурак… Но родной дурак, которого он любит и перед которым безмерно виноват…       Он думает о своих словах в хранилище оружия и, пожалуй, только сейчас осознает, что говорил ему Один. Да, Лафей ему не родня, Лафей ему никто. Как же жаль, что он понимает это лишь сейчас, когда уже поздно что-либо исправить, когда отца уже не вернуть… Наверное, это и к лучшему, что прощение он попросит у него лично…       — Мама, — Фригг вздрогнула, услышав слабый голос. Кого он сейчас зовет? Очередное видение, или он и в самом деле обращается к ней?       — Да, сын мой, — она тепло улыбнулась ему, провела рукой по спутанным волосам.       — Я умру, да?       Фригг мысленно поставила очередную галочку. Этот вопрос Локи задавал каждый раз, когда болел. Не всегда при светлом сознании, но следовал он неизменно. И на него всегда следовал один и тот же стандартный ответ.       — Нет, конечно, — она всегда наклонялась к нему, заглядывала в глаза: так она поступала с совсем маленьким ребенком, который смерти дико боялся. В его глазах она читала тот ужас, который могут испытывать от неизведанного только дети. Сейчас никакого ужаса она не увидела, только усталость от болезни. Детство слишком давно миновало.       — Если я выживу, — а это уже что-то новенькое, обычно, получив ответ на свой вечный вопрос, Локи замолкал или проваливался в сон. — Упроси отца показать мне мою мать.       Рука Фригг замерла на мгновение. Вот о чем он просит, стоя на краю могилы. Вот, о ком он помнит. Фригг закусила нижнюю губу до крови, но даже не заметила этого. «Чем я тебе не мать, неблагодарный полукровка?» — Вспышка гнева едва не разрушила с трудом сохраняемую после всех бессонных ночей концентрацию, которая требовалась для поддержания нужной температуры. Царице очень хотелось озвучить свои мысли, но она понимала, что сейчас сын её слов не воспримет. Она лишь кивнула, но, судя по взгляду, кивок Локи тоже не увидел. Опять безумные грёзы мешаются с моментами просветления. Быть может, и просьба была адресована не ей материальной, а кому-то другому? Фантомному образу? И уж не свою ли настоящую мать он видит в кошмарных видениях?       — … твоя смерть пришла от руки Лафея!       Узловатые пальцы тянутся к горлу беззащитного правителя Асгарда.       Яркая вспышка на миг озаряет покои злобно-белым светом. Изумлённый, царь ётунов делает неуверенный шаг назад и, будто споткнувшись, падает навзничь, гулко ударяясь о гладкий пол.       — А твоя смерть пришла от руки сына Одина!       Сжимая странно горячее копьё, Локи смотрит в неподвижные алые глаза. Переполненный гордостью и радостью, буквально рвущимися изнутри, он смеётся, не замечая, как трескается нижняя губа. Слизнув кровь, поворачивается к спящему асу.       — Видишь, отец? Я сделал это! Я, а не Тор! Благодаря мне угрозы больше нет! Когда ты проснёшься, ты всё-таки скажешь, кто из нас на самом деле достойный наследник!       С резким смешком принц оглядывает комнату, всё ещё сжимая пылающий Гунгнир. Улыбка исчезает, когда становится ясно, что что-то не так.       Тихо. Так тихо…       Где же?..       — Мама? Мама! — зелёные глаза расширяются при виде царицы.       Застывший взгляд. Гнев на лице. Разметавшиеся локоны. Изящная рука, сжимающая меч.       — Нет… нет…       Локи, не выпуская копья, бросается к Фригг, понимая, что уже поздно.       Нет смысла подбегать к ней, хватать за плечи, прижимать к себе ещё тёплое тело и звать, срывая голос.       Осколок льда, пронзивший сердце, понемногу уступает крови, которой начало пропитываться платье асиньи.       — Локи! — ало-золотой вихрь по имени Тор врывается в покои.       Оглушённый, принц даже не шевелится, когда тяжёлые двери с грохотом распахиваются, едва не слетев с петель. Сквозь какую-то странную пелену он наблюдает, как ас подходит ближе и опускается рядом с Фригг на колени.       — Как… — старший сын протягивает к ней руки, но не прикасается.       — Он убил её, — в сухом, чужом голосе Локи не сразу узнаёт свой собственный. — Это он во всём виноват.       — Кто?! — рявкает Тор.       — Лафей. — Больше всего на свете хочется заснуть и никогда не просыпаться. — Это из-за него она погибла.       — Правда?       Братья вздрагивают и оборачиваются.       Свет, исходящий от купола, накрывающего Одина, закрывает огромная тень.       Это царь ётунов. Огромный ожог покрывает его грудь, глаза подёрнуты плёнкой, которая появляется у мертвецов его народа.       — Может быть, это ты виноват? — голос сухой и мёртвый.       Всё, что может младший принц — это смотреть на него и молча качать головой, что есть сил вцепившись в тело царицы.       — Ты во всём виноват, — неожиданно вторит Тор, поднимаясь и снимая с пояса молот.       — Ложь… — хрипит Локи, глядя, как старший брат замахивается.       Жар в груди превращается в нестерпимую боль.       — Идём со мной, сын, — синяя рука, покрытая шрамами, тянется к царевичу.       — Нет! — Гунгнир взлетает словно сам собой и окутывается пламенем.       Но почему-то в этот раз вспышки нет. Вместо этого огонь переходит на руку Локи и окутывает всё его тело.       Пронзительный крик вырывается из его груди, и последнее, что чувствует царевич — это ледяное прикосновение шершавых пальцев к своему лбу.       — Прекрасная Фригга, может, хватит издеваться над больным ребенком? — царица отняла руку от горячего лба сына и подняла усталые глаза. Был только один ас, который называл её полным именем.       — Здравствуй, Тень, — вздохнула она, даже не оборачиваясь. — Не думала, что мы встретимся вновь в таком месте и в такое время.       — Я тоже, — Хагалар обошел кровать и положил руку на голову Локи. — Ребенку срочно нужен целитель, а ты что делаешь?       — Спасаю ему жизнь.       — Калечишь! — в приглушенном вскрике слышалось и раздражение, и отчаянье, и сожаление об упущенном времени на нормальное лечение.       Фригг недовольно сощурилась: интонации мага не предвещали ничего хорошего тому, кто посмел бы встать против него. Он уже нацелился на жертву, которую ждал семь столетий, и свое не упустит. Пускай она и женщина, но не отдаст своего ребенка на растерзание никому, даже старому другу!       -… Твоя смерть пришла от руки Лафея!       Именно в этот момент в палатах Одина появляется его приёмный сын. Локи вскидывает копьё, а через секунду понимает, что уже слишком поздно: он замечает рукоять кинжала, торчащую из груди Одина. Кажется, грудь сжала стальная рука, царь не может вдохнуть. Слабым, сделанным из последних сил движением, он кидает Гунгир во врага.       Но происходит невероятное: копьё, выкованное цвергами, копьё, которое не должно промахиваться… пролетает мимо. Лафей смотрит на своего отпрыска и, зловеще ухмыльнувшись, выпрыгивает в окно.       Предательская дрожь пронзает пальцы. Локи кажется, что его всего трясёт. Он всё не отводит взгляда от рукояти в груди того, кого столько зим называл отцом. Кажется, он впервые за долгую жизнь понимает, что есть настоящие отчаяние и ужас…       По его вине погиб Всеотец…       — Локи! — услышав знакомый голос, он медленно оборачивается. Дрожь всё никак не проходит, но он даже не пытается бороться с ней.       Краем глаза он видит мать, смотрящую на него глазами, полными того же ужаса, что царит в душе. Но это не имеет значения. Всё его существо… да, заледенело. Это подходящее слово.       К нему подскакивает Тор и сильно, до боли сжав плечи, встряхивает.       — Что ты наделал, брат?! Что ты наделал?!       Голос Громовержца эхом отзывается в голове, не порождая никаких мыслей. Локи не отвечает, а Тор продолжает трясти его. От него веет сильным, нестерпимым жаром. В какой-то момент Локи как сквозь стену чувствует мощный удар в грудь, сдавивший её болью. А потом он теряет сознание.       — Я с раннего детства лечу его, — Фригг теснила Хагалара к двери, пресекая любые попытки ментально подобраться к больному. — И точно знаю, что хорошо, а что плохо моему ребенку.       — Он не ребенок, — бросил маг, сдаваясь под напором безумной целительницы. — А ты ему не мать, великолепнейшая: ты калечишь собственное дитя! Температуру надо сбивать, она вредна для мозга!       — Я его мать и лучший целитель этого мира — стояла на своем Фригг.       — Целительная магия, текущая в твоих жилах, не равна умению лечить, — он оттолкнул женщину и подошел к кровати. Локи бился в агонии, повторяя какие-то бессмысленные слова.       — Допрашиваешь ты его, что ли, таким образом? О чем на этот раз, о Каскете или о Бездне? Твой дорогой муж исчерпал запас своих пыток, и теперь твой черед вытягивать из него знания, полученные за год скитания? — его голос был таким медоточивым, что Фригг стало страшно: она хорошо знала, что таится за этим милым любому сердцу голосу. — Ответь мне, всеблагая, почему после каждой встречи с любимым папой он валяется в постели? Имейте в виду, без него работа стоит, а задыхающийся или спящий он совершенно бесполезен в исследованиях, порученных нам.       — Хагалар, ты не должен беспокоиться, — она подошла ближе, встав между кроватью и бывшим другом. — Он не твой.       — Мой, — взгляд глаза в глаза. — Твой любимый муж отдал юного Локи под мою опеку. Пока он в поселении — он мой.       — Но пока здесь я, его мать, ты не можешь ничего сделать, — голова у царицы кружилась: она слишком давно не спала, вынужденная контролировать температуру этого умирающего тела. У нее не было сил на споры. — И поверь, я сделаю все, чтобы забрать его отсюда.       — Боишься меня? — спросил Хагалар, отойдя от кровати к резному столику с маленькими баночками. Фригг с подозрением смотрела, как маг открыл одну коробочку, другую, понюхал содержимое — он вел себя здесь так, будто это его дом. Фригг с трудом подавила раздражение: многодневное бдение делало её чересчур подозрительной и гневливой, она это давно знала.       — Нет, конечно, не тебя, — с легкостью соврала богиня. — Я боюсь вашей науки — она калечит.       — Дочь Одина заходила, значит? — Хагалар собрал со стола все баночки и целенаправленно понес их к одному из сундуков. Насколько же он уже близок с Локи: точно знает, что где лежит среди его многочисленных вещей. — Не пугайся, красавица-Фригга, и не забирай от нас свою плоть и кровь, — Хагалар достал большой деревянный ящик, в каком обычно женщины хранят украшения, и аккуратно поставил туда баночки. С чем они, царица спросить не решилась. — Я клянусь тебе, что юный Локи не пострадает. Каких бы усилий мне это не стоило, я вложу в его пустую голову нужные мысли.       Хагалар подошел к царице и легонько обнял её. Знакомое магическое тепло окутало измученное сознание — передача силы. Фригг расслабилась в когда-то привычных ей объятиях.       — Пока я жив, — шептал Хагалар, не сводя глаз с бледного Локи, — трагедия Берканы с ним не повторится.       Холодно. Это же Асгард, дворец царя богов, почему здесь так холодно?       — … Твоя смерть пришла от руки Лафея! — великан склоняется над Всеотцом, словно изучая, а, может, и запоминая его лицо. Лафей торжествует: еще мгновение, и старый враг будет повержен, станет пеплом, развеется по ветру Ётунхейма ледяной крошкой.       Скорее. Нужно успеть, чтобы план осуществился.       Последний коридор, ведущий к покоям Одина. В обычное время он мог преодолеть его едва ли не быстрее призванного Тором Мьёльнира, но сейчас пламя факелов режет глаза, а грудь словно сдавили обручем из раскаленного металла. На миг Локи останавливается, делая короткий мучительный вдох, но тотчас же подгоняет себя, даже не пытаясь понять причину предательства тела.       Уже на пороге он слышит Лафея, окончание фразы которого тонет в неизвестно откуда слышащемся надсадном кашле. Все существо Локи кричит: «Пора!».       Направить Гунгнир и почувствовать, как чистая сила выходит из копья, чтобы сокрушить того, кто смеет пытаться уничтожить царя Асгарда.       Воздух густ, словно только что отжатое масло, а языки пламени факелов тянутся к царевичу, чтобы его ослепить. Лафей инстинктивно чувствует опасность и уворачивается, отпрыгивая в сторону; резная спинка кровати разлетается, и осколки кажутся Локи живыми и отчего-то нестерпимо горячими.       Дышать все еще тяжело, а великан уже поднимается на ноги, неотрывно глядя на царевича. Локи готов выстрелить еще раз, но глаза вдруг застилает белой пеленой, а тело охватывает жар. Он моргает, пытаясь отогнать наваждение, но момент упущен — Лафей уже перед ним.       — Лжец, — говорит великан асу. В красных глазах — ненависть и разочарование. Он хватает Локи за горло, но холод прикосновения ётуна не приносит облегчения.       Один из обломков царского изголовья вдруг пронзает плечо Лафея, отвлекая его, но Локи не успевает атаковать великана, который кидается прочь, на ходу вытаскивая и отшвыривая от себя странно шипящую деревянную щепу. Жар. Хочется пить. Царевич обводит взглядом покои, поражаясь внезапно резким очертаниям предметов. Возле стены неподвижно лежит тело в женском платье. Нет.       Локи подбегает к Фригг и, не помня себя, зажимает обыкновенно бьющуюся жилку на шее. Жилка не бьется. Царица пустыми голубыми глазами смотрит куда-то вдаль, мимо спящего Одина и застывшего Локи.       Огонь прошелся по телу, заставляя прикусить изнутри щеку. Нет. Так не должно было быть. Мир встряхивает, а затем Локи понимает, что ему холодно, и только из глаз текут обжигающие бледное лицо слезы. Нет. Холодно. Невозможно дышать, кашель (кашель?..) сотрясает нутро.       — Локи! — в дверях появляется Тор. — Локи?       Громовержец, еще ничего не понимая, видит склонившегося над неподвижным телом матери брата и спящего отца. Смотрит, как Локи поднимает залитое слезами лицо и, слегка прищуриваясь, тихо и зло говорит:       — А теперь, если ты позволишь, я уничтожу Ётунхейм.       Темнота.       — Когда ты стала такой? — Хагалар склонился над ней, подал какой-то напиток, который должен был помочь протянуть без сна еще некоторое время.       — Какой?       — Такой жестокой, — он поддерживал её, переплетая магические нити и давая еще немного сил. А ведь мог бы сейчас броситься к Локи и попробовать применить свои познания в целительной магии. Но нет, он уступает, признает её власть над сыном. Фригг улыбнулась уголком рта. Он ведь и тогда признавал её власть и власть Одина. Проиграв спор, он просто ушел, растворился в бесчисленном множестве миров, хотя мог бы, нарушив все законы, выкрасть Локи и скрыться.       — Он мой сын, — вздохнула она, не надеясь, что бывший друг услышит её.       — Ты в курсе всего, что с ним делает твой муж?       — Да, конечно.       — И позволяешь?       — Настаиваю, — она подняла взгляд, предполагая, что увидит ненависть и злобу, но их место заняла усталость. — Я понимаю, это жестоко, — если она этого сейчас не скажет, то больше не увидит Хагалара никогда. — Но другого пути нет.       — У вас скудная фантазия.       — А у тебя?       — Ты же помнишь, я виртуоз в этом деле! Ты помнишь, кем я был?       — Я вижу, кем ты стал.       — …Твоя смерть пришла от руки Лафея! — в голосе ётуна слышится триумф. Клинок легко пронзает податливую асгардскую плоть, не встретив сопротивления. Крови почти нет, зачарованное оружие тут же превращает ее в лед; ни одного слова не сорвалось с губ правителя миров.       Локи опаздывает буквально на одно мгновение — непривычный вес копья в руках и магия, древняя, не сразу откликнувшаяся на приказ. Дальше все происходит будто в бреду, царевич толком не осознает происходящего, лишь видит, как ётун медленно, будто тяжесть всех миров легла на его плечи, спускается с ложа и встает напротив, растворяя в руках клинок, запятнанный алым.       — А ты оказался честным предателем, — говорит Лафей, но его слова — лишь звук, не несущий в себе смысла. — Теперь я должен забрать Каскет из хранилища.       Оцепенение спадает с младшего царевича, когда царь Ётунхейма оказывается за дверями покоев. Копье со звоном падает на пол; Локи бросается к ложу отца. Кисть Одина безвольна, царевич не чувствует биения сердца, не слышит дыхания, не ощущает жизни в этом теле, казавшемся ему бессмертным.       — Мама, — срывается с губ полукровки вместе с первым всхлипом, и он бросается к царице, лежащей на полу. Задумка была совершенной лишь в мечтах молодого царевича, он не осознавал, что любая ошибка понесет за собой смерть. В идеальном плане было две ошибки.       Безвольное тело на коленях Локи — хрупкие позвонки сломались, когда чудовище толкнуло Фригг, уронив ее на пол. Царевич бережно прижимает женщину к себе, укачивая безжизненное тело, только сейчас по-настоящему осознавая, как много для него значили асы, ставшие его родителями.       — Локи! — владелец Мьёльнира, появившийся в проеме двери, опаздывает на какие-то мгновения, так же, как и его названный брат.       — Я убил их. Всех, — тихо шепчет Локи, глядя в пустоту, даже не замечая Тора, лишь ощущая, как по щекам катятся слезы, как тяжелеет мертвое тело.       — Что произошло, Локи?! — Тор хватает его за плечо, жестко разворачивая к себе, вынуждая выпустить из рук драгоценную ношу. Он еще не осознает произошедшего, но невменяемое состояние брата ужасает его.       — Великаны в Асграде, — младший царевич судорожно сглатывает и поднимает глаза на стоящего над ним мужчину, не находя в себе сил, чтобы встать на ноги. — Но Каскет у меня, они не смогут забрать его.       — Локи… — Тор тянет брата к себе, пытаясь поднять с пола, но тот лишь встает на колени, мертвой хваткой вцепившись в руки воина.       — Останови их, — взгляд младшего царевича не выражает ничего, лицо залито слезами. — Теперь ты — царь Асгарда.       Тор отшатывается от брата, отпуская его.       — Ты должен казнить виновных.       Галлюцинации проходили, кошмары сменялись спокойными снами, а температура постепенно снижалась. Наконец, Фригг могла вздохнуть спокойно: пережили! Еще одну болезнь. Еще один проход по самому краю пропасти. К ним нельзя привыкнуть. Одна-две ночи, и можно будет вернуться во дворец.       — Кар! — в комнату влетел Видящий. Вороны всегда чувствовали, когда стоит появиться.       — Передай Всеотцу, что я не заставлю себя долго ждать, пусть пришлет своих людей, — Фригг подошла ближе, приветствуя птицу. — И еще… Локи хочет увидеть свою настоящую мать.       Птица понимающе кивнула и улетела. Фригг проводила её долгим задумчивым взглядом. Вряд ли температура вновь поднимется. Созвав рабов и велев разбудить её, если вновь начнется бред или галлюцинации, царица впервые за много ночей забылась тяжелым сном без сновидений.