Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Йоль - праздник для Асгарда и всего Девятимирья. Это вечер, плавно переходящий в ночь, когда обычные асы отвлекаются от забот, развлекаются и напиваются в приятной компании. И лишь для Одина Всеотца Йоль - не праздник, а один из самых неприятных дней в году. На празднество съезжаются правители и представители почти всех миров Иггдрасиля. За всеми надо уследить, со всеми переговорить, всех облагодетельствовать и вручить великолепные подарки. Некому перепоручить хотя бы часть обязанностей - не было во всем дворце ни единого существа, которому бы Один полностью доверял, не считая супруги, но она занималась Фенсалиром и отлвекать ее от подготовки праздника было бы сущим безумием. Один устал, Один старел и с нетерпением ждал погружения в новый сон, который, правда, в последние столетия не приносил большого облегчения. С каждым разом сон становился все длиннее и все хуже восполнял силы. Когда-то очень давно его об этом предупреждали: сон продлит жизнь, но не подарит настоящее бессмертие. И вот дни Всеотца клонились к закату. Он никому не открывал своих опасений, но на деле вовсе не был уверен, что следующий сон не окажется последним. Те, кто когда-то даровали ему полубессмертие, предсказали, что умрет он во сне: сердце, состарившеся и дряблое, откажет, и он не проснется. Один осознавал риски, но мысленно молил высшие силы продлить его жизнь еще хотя бы на пару столетий. Еще слишком рано. Наследники не готовы принять бразды правления. Тор вроде бы подавал надежды, и Один надеялся, что успеет оценить его потуги до очередного сна. Локи... Что делать с Локи, он так и не придумал. А стоило бы. Деятельный полукровка натворит бед, если его силы и энергию не направить в нужное русло. Да еще и етунская магия! Если Один умрет в ближайшее время, останется только один ас во всем дворце, знающий о тайне младшего царевича. Стоило рассказать правду до собственной кончины, подобрать правильные слова, но повод всё не находился, а Локи жил столь бззаботно, что язык не поворачивался разрушить его радужные представления о мире и семье. В последнее вемя Один все чаще ловил себя на мысли, что ему ничего не хочется делать, порой даже жить. И эти мысли пугали его. Он обладал невероятным могуществом, которым не пользовался и которое не мог никому передать - еще одна диллема последних столетий. Силы наследников не идут ни в какое сравнение с силами Всеотца. Да что магия! А опыт? А знания? Их невозможно передать юнцам, едва разменявшим тысячелетие. Один полностью разделял опасения супруги, которая считала Тора не готовым к коронации. Она была права, но отменять церемонию Всеотец не собирался. И дело было даже не в ответственности, которую Тор должен был прочувствовать и угомониться. Коронация на самом деле преследовала иную цель, о которой Один не говорил даже жене. Церемония будет сугубо показательной, пышной и пафосной. Она наглядно продемонстрирует прочим мирам, что Один не вечен на троне, что он смертен, но что его кончина никак не скажется на верховенстве Асгарда. А еще Всеотец проследит за поведением каждого приглашенного из подчиненных народов, не сам, так через Хеймдаля и воронов. Многое ли изменится от того, что Гунгрир перейдет в чужие руки? Была и еще одна немаловажная деталь. И ради нее Один поднялся на самый верх своей башни. Ее порог скоро переступила молодая девушка-воительница, котороая могла бы стать валькирией, если бы хоть одна из основного состава пала в бою. - Всеотец, ты звал меня? - не вопрос, утверждение. Сиф никогда ни в чем не сомневалась и говорила прямо со всеми, даже с теми, кто стоял сильно выше нее. - Да, звал, - Один разрешил ей сесть, а сам остался стоять, но Сиф словно и не заметила приглашения. - Твоя свадьба с Тором - дело давно решенное мною и твоим отцом. - Но не Тором, - тут же перебила Сиф. - Он может отказаться. В ее голосе слышалась робкая надежда, Один ее отлично чувствовал и сам поселил несколько лет назад. - Не Тор будет выбирать себе первую жену, - возразил Один. - Но первой ты и не станешь. Завтра на празднике присмотрись к иноземным царственным дочерям. Как тебе покажется, кто из них достоин высокого титула? - Ты даешь мне такое поручение? - Сиф обомлела. - Но я не... - Ты вхожа в высшие круги, - пояснил Один. - Кому, как не тебе, экзаменовать девушек и выбирать? Составь список, определи достойных, на твой взгляд, кандидаток. Ты ведь знакома с моими гостями, ты выросла среди них, ты знаешь о молодых девушках всё. Я воспользуюсь твоим опытом и интуицией. Один очень любил удивлять своих подчиненных. И сейчас ему нравилось недоумение, застывшее на лице Сиф. Отказать она не посмела. Как не посмели и все остальные девушки. Один не пожалел времени и лично дал задание каждой благородной асгардской деве. Завтрашнее торжество будет переполнено юными шпионками. Они заметят интересные детали, которые впоследствии сыграют немаловажную роль в том числе в политике Девятимирья. На самом деле Один желал Тору невесту из конкретного мира и ради очередной попытки добиться своего он отправился на Радужный Мост, никого не предупредив, и перенесся во дворец Лафея, оставив прямо в зале отпечаток Радужного Моста. Етуны шарахнулись в сторону, испугавшись вспышки, но, проморгавшись, узнали асгардского гостя, приблизились и даже посмели выставить оружие. Однако сияние Гунгрира быстро остудило пыл потенциальных нападающих. Один давно приучил придворных Лафея к своим неожиданным появлениям в любой части дворца. Всеотец вездесущ, на его плечах лежит огромная ответственность, поэтому ему доступно то, что запрещено всем прочим. - Довольно! - Лафей возник словно из стены, когда дело почти дошло до кровопролития. - Всеотец... Он не склонился в поклоне и не принял человеческий облик - при етунах он вел себя подчеркнуто пренебрежительно по отношению к царю Асгарда. Старался сохранить последние осколки чести, последние капли самоуважения, только вот откуда их взять, если собственный мир в разрухе вот уже тысячу зим и правитель не делает ничего для его восстановления? Один удивился, когда после сокрушительного поражения Етунхейм не стал восстанавливаться. Асы разрушали его с надеждой на отсрочку возрождения сильного противника, но противник возрождаться не пожелал. Народ дичал, искусства забывались, наука стояла на месте. Из самого развитого народа Девятимирья етуны постепенно превращались в дикарей, и сказки, обзывающие их ночными монстрами, грозили обратиться реальностью. Лафей грубо выгнал зазевавшихся слуг и остался наедине с высоким гостем. - Я ждал тебя раньше, - хрипло пробормотал он. - Ты задержался. - Признаю, - не стал спорить Один. - Но я здесь, чтобы ... - Я помню, - перебил Лафей, подходя ближе. - Идем. - Идем, - кивнул Один. - Хеймдаль, Мост! На Радужном мосту царь Асгарда появился будто бы в одиночестве, будто бы рядом с ним всего лишь жужжала муха, которую Хеймдаль вроде как не заметил, хотя слышал весь разговор и знал о многосотлетней традиции, которую Один почти никогда не нарушал. Слейпнир мчался быстрее ветра и вскоре Один с прикорнувшей в его рукаве мошкой оказались на кладбище, пустынном в вечерний час. Лафей обратился в аса, безумно похожего внешне на младшего царевича, практически не задействовав магию. Даже сильный колдун посчитал бы, что рядом с Одином идет черноволосый ас, а не умелая иллюзия. Впрочем, иллюзия ли? Лафей год за годом предпочитал один и тот же облик, похожий на всех своих сыновей-полукровок. Разыскать нужную могилу не составило труда - они ходили на нее каждый год. Лафей множество раз просил перенести прах любимой жены в Етунхейм и каждый раз Один отвечал категорическим отказом. Улла должна покоиться на земле ее предков, даже если она сама желала оказаться рядом с погибшими сыновьями. Каждый год Лафей стоял у холма и говорил с супругой на древнеётунхеймском, который Один знал когда-то, но давно забыл. Лафей утвердал, что жена отвечает ему, но Один ничего не слышал и не чувствовал магии. Главное, чтобы Лафей не вызвал драуга, а уж что там происходит в его голове - неважно. Разговор всегда длился лишь несколько минут, в течение которых Один бродил вокруг, чтобы не замерзнуть и не нарушать идиллию. Царь етунов сам подошел к нему, когда закончил. Он был мрачен, как обычно, и готов обратиться в муху для обратной поездки, но Один жестом остановил его. - Ты должен знать, что в следующем году ты придешь сюда моим сватом. Или не придешь вовсе. Это был серьезный ультиматум, но Лафей даже бровью не повел. - Локи? - спросил он сухо. - Нет, - Один ждал этого вопроса. - Тор. Лафей ничем не выдал своего удивления. Один прекрасно знал, что царевны Етунхейма - жрицы - и выйти замуж не могут, но политика стоит выше традиций, женщин в Етунхейме много, а получить полукровок, столь же гениальных, какими были покойные дети Лафея, Один очень хотел. Быть может, он и не доживет до их совершененолетия, но по крайней мере умрет, зная, что будущее Асарда в надежных руках. Прежде он надеялся на Локи, но тот вовсе не походил на братьев - сказывалось асгардское воспитание. - Дети Тора и Старшей Царевны, - пояснил нехотя Один, - будут воспитываться в Етунхейме. Их старший сын займет трон после тебя. - В Етунхейме? - вскинул брови Лафей. - А для обеспечения "правильного" воспитания ты снова собираешься вводить войска ради в мой мир? По какому праву? - Вовсе нет, - покачал головой Один. - Я хочу, чтобы дети росли в Етунхейме по вашей системе, потому что твои сыновья превосходят моих. Превосходили. - И поплатились жизнью, - напомнил Лафей, но Один предпочел его не услышать. - Полукровки аса и етуна - невозможны, но у тебя были дети. Шестеро. Ты знаешь секрет скрещивания. - Предпочту унести его с собой в могилу, - отрезал Лафей. - Мои дочери - жрицы. - А твои племянницы? - перебил Один. - Двоюродные и троюродные сестры? При дворе много благородных женщин, многие из них не связаны религиозными обетами. Подумай, Лафей. Коронация моего сына скоро, а после нее вопрос о женитьбе будет решаться на высшем уровне. Пока ты можешь договориться со мной частно, потом вступят в силу бумаги. Я не желаю воевать с тобой. Окончательное падение твоего мира мне ни к чему. Я готов помочь тебе, если ты пойдешь мне навстречу. Лафей молчал, а на лице его играла мерзкая улыбка храбрившегося червяка, не замечавшего занесенную над ним острую лопату. - Всеотец, я обдумаю твое предложение, - сказал он настолько дерзко, что у Одина закрались подозрения, уж не прячет ли он в рукаве какой-нибудь неожиданный козырь. - Ты прав, что мой мир умирает. Но то цивилизация. Зато етунов много. За тысячу лет у каждой женщины родилось множество детей, а что у тебя? Вы вымираете, вас мало, вашу гибель как расы уже ничто не остановит. Ты удержишь Девятимирье, но пока смертность превышает рождаемость, не бывать твоим сыновьям счастливыми правителями вселенной. Помяни мое слово. И он обратился в муху, давая понять, что более говорить не желает. И Один не стал продолжать бессмысленные речи. Обычно накануне Йоля Лафей бывал мрачен, вспоминал погибшую жену и сыновей и настрой имел сентиментальный. Доходило до того, что они с Одином пили из одного горла и даже напевали старинные грустные баллады. Но сейчас етун чувствовал себя на коне, хотя и ехал мухой в теплом рукаве своего злейшего врага. Одину стоило чуть сильнее сжать руку, и от мошки не осталось бы даже мокрого места. Но он не сжал. И Лафей знал, что не сожмет. Одину было важно, чтобы Лафей верил в его принципы, чтобы все Девятимирье было уверено, что Всеотец не нарушает данного слова. Беспринципным, идущим по головам был его двойник, которого Один вовремя уничтожил, свалив на него все свои пороки. Ныне он являл собой образец чести и справедливости и вот уже много столетий не преступал установленные собою же правила. Только вот никто не мешал ему преступить правило прямо сейчас. Рука непроизвольно сжалась в кулак, но мошка сидела на запятстье и будто бы ничего не заметила. Или не подала виду. Лафей... Что бы он ни замышлял, всё впустую. Пройти в Асгард иначе, чем через мост, из Етунхейма невозможно, на завтрашнее празднество етуны не приглашены, и Один не собирался звать их на коронацию. Как бы ни случилось чего дурного. Уже сидя в собственных покоях глубокой ночью, Один все никак не мог выбросить из головы мерзкую улыбочку Лафея. Так улыбались его сыновья, когда считали, что сила на их стороне, и обычно оказывались правы. Вот уже тысячу зим Один не видел этой самой улыбки победителя. И вдруг она появилась на лице давно побежденного раздавленного царя. Не к добру это. Надо усились охрану дворца.