Глава 31
16 ноября 2013 г. в 20:23
Проснуться после проведенной за чтением мифов ночи было сложнее, чем поднять Мьельнир. Локи сквозь сон слышал, как отец пытается разбудить его, но не внял ни просьбам, ни увещеваниям, ни предостережениям.
Когда же он, наконец, соизволил открыть глаза, за узким окном лил страшный ливень, не позволявший разглядеть даже силуэты ближайших домов. С какой-то ностальгией царевич вспомнил, как во времена юношества они с Тором и троицей воинов ездили в Ванахейм, как он так же читал до утра, и как потом его будили нетрезвые спутники… Локи помотал головой, отгоняя радужные воспоминания. Отец обнаружился в ближайшем кресле с легендами об Адоро. «А ведь вчера отказался их читать», — злорадно подумал Локи, пятерней откидывая волосы с лица и спуская ноги с кровати.
— Доброе утро, — поприветствовал он отца, быстро одеваясь: ванахеймское облачение было простым и не содержало сотни застежек и крючков.
— Добрый день, — холодно откликнулся Один. — Ты забыл, что мы завтра возвращаемся в Асгард? Подарок маме ты так и не купил, серебро растратил на сущие безделицы, а теперь еще и спишь до середины дня — так мы ничего не успеем. — Книга мифов полетела на кровать и приземлилась точно на правую руку молодого бога.
— Прости, — механически бросил Локи, совершенно не испытывая раскаяния. — А что ей дарить?
Вопрос упал камнем в песок. Подарок царице всегда вызывал разногласия и споры. Что подарить той, у которой есть все, кроме душевного покоя и свободного времени? Украшения, ткани, благовония — ничто из предыдущих подарков не принесло Фригг радости.
— Что-нибудь врачевательное? — так и не дождавшись ответа, предложил Локи, бережно перекладывая мифы на тумбочку к конфектам. Он хорошо помнил, как мать сидела при нем во время недавней болезни. Царевич почти все время провалялся в полубреду и воспринимал реальность превратно, но истомленное лицо матери и нежные руки, дарящие покой и унимающие боль, точно не были галлюцинациями.
— Мама никогда не нуждалась в лекарских принадлежностях, — отверг предложение Один. — Ее магических сил более чем достаточно для твоих слабых легких, а больше она никого не лечит.
— Я ценю ее милости, — кивнул Локи, перебирая в голове прочие варианты женских подарков. С Берканой было гораздо проще.
— А она ценит тебя больше жизни, — заметил Один, незаметно меняя суть разговора. — Она передала мне твою просьбу насчет женщины, которая родила тебя.
Локи поднял голову и недоуменно посмотрел на отца. Неужели царица приняла тот полубезумный бред всерьез? Да, ему снилась родная мать, да, ему хотелось увидеть её, но это было давно. С того дня, как изматывающая болезнь отступила, он о родительнице не вспоминал.
— Меня опечалила подобная просьба. В тебе говорит только любопытство, а не дальновидность, но отговаривать тебя я не стану. Смотри, если считаешь, что ты к этому готов.
И он протянул раскрытую ладонь. Зловещие подозрения зародились в душе царевича. Он мгновенно узнал этот жест — таким же отец предлагал вернуться в Асгард и принять смерть. Сравнение показалось излишне пугающим, но не отказываться же от такого щедрого предложения. Локи постарался справиться с так некстати нахлынувшей на него робостью, протянул руку, легко дотронувшись пальцами до раскрытой ладони. Возможно, это единственный шанс посмотреть на родную мать своими глазами, а не услышать искаженный пересказ.
Тут же перед внутренним взором засверкал золотом дворец Асгарда. Тронный зал. Стайка девиц, разряженных в давно вышедшую из моды одежду. «Она та, что держит в руках яблоко», — послышался голос отца. Локи вгляделся в толпу. Родная мать… Она смеялась, жуя красное яблоко. Светлые волосы, голубые глаза, ничем не примечательные черты лица; нарядная, но не выделяющаяся на общем фоне одежда. Она решительно ничем не отличалась от своих подружек. Увидев эту девчонку сейчас, царевич бы даже головы в ее сторону не повернул! Его мать не могла выглядеть как заурядная асинья, просто не могла! Где же зеленые глаза и темные волосы? Где та женщина, которую он видел в своих мечтах? Ощущения были сродни неожиданному удару под дых — молодой маг чувствовал, что задыхается, не в силах сделать вдох, чтобы впустить в легкие влажный и тяжелый воздух Ванахейма. Ему требовались все внутренние силы, чтобы сохранять остатки концентрации и не вылететь из хрупкого воспоминания… И тут она обернулась. Та девочка, не разменявшая и тысячи зим, обернулась и посмотрела прямо на него. На ее губах играла легкая улыбка. Улыбка обычной асиньи.
Мнимая сдержанность рухнула, шквал эмоций вышвырнул молодого бога из сознания отца. Напускное самообладание исчезло, словно его и не было — такого просто не могло быть! Это не его прошлое! Комната Ванахейма закружилась, обретая естественные очертания. Локи вырвал ладонь, сделал резкий шаг назад и чуть не споткнулся, запутавшись в собственных ногах.
— Это моя мать? Нет! Ты лжешь! — Царевич судорожно втянул ртом воздух, ощущая, как кружится голова — то ли от недостатка кислорода, то ли от рухнувших надежд. Так хорошо закончившийся вчерашний день притупил его бдительность, и вот теперь, сразу после пробуждения, на него свалилось такое знание. Потеряв и физическое, и душевное равновесие, он пытался уцепиться за самое простое и верное чувство, столько раз выручавшее его в последнее время. Ему было, на что злиться — усыпив бдительность, убедив, что все хорошо, отец снова начал свою игру, даже не дав толком проснуться, да еще и нанес бесчестный удар. Черноволосая зеленоглазая женщина из мира мечты бросила на сына последний печальный взгляд и исчезла, будто её и не было.
— Она совсем на меня не похожа! — захлебываясь пришедшими на ум догадками о планах Одина, Локи раскашлялся, забывая о том, что кричать в таком воздухе ему нельзя.
— Сыновья обычно похожи на отцов, а не на матерей. Тор похож на меня, ты — на Лафея. — Один усмехнулся про себя, отмечая, с какой яростью смотрит на него чуть ли не пополам сложившийся в своем необдуманном порыве полукровка. Задыхаясь, Локи схватился за прикроватную тумбочку — лампа едва устояла, а вот конфекты посыпались на пол. Один из них отлетел прямо к ногам Всеотца. Он нагнулся, поднял — с этикета на него смотрел Лафей. Какое совпадение! На вкус бывший правитель ётунов был очень хорош. Как и его сын.
— Я похож на Лафея… — послышался тихий потрясенный шепот. Локи, наконец, справился с голосом и больше не делал попыток говорить громко. Однако и тихий шепот ему тоже не поможет. Не в этот раз.
— Кем была моя мать? Как оказалась в Ётунхейме? — Локи бы еще что-нибудь спросил, но голос подвел его, заставляя умолкнуть. Один же не спешил отвечать, раздразнивая и без того неуемное любопытство и доводя жертву до исступления. В этом слабость юного полубога — его вопросы и действия слишком легко предугадать. А ответами слишком легко поставить в тупик.
— В прошлые века ледяные гиганты часто покидали свой мир холода и нападали на соседей. Убивали мужчин, захватывали в плен женщин. — Сложно было придумать более общие и банальные фразы. Локи жаждал совсем другого, он хотел подробностей, шокирующих откровений и признаний, но правды он не получит. Ётуны — силы тьмы, асы — силы света, и никто, особенно его собственные дети, не должен в этом сомневаться.
— Почему же асгардцы не отбивали своих женщин? — Царевич с каким-то странным тоскливым выражением посмотрел на отца. Он явно жалел, что принял протянутую ладонь. Образ матери — настоящий, а не тот, столь желанный, — теперь будет частым гостем его ночных кошмаров. Любопытство — очень удобный порок. Особенно, если его умело подогревать.
— Асгард тогда еще не был защитником мира во всех девяти мирах. — Один ограничился еще одной банальностью, которая должна была окончательно разъярить полукровку. — Ты это прекрасно знаешь. Мы не были готовы к разрушительной войне.
Локи замолк на мгновение, обдумывая сказанное. Царь же не собирался поддерживать разговор: либо любопытство победит, и сын продолжит болезненные расспросы; либо благоразумие и осторожность заставят его вернуться к подарку Фригг. Любой исход будет на руку отцу богов и людей.
— Ты говоришь, она была пленницей, но ведь она стала царицей! — Любопытство таки победило. Бравый полководец не замечал расставленных ловушек и попадался в один капкан за другим.
— Для Асгарда никогда не имело значения, кто царица Ётунхейма и как она взошла на престол. — Показное безразличие вкупе с окончанием дождя и установившейся нестерпимой жарой еще более усугубляли смятение в душе Локи — Один это прекрасно знал и не гнушался никакими методами.
— А ее сыновья? Полукровки, как и я. Ты ведь знал их, не так ли? — Вопросы сыпались один за другим и не требовали ответа. — Ты мог понять, что их мать — асинья. Почему же не понял? Или не захотел понять и возвращать ее в Асгард? — Локи с таким жаром выдавал свои очередные тайны! Значит, не только о матери, но и о братьях ему рассказывали. Узнать бы еще, кто именно из сотен поселенцев.
— В отличие от тебя, они были обычного для великанов роста, — Всеотец смерил безмерно дерзкого мальчишку уничижительным взглядом. — Никому в голову не приходило сомневаться в их происхождении, а их облик изменялся только от прикосновения к асам. Но у асов не было причин прикасаться к ётунам, поэтому никто не знал, что они полукровки.
Локи собрался было возразить, но вовремя прикусил язык. Нельзя сорваться и все испортить собственной вспыльчивостью. Воздух с трудом проходил в легкие, несмотря на размеренное дыхание, нестерпимая жара придавливала к полу, а пот застилал глаза. Думать о чем-то, кроме физической муки, становилось все сложнее, но он и не через такое проходил. Отец видел сыновей Лафея, но при каких обстоятельствах? Ивар говорил, что старшей царевне было меньше тысячи зим во время последней войны. Она была ребенком, значит, её братья тоже. Но тогда как?.. Если только не… Конечно, как он мог не догадаться — переговоры! Ему и самому с ранних зим приходилось присутствовать на важных переговорах, часами стоять подле кресла отца и слушать слабо понятные взрослые речи о политике и мире во всех девяти мирах, которого часто достигали совсем не мирными способами.
— Значит, ты их видел, — Локи, почувствовав прилив сил, продолжил допрос — даже жара чуть отступила, позволив сосредоточиться. — Неужели Лафей, как и ты, позволял сыновьям следовать за собой?
— Нет, — покачал головой Один. — Они сами принимали решения, занимались политикой и погибли как полководцы во время войны.
Локи едва сдержал вздох удивления и разочарования. Погибли как полководцы? Значит, им точно было полторы тысячи, если не больше. Отец играет с ним, словно кошка с мышкой, выдает правду урывками, не дает посмотреть картину целиком. Но ничего, в этот раз ему есть, что сказать.
— Сыновья Лафея вели армии, а что ты доверил своему наследнику? — Локи ехидно усмехнулся, предвкушая победу. Отцу нечего будет возразить на эту череду обвинений. — Ты отправил его в мир смертных забрать меня, но даже не доверил ему в подчинение ни единого солдата. Ты дал ему только речь, и ты думал, что я брошу все, к чему стремился? «Все скорбели», «вернись домой», «наш отец» — ты надеялся, что я не узнаю твоего слога?! Ты считаешь своего родного сына столь жалким ничтожеством, что не допускаешь его не только до трона, но и до армии? — Локи вложил в непомерно дерзкие слова все свое актерское мастерство. Он знал, что в этот раз попал в цель, и был уверен, что выиграет очередную словесную баталию. Однако отец не соизволил ответить. Смерив Локи еще одним презрительным взглядом, он заговорил совсем о другом:
— А ты спрашиваешь о своей родной семье так, будто у тебя был выбор, стать царевичем Асгарда или Ётунхейма. Ты извращаешь собственное прошлое. У тебя не было выбора. Ни тогда, ни на протяжении всей дальнейшей жизни. Твой путь определял я. Я пощадил страдающего ребенка, ввел его в семью. А как ты думаешь, я должен был поступить? Оставить брошенное собственными родителями дитя? Или казнить невинного, избавив его от мучений? А ведь мне предлагали так поступить. — Один смотрел все также скучающе-безразлично, но Локи знал, что это лишь маска. Отцу нечего возразить насчет Тора, а значит, он победил. Один сам бросился в расставленную ловушку — его сейчас очень легко уличить в неискренности. Роковая ошибка.
— Ты не меня щадил, ты преследовал свои цели и спасал меня только ради корысти! — Пора поставить точку в заключительной песне затянувшейся саги и праздновать победу. — «Вы оба рождены царствовать» — если бы я знал, что ты говоришь о расе монстров, я бы попытался уничтожить их ещё раньше, и никто не смог бы мне помешать! — Локи перевел дух, стараясь прочитать на лице отца хоть какие-то эмоции, но все без толку. Царь Асгарда медленно подошел к узкому окну и подставил морщинистые руки злому ванахеймскому солнцу.
— Ты потратил на меня столько сил, а ради чего? Когда твои планы не сбылись, почему ты не отправил меня назад, в Ётунхейм? И как ты заставил маму изображать любовь столетиями? — Слова давались легко, Локи все больше проникался ими, не переставая кружить вокруг неподвижного, словно окаменевшего Одина.
— Рядом с монстром наследник Асгарда вырос последним ничтожеством! Могучий Тор!!! — Локи усмехнулся, вспоминая бравады брата. — Я, сын Лафея, вел войну с Ётунхеймом, с Мидгардом, за мной шла армия читаури, а в руках сиял Жезл Судьбы, который ничем не хуже Мьельнира и даже Гунгнира. Я — угроза безопасности девяти миров и не раз был в шаге от того, чтобы убить твоего любимого наследника. — Локи понял, что теряет контроль над собственной речью: все более обидные слова срывались с языка, норовя побольнее ужалить бога, но все тщетно — Всеотец не двигался с места, был столь безучастным, будто Локи разговаривал сам с собой или со стенами. Царевич то приближался к нему вплотную, то отходил на пару шагов назад — словно танцевал вокруг ядовитой змеи, которая не спешила ужалить.
— Тор все эти годы не делал ничего, только забавлялся. Даже нарушить твой запрет, пойти в Ётунхейм! Я его подговорил, а он понес наказание, как всегда. Он ничего даже не понял. А его друзья? Да они с Хеймдалем клятвопреступники, но ты, справедливый Один, не судишь их и не изгоняешь, хотя должен. И ты еще называешь себя мудрым царем!
Ванахеймская комната не порождала эха, так что слова затихли столь же быстро, сколь слетели с губ. Безразличный взгляд отца, направленный в узкое окно, вызывал ярость и желание убивать. И Локи решился: в два шага преодолел разделяющее их расстояние, схватил Одина за плечо и резко развернул к себе, прошипев прямо в лицо:
— Что ты на все это скажешь?!
Яркое солнце блеснуло в окне, ослепляя полубезумного триумфатора. Перед глазами замелькали фиолетовые круги, а облик отца начал расплываться. Локи скорее почувствовал, чем увидел, как тот поднял левую руку и с кажущейся легкостью отшвырнул его назад. Локи не успел сгруппироваться, но падение было неожиданно мягким — в кресло. И молодой бог не был уверен, что еще минуту назад оно стояло за ним.
Навернувшиеся на глаза слезы мешали разглядеть выражение лица бога, но Локи не сомневался, что если смог бы — увидел бы презрение.
— Я передам твоей матери твои слова о ней, о ее муже и сыне. Она имеет право знать правду.
Локи резко выдохнул и попытался стереть непрошеные слезы — он не сразу понял, на что именно нарвался. На лице матери, возникшем перед внутренним взором, было написано такое отчуждение и презрение, какое Локи видел только раз в жизни — в тот день, когда Тор обвинил его в попытке убийства. Только не это!
— Я не это имел в виду! — воскликнул он, лихорадочно подбирая слова. — Я хотел знать настоящую правду.
— Ты к ней не готов. — Отец так и не сменил спокойный тон на гнев, и это было очень опасно. — Ты не способен слышать кого-то, кроме себя. Пока ты не научишься контролировать свои эмоции, любые новые знания для тебя опасны, — Один обвел рукой покои, демонстрируя последствия нескольких вспышек отчаяния и ярости: конфекты рассыпаны по всей комнате, многие из них раздавлены, книга сброшена под кровать, лампа едва держится на тумбочке. Ошеломленный, униженный, Локи осматривал комнату и не знал, что сказать и как оправдаться. Один позволил себе легкую улыбку. Он и раньше доводил сына до такого состояния, но неизменно щадил, отпускал и позволял набраться сил для новой словесной битвы. Теперь же пощады не будет, как и следующей битвы. Гордыню, дерзость и глупость пора взять под жесткий контроль. Пора вернуть того Локи, которого Всеотец знал раньше — послушного и полностью зависимого от него. Вчерашний день, полный дерзости и непочтения, доказал — медлить больше нельзя. И терпеть несносное поведение воскресшего из мертвых тоже. Его главная тайна раскрыта, все его мотивы как на ладони. Пока глина не засохла, ей можно придать любую форму. Кривую чашу пора преобразить в ровную тарелку.
— Если так пойдет дальше, ты поплатишься своей жизнью. Ты признался в попытке убийства брата.
Локи вздрогнул и вцепился короткими ногтями в подлокотники кресла: он даже не помнил, что именно произнес минуту назад. Его лицо, наконец, приобрело столь милое сердцу Одина ошарашенное выражение.
— Ты объявил себя угрозой Асгарду, всем девяти мирам. Забылся и выдал свои секреты, хотя я тебя о них не спрашивал. — Ошарашенное выражение никак не сходило с лица Локи. Хотя бы сейчас он искренен. Искренне удивлен, искренне напуган. Царю не составило никакого труда запомнить речь. В отличие от самого оратора.
— Юношеское тщеславие жаждало моего ответа и внимания, но вместо этого приговорило тебя к смертной казни по законам Асгарда.
— Я п-пытался сказать тебе… — Локи запинался на каждом слове, задыхался. Расчет оказался верен: Ванахейм — идеальное место для вынесения смертного приговора и приведения его в исполнение, ведь почти невозможно сосредоточиться на оправдательной речи, когда основным твоим противником является воздух.
— Ты сам-то понял, что хотел сказать? — Ждать ответа не следовало — Локи едва ли мог говорить. — Твоя речь настолько бессвязна, что вычленить хоть одну сколько-нибудь стоящую мысль в этом потоке слов и эмоций стоило мне немалых усилий, — Один сделал паузу, наблюдая, как Локи то краснел, то бледнел, то силился хоть что-то возразить, но все без толку.
— Играя в куклы, — Всеотец сурово посмотрел в глаза приемному сыну, не давая отключиться от реальности и пропустить самое важное мимо ушей, — ты забываешь, что марионетки могут оказаться кукловодами, а ты сам — не более чем подвешенной за веревочки тряпицей, набитой соломой.
Повисло неловкое молчание. Неприятную правду надо говорить медленно и предельно простыми словами, чтобы жертва восприняла её суть полностью.
— Ты глубоко заблуждаешься, если считаешь, что я не контролирую каждую беседу с тобой. — Растерянность и отрешенность на лице Локи сменились подозрениями. Значит, он еще не полностью сломлен и способен оценивать услышанное? Это ненадолго. Царь медленно отошел к окну, разрывая зрительный контакт.
— Каждая твоя эмоция — счастье от иллюзорной победы или горечь бессилия и отчаянья — создана мною. Я предугадываю каждый твой следующий шаг, словно поворот сюжета в зачитанной до дыр книге, потому что эту книгу написал я сам.
Локи хмурился и поджимал губы. Не верил. Что ж, он получит доказательства всесилия бога, в котором посмел усомниться.
— Во время наших бесед во дворце я не принуждал тебя к ответу, стараясь лишь понять, что ты скажешь добровольно. Я специально повез тебя мимо кумира, зная, что ты обратишь на него внимание и захочешь поехать на кладбище, а собственный курган потрясет тебя настолько, что я без всяких проблем доставлю тебя в поселение. Предлагая тебе казнь, я знал, что ты её не выберешь. Я позволил тебе дерзить мне на кладбище, — Один резко обернулся, заставив Локи выпрямиться в кресле. Еще нет, еще не сломлен, — посчитав, что правда о матери слишком тяжела для тебя, но ты продолжаешь дерзить, и я показал тебе твою мать в юности, прекрасно понимая, что это вызовет еще один взрыв. — Один тяжело вздохнул, растягивая паузу — оставалось уповать только на то, что вчерашняя догадка верна. Если да — Локи падет к его ногам, если нет, то ускользнет, пускай и ненадолго.
— Знаю я также и то, что все твои мысли и действия последних полутора зим, даже ведущие к разрушению девяти миров, служат только одной цели: заставить меня гордиться тобой и не жалеть о том, что я пощадил тебя и ввел в семью.
Слова прозвучали громом среди ясного неба и не встретили сопротивления. Значит, расчет оправдался.
— Ты забрал меня как артефакт, а не как сына, — Локи поднялся с кресла, стараясь придать голосу решимости, но обмануть собственного отца почти невозможно. — А артефакт должен просто ждать, когда ему найдут применение… У тебя хорошо получается манипулировать мною и мучить, великий Один. — Локи чувствовал легкую дрожь и горечь во рту. Он снова был один и снова на краю пропасти, вынужденный признать свое полное поражение.
— Ты мучаешь себя сам, у меня никогда не было в этом нужды.
— О да, ты знаешь мои слабости и с легкостью допрашиваешь, не замарывая рук, — хмыкнул Локи. Уже не было смысла что-то скрывать и на что-то надеяться.
— Допрашиваю? — голос царя был по-настоящему удивленным. — Ты до сих пор хранишь свои тайны о Бездне, Каскете, Тессеракте и наверняка о чем-то еще столь же важном, о чем я даже не догадываюсь.
— Но ведь это значит… — Локи недоуменно поднял голову и подошел чуть ближе, — что они тебе безразличны!
Мир рухнул. Он полгода играл с отцом, как ему казалось, в совершенно понятные игры: отец всеми способами старался принудить его к ответу, а он сопротивлялся и стойко хранил свои тайны. А теперь оказывается, что все было ложью с самого начала? Локи показалось, что он снова висит над Бездной. Все сложнейшие комбинации и продуманные ходы — всё суть игра его воображения!
— Но что тогда является твоей целью? — Локи прикрыл глаза, пытаясь найти правду. Она где-то рядом, возможно, сокрыта в его прошлом. — Хочешь показать мне свою настоящую мощь, сломить мой дух, сделать меня своим рабом? — Не имело значения, угадает ли он с первого раза или со второго.
— Разумно, — Один казался довольным предположениями. — Но ты не совсем прав. Да, я хочу, чтобы ты слушался меня как сын отца, но я не собираюсь делать тебя рабом своей воли, от твоих способностей можно получить гораздо больше пользы, чем слепое выполнение приказов.
— В моей подготовке не было ничего, сколько-нибудь направленного на самостоятельное мышление, все ради угождения тебе, — тихо произнес Локи, стараясь не переходить на крик. — Сплошная учеба, тотальный контроль за каждым шагом и постоянные напоминания: «Вы дети Одина, не разочаруйте отца»… Да мы только и делали, что выполняли твои приказы! Ты был богом, чье слово есть истина, чья похвала — высшая награда, а чей гнев — конец света!
— Последние войны заставили меня многое изменить, в том числе пересмотреть взгляды на будущее своих детей, — Один помедлил, но Локи не спешил его перебивать, ожидая продолжения речи. Раньше он должен был занять трон Ётунхейма, что же ему теперь уготовано? — Твоя участь в твоих руках, я тебе уже это говорил. Что ты выберешь? Останешься со мной, займешься наукой, развяжешь еще одну войну, уйдешь скитаться по другим мирам? — перечисляя, Один обходил сына по кругу, делая паузы и жестко давая понять, что правильный ответ только один, но произнести его должен сам Локи.
— Если я останусь во дворце, то что? Я так и буду стоять за спиной Тора как раньше? — Быть тенью все же лучше, чем править ётунами — это Локи отлично осознавал, но хотел убедиться, что в этот раз правильно понял намерения отца.
— Ты никогда не был тенью Тора. Ты, видно, совершенно не понимаешь, что вкладывается в это понятие.
Царевич нахмурился и насторожился: что отец имеет в виду на этот раз? Ведь он точно знал свое место, он сам поставил себя за спину Тора.
— Ты был искусным манипулятором, заставляющим брата совершать выгодные тебе поступки, за которые, как ты сам недавно отметил, отвечать будет он. — Это была похвала, первая за весь разговор, и Один надеялся, что Локи поймет его правильно. Но не тут-то было. Сын смотрел на него настолько недоуменно, что царь Асгарда едва не рассмеялся в голос. Неужели собственные дети и в самом деле считают, что он не видит ничего дальше собственного носа? Что ж, пускай Локи усвоит сегодня главный урок: Всеотец не может чего-то не замечать, но он может давать событиям развиваться так, как они того пожелают, если это не противоречит его интересам или не нарушает покой девяти миров.
— Почему? — голос Локи дрожал от удивления. Сказанное его настолько поразило, что похвалу он даже не заметил. — Если ты всегда это знал, почему я оставался безнаказанным? — Царевич опустил голову. Отец лгал ему сейчас, иначе и быть не могло. Локи очень хорошо помнил, на какие именно пакости подбивал брата, помнил, как тот сам потом доказывал отцу свою вину и гордился проступками.
— Отсутствие предрассудков сделает тебя мудрым царем. И если Тора все устраивало, зачем я буду вмешиваться в ваши личные взаимоотношения? — То, что казалось царевичу столь важным и особенным, было для царя не более значимым, чем полет мелкой мошки.
— Но это же нечестно! — воскликнул Локи. Отец. Бог всех миров. Кто он такой на самом деле? Знал ли Локи хоть немного то существо, что стояло перед ним? Образ отца — справедливейшего духа всех девяти миров — рушился на корню, подобно образу родной матери. Локи всегда знал, что в политике и на войне нет места настоящей справедливости, но считал, что в семье Один проявляет все свои лучшие качества.
— Не более чем позволять тебе мне лгать, — царь Асгарда бросил фразу небрежно, между делом, будто не догадывался, что она вызовет еще большую смуту в и так пошатнувшемся рассудке.
— Когда? — послышался вполне ожидаемый вопрос.
— Каждый раз, — беспечно откликнулся Один, наслаждаясь собственной постановкой: даже затея с белкой не принесла ему столько удовольствия, сколько эта отповедь. — Я обучил тебя искусству лжи, а ты этого даже не заметил среди прочих навыков, за которые с тебя требовали отчет.
Он обернулся, чтобы насладиться очередной волной потрясения на лице юного бога. Ради одного только этого выражения хотелось удивлять его бесконечно. Один позволил себе несколько мгновений полюбоваться искренними эмоциями и только потом продолжил раскрывать болезненную правду.
— Ты за все эти столетия так и не понял, в каком случае проступки и шалости, независимо от их тяжести, сходили тебе с рук. Тебе удавалось избежать заслуженного наказания только в том случае, если я считал очередную ложь удачной. А если нет, то, вспомни, я всегда объяснял тебе, почему твоя ложь не удалась, — самодовольство отца сквозило в каждом слове, в каждом движении. Но в этот раз Локи было, что возразить.
— Почему ты думаешь, что мои оправдания всегда были лживыми? — Царевич судорожно пытался вспомнить суть «допросов», как он мысленно называл обвинительные речи отца с самых ранних зим. Да, отец никогда не допрашивал, если не было вины, и да, страшась гнева и следующих за ним лишений, Локи не раз пытался вывернуться, представить свои поступки в другом свете. Он начинал оправдываться, говорил, порой путаясь в словах и забывая, с чего начал. И отец действительно иногда уходил, так и не тронув его, удовлетворившись лживыми объяснениями, а иногда резко прерывал его речь: «Ты изолгался, сын мой». А вот дальше. Да, Локи действительно очень хорошо помнил, насколько подробно отец расписывал ошибки во вранье, все несостыковки, не подкрепленные доказательствами факты. Царевич тогда стоял ни жив ни мертв, страстно желая только, чтобы отец как можно дольше расписывал его вину и не переходил к расправе. Он почти не слышал слов, но зато потом, обычно ближе к ночи, они всплывали в памяти, и Локи, раздумывая над ними, строил новую линию поведения, надеясь, что в следующий раз у него получится избежать наказания. Его никогда не удивляло, что отец расписывает ошибки во лжи, он и проступки расписывал столь же подробно, дабы виновный полностью осознавал всю глубину своей неправоты и принимал наказание как избавление от стыда, а не как невероятно жестокую кару из рук царя.
— Я не думаю. Я знаю.
Уверенный тон отца вернул Локи в реальность.
— Откуда? — с интересом спросил царевич. Ему было гораздо интереснее, с какой стати Всеотец вообще позволял ему лгать, но он решил задавать вопросы последовательно.
— Я никогда в своем решении не полагался только на твои слова, у меня всегда было гораздо больше информации о случившемся, — отец открыто улыбнулся. — Ты сам прекрасно знаешь некоторых из тех, кого я приставлял следить за тобой и Тором.
Локи хотел возразить, но тут вспомнил. Вспомнил мух, жужжащих прямо под носом, когда они с братом, вместо того, чтобы заниматься, играли в войну; вспомнил птиц, круживших над ними, когда они убегали из дворца. Они ведь и правда никогда не бывали одни. Но кто заподозрит насекомое или птицу? Конечно же, сыновья царя, который подчинил себе воронов и волков! Значит, не только слуги и наставники были тюремщиками! Всегда. Каждую минуту за ними следили чьи-то глаза? О нет, этого не могло быть. Отец лжет! И сейчас он это докажет!
— Твои признания впечатляют. Но твои стражи не могли тягаться со мной, и я могу это доказать. — Локи был абсолютно уверен, что сейчас покажет отцу его неправоту. Ведь были шалости, за которые их не наказывали, но которые вполне могли закончиться летальным исходом. — Болота, — царевич выдержал паузу. Болота были настоящей смертельной опасностью, много асов потонуло в поисках ягод, поэтому детям категорически запрещалось и близко к ним подходить. — Ты помнишь, как расправился с нами после побега, верно? И ты думал, что твоя жестокость нас изменит? Нет, ничего не изменилось — признаваться в грехах пускай и давно минувших дней было неприятно, но другого выхода он не видел.
— Изменилось. — Один опять обошел его по кругу. Локи фыркнул: он точно знал, что не изменилось ничего и что отец неправ.
— Одна по-настоящему жестокая расправа в сочетании с запретом заставила вас пересмотреть взгляды на побег. Ради ягод вы с готовностью освоили искусство шпионажа, которое ранее вызывало у вас только скуку, изучили характер и повадки своих надсмотрщиков. Ваши побеги стали хорошо спланированными полувоенными акциями. Я с гордостью наблюдал за тем, как вы переодеваетесь в вашем тайном проходе в стене, осматриваете и обнюхиваете друг друга.
Локи до боли сжал руки в кулаки, но сдержался — ничем не выдал обиды и разочарования. Отцу известен тайный лаз! Узнать об этом было обиднее, чем о постоянной слежке: ведь царевичи еще осенью были уверены, что старый проход принадлежит только им, что о нем все давно забыли.
— Я вижу, как неприятно тебе это слышать, — Один не сводил с него тяжелого изучающего взгляда. — Весь риск ваших вылазок был не более чем иллюзией: обучение детей не должно быть источником смертельной опасности.
Локи кивнул, хотя и не мог понять, как болота могли быть не смертельной опасностью. Если только они не превращались в твердую почву по воле бога.
— Как видишь, я знал о каждом вашем проступке. Но считал, что, если вам удалось скрыть свои деяния от тех надсмотрщиков, которых вы сами знали, значит, ваша шалость удалась, — Один подошел совсем близко, поймал усталый взгляд сломленного противника. Притворяться у Локи не было ни сил, ни желания.
— Значит, у меня, на самом деле, никогда не было никакой свободы? — Это уже был даже не вопрос, а констатация факта. Он все понял, ему нужно было только последнее подтверждение.
— Была, — Один отошел чуть подальше. — Свобода идти по заранее определенному пути к своему предназначению.
Локи нахмурился, не сразу понял, что это не более чем сарказм.
— Мудрый родитель не даст детям свободы, иначе они поплатятся здоровьем или жизнью, но позволит детской фантазии создать собственную свободу, пускай и иллюзорную, раздвигая на полшага границы, которые они в состоянии разглядеть. — Отец взмахнул рукой, и на его ладони появилась красивая иллюзия: Тор и Локи, еще совсем дети, сидели во мху болот и уплетали клюкву. Царевич смотрел на себя со стороны, затаив дыхание. Да, именно так все и было. Ради личной еды они были готовы нарушить любой запрет.
— Своих детей я столетиями защищал от этой правды. Считаешь, что мне не стоило вам лгать? — Один двумя пальцами смял иллюзию. Локи вздрогнул, будто этими же пальцами отец смял и его самого. По сути так оно и было — а он еще считал, что хоть что-то делает самостоятельно! Да все его мечты и желания были продиктованы сверху!
— Стоило, — кивнул Локи, опустив голову и сжав челюсти. — Мне и сейчас не надо было этого знать. Но твоих информаторов я найду.
Отец ничего не ответил. Бездна все также зияла темным провалом под ногами, маня к себе, а рука бога все также мерещилась во тьме ночного неба. Локи всю жизнь гордился своим божественным происхождением, но не верил, что отец и в самом деле видит все вокруг. Все религии твердят об одном: боги следят за живыми и ничто не происходит без их ведома. Также и в Асгарде. Ничто не происходит без ведома великого бога, а он посмел считать себя чуть ли не равным ему. Самолюбие его и подвело. На самом деле вся жизнь была расписана заранее, каждый шаг просчитан, каждая ошибка учтена. Незримая рука вела наследников через тернии то ли к звездам, то ли к Бездне. А он еще думал обыграть отца, думал, что может что-то скрывать. Да наверняка отец знает все, что ему нужно. И как он смел столько столетий жить рядом с этим величайшим существом и не отдавать ему должные почести?! Как смел вчера столь панибратски разговаривать? Как смел всю жизнь лгать и выкручиваться?! Никогда ему не приблизиться к величию отца…
— Ты задумался, сын мой, — голос бога вырвал Локи из круговорота собственных восторженных мыслей, — значит ли это, что ты уловил суть моих слов?
— Да, уловил, — Локи говорил так уверенно как никогда. Он принял, должно быть, самое сложное решение в жизни. — Я буду почтителен, — он медленно опустился на колени, признавая величие бога, — с самым могущественным существом во всех девяти мирах, — его голос был полон восторга. Он смотрел снизу вверх на отца и отчетливо понимал, что именно здесь, у ног владыки, его настоящее место, а все попытки встать рядом обречены на провал.
— Хорошо, — отец подошел ближе. — Я надеялся, что мы сможем обойтись без крайних мер, но урок, вижу, ты вынес, — этому наставническому тону Локи внимал, словно песне соловья, и ждал, когда отец позволит ему встать.
— И все же, зацикленный на своих страданиях, ты совершенно упустил из виду, что одно из твоих обвинений попало в цель. — Царевич поднял голову, не веря услышанному: во всех глупостях, что он наговорил за это утро, была доля правды! — Ты должен был понять, какое, и продолжить атаку в том же направлении, тогда я мог бы гордиться твоей проницательностью.
Молодой маг позволил себе скривиться. Как он мог не понять, в чем же именно был прав? Сейчас можно было бы проявить себя, но он даже не помнил всех своих обвинений, и уж тем более не мог предположить, какое из них оказалось верным.
— Ты всю жизнь мечтал выйти победителем из словесного спора со мной. Я готов тебе помочь, научить тебя и этому.
— Ты отлично знаешь, что я хочу славной битвы и блистательной неоспоримой победы, — прошептал Локи. Ему приходилось вдумываться в каждое слово, чтобы не разгневать бога и не нарваться на новую болезненную правду. — Ты пытаешься сказать мне что-то другое, верно? — Это было робкое предположение, не более того.
— Да, — бросил отец через плечо, отходя к полке с вещами.
— Ты хочешь подкупить меня? — удивленно прошептал Локи.
— А для чего бы? — Отец приладил к поясу мешочек с деньгами и захватил пару мелочей со стола.
— Чтобы я остался при тебе. — Способность здраво рассуждать вернулась к Локи на удивление быстро. — И если ты, при всей своей мощи, видишь смысл в подкупе, значит, считаешь, что какая-то еще альтернатива моего будущего, неугодная тебе, привлекательна для меня. Но я этого не вижу, — царевич опустил голову, вновь признавая слабость и бессилие.
— Слова, достойные сына Одина, пускай и неверные, — Всеотец посмотрел на него с некоторым уважением. Или Локи это только показалось.
— А если я угадаю, ты мне скажешь?
— Угадать ты не сможешь, только дойти путем размышлений. — Губы отца тронула добрая насмешка: значит, он принял игру и позволит хотя бы попробовать приблизиться к себе. — И если твоя версия окажется верной, я дам тебе понять это.
— Все твои действия последних месяцев преследовали какую-то цель, — начал Локи выстраивать новую цепочку с чистого листа. — Ради нее ты отменил суд и отпустил меня в поселение. Значит, ты вернул меня в семью не потому, что я твой сын, а потому, что я средство к достижению некоей цели? — Он вопросительно смотрел на отца. Ему уже не обидно было признавать себя артефактом. У настоящего бога все живые — не более чем артефакты.
— Во многом ты прав, — Один добродушно кивнул. Из Локи еще может выйти толк. Но хвалить его надо не словами. Он подошел почти вплотную и протянул руку. Сын не сразу понял, что это позволение подняться, на его лице отразилось настоящее удивление. Еще бы: сам бог снизошел до него. Он медленно встал, едва касаясь кончиками пальцев раскрытой ладони. Сейчас для Локи не существовало большей награды, но не стоит сразу окрылять его.
— Но не во всем, — Один мягко отпустил его руку и отошел в сторону. — Продолжай размышлять. А я пока подумаю, что именно передавать твоей матери, — он медленно повернул голову и таки увидел оторопь на лице сына. А Локи-то думал, что Всеотец забыл, с чего начался разговор. — Или ты сам пойдешь?
— Да, сам! — Локи сделал пару рефлекторных шагов вперед. Все же в него очень мило играть и просто невозможно удержаться, чтобы в очередной раз не развеять его надежды и не понаблюдать, как он падает в омут отчаяния. Но нет, не сейчас — несколько сильных потрясений подряд не принесут должного результата.
— Но ты же понимаешь, что я буду стоять рядом и не позволю тебе врать матери, как ты врал мне. Зря ты обрадовался.
— Я не обрадовался, — выражение лица резко изменилось, стало похожим на бесчувственную маску: и кого он пытается таким образом обмануть?
— Недостойная тебя ложь. — Локи столь же рефлекторно отступил на пару шагов назад, дернувшись, словно от пощечины. Не зря Один с детства вбивал сыновьям в головы мысль, что нет ничего хуже недостойных поступков.
— Я читаю тебя по лицу и рукам как открытую книгу. И не думай, что этого не умеют твои враги. Эмоции — источник твоей мощи, но так явно выражать их — твоя грубейшая ошибка, — произнес Один строго. Пришло время для новой ступени обучения, и в этот раз он проследит за тем, чтобы зерна проросли в благоприятной почве.
— Я запомню, — Локи попытался разгладить лицо, расслабить руки. Сейчас он готов выполнить любое указание бога, только надолго ли этого послушания хватит?
— Отец, ты заставил меня по-новому взглянуть на прошлое и будущее, добился почтительности и повиновения. К чему это наказание? — Один только усмехнулся на слабую попытку здравых рассуждений. Пусть пробует, думать полезно. — Вернее, после всего, что ты уже объяснил, я понимаю, это не наказание. Тогда что?
— У тебя будет время подумать над моими словами и понять их суть. Пойдем. — Продолжать разговор дальше не имело смысла. Поймет ли Локи, что угроза рассказать все Фригг изначально была пустой просто потому, что подобный рассказ будет выглядеть очень глупо, или нет — дело десятое. Главное, что Локи окончательно сломлен и из него можно слепить то, что необходимо Асгарду. Один взял сына за плечо — тот вздрогнул от неожиданности — и силой направил к двери. Под ногами хрустнул очередной раздавленный конфект. Были бы слуги, они бы в момент привели комнату в порядок, но их нет, придется справляться своими силами. Но это вечером по возвращении.
— Нам еще надо решить, что привезти в подарок твоей матери.
Локи только кивнул и вышел в коридор. Один проверил количество серебра в мешочке и вышел следом: супруга просила вишневый кретек — она его получит.