В сиянии лунного света

XIV Гроза пришла ночью. Вспышка молнии осветила на мгновение комнату, и духота сменилась запахом дождя и мокрой земли. Ветер бил по крышам и окнам, яркие сполохи через мгновение сменялись раскатами грома. В вое ветра и шуме воды слышался будто бы детский крик. Где-то далеко вторили ему разбивающиеся о скалы волны. Такой бури в Коками не было уже много лет. Многие проснулись от шума и света и опасались за свои дома. Кое-где повалило деревья, дорогу размыло, кому-то выбило веткой окно. Гакт проснулся и понял, что тонет. Его каморка не имела никакой защиты от воды, и его футон теперь плавал в глубокой луже. Тонкие стены заметно пошатывались под порывами ветра. Наскоро собрав скромное имущество, Гакт перебрался в кафе: его Танака строил на совесть, и там было сухо. Гакт устроился в кухне, затопил очаг. Спать ему уже не хотелось, и он терпеливо ждал, когда снаружи стихнет. Мана тоже проснулся этой ночью: его разбудили сполохи молний. Он вглядывался в темное окно, надеясь разглядеть происходящее снаружи, но там царил хаос. Не мечется ли это душа Торы? Мана вздрогнул от этой мысли. Вдруг ему показалось, что он слышит шум в кухне. Быстро, не думая, он спустился вниз и застал в кухне Огаву. Она вся дрожала. — Я так боюсь, молодой господин! — сказала она с мольбой в голосе. — Такая буря! — Сиди здесь, если тебе так спокойнее, — отозвался Мана, — только не шуми. И согрей-ка нам чаю. Огава завозилась с очагом, Мана сидел, задумчиво глядя перед собой. Что там Гакт? Его каморка вряд ли хорошо защитит от бури… Буря стихла к утру. Город говорил только о ночном происшествии. Гакт вышел на улицу. Кое-кто уже поджидал его с просьбой помочь. Следующие несколько дней Гакт и некоторые другие молодые люди ходили от дома к дому, приколачивая, заделывая, помогая перестраивать. Платили кто — чем: одни — деньгами, другие — рыбой и рисом, третьи просто кормили досыта. Ливня больше не было, но мелкий, тягучий дождь не прекращался. Небо затянуло серыми тучами. Местные говорили, что это теперь закончится нескоро — тут всегда так в конце лета. Свою каморку Гакт, с благословения Танаки и на его средства, немного подправил. Жизнь вернулась в привычное русло. В субботу зажглись огни дансинга. Гакт опять танцевал с Наоко и проводил ее домой. В воскресенье вечером кафе снова было полно посетителей. Мана наслаждался привычной ролью. Толстяк появился среди гостей почти в самом конце вечера и все так же не спускал глаз с Маны. Гакт искоса наблюдал за ними. Мане будто бы было все равно, но Гакт чувствовал, что внимание Толстяка Мане неприятно. За окном все еще шел дождь, и завсегдатаи много пили. Один из них, тот самый русский поэт, что подрался с Толстяком, подошел к Гакту и поставил на пианино бокал с вином. Поэт был сильно пьян, и Гакт внутренне приготовился ко всему. Поэт наклонился к самому лицу Гакта. — Русских песен… Знаешь? — выдохнул он. Русских песен Гакт, конечно, не знал, но еще со времен ученичества знал и неплохо исполнял несколько отрывков из русской классики. Он начал играть, и поэт, довольный, отошел указав на бокал с вином. Гакт благодарно кивнул. Что-то странное было в этом вечере. Гакт смотрел на веселящихся, прислушивался к разговорам и не мог отделаться от ощущения надвигающейся беды. Среди шума и смеха зарождалось что-то темное, зловещее. Он встретился глазами с Маной и понял, что тот тоже чувствует надвигающуюся тьму. Ох, что-то будет. Гости разошлись. Мана отказался от провожатых и шел домой один. Из-за грязи под ногами ступать приходилось медленно и осторожно. Он думал о том, что давно не был у Гакта, что пора им окончательно примириться, и надеялся, что Гакт нагонит его, чтобы поговорить… Гакт и правда пошел за ним, но его опередили. Мана замер на месте, раздумывая, как обойти лужу и не запачкать кимоно, и вдруг почувствовал, как его тянут за воротник кимоно назад. Попытавшись обернуться, он потерял равновесие, поскользнулся и упал. Подняться ему не дали. Что-то тяжелое навалилось на его затылок так, что он чуть не захлебнулся грязью. Он попытался вывернуться, но на него навалились всем телом, чьи-то грязные мокрые руки стали пробираться под кимоно. Прохожих в такое время и в такую погоду быть не могло, надеяться приходилось только на себя. Он собрал все силы и приподнялся на руках. Ему удалось повернуться, и в свете выглянувшей из-за туч луны он увидел перед собой лицо Толстяка. Мана невольно вскрикнул — и тогда Толстяк принялся его душить. Мана пытался оттолкнуть его руки, но Толстяк был слишком силен. Ману охватил ужас. Он умрет здесь, в грязи, на дороге, и черт его знает что Толстяк сделает с его телом, утром его найдут — грязного, в самом неподобающем виде… И на кого подумают? Никто не узнает, что это Толстяк. Все решат, что Гакт убил его из ревности… Позорная смерть без отмщения. Эти мысли пронеслись в его сознании за мгновение. Он задыхался. Ему казалось, что жизнь медленно уходит из него. Их схватка длилась всего несколько минут, но Мане показалось, что прошла вечность. Он уже почти потерял сознание, как вдруг услышал звук удара, чей-то возглас и почувствовал, как к нему возвращается дыхание. Он сел и оглянулся. И увидел в свете луны лежащего на земле Толстяка и Гакта над ним. Гакт был так страшен в этот момент, что Мана сдавлено всхлипнул. Гакт услышал его и замер. Отдышался, еще раз ударил Толстяка ногой в живот. — В городе чтобы больше не появлялся, — сказал Гакт по-английски. — Тут таким не рады. Он плюнул и подошел к Мане, помог ему подняться. Ни о чем не спрашивая, он довел Ману до дома. У самых ворот Мана тихо сказал: — Останься сегодня у нас. — Он перевел дыхание. — Моим скажем, что я напился и упал. Матушка с ума сойдет, если узнает… Гакт молча кивнул. Он не был уверен, что стоит что-то говорить, и был заранее согласен на все. Ему было горько, что он замешкался и не сразу пошел за Маной. Окажись он рядом, ничего бы не случилось. Навстречу им вышла сонная Огава, ахнула при виде молодого господина. Грязный и растрепанный, он производил не самое приятное впечатление. Мана велел ей постелить гостю постель, приготовить хозяину ванну и перестать вздыхать. — Мы выпили лишнего, — сказал Гакт, будто бы оправдываясь. Огава, ворча и вздыхая, отправилась выполнять распоряжения. Она постелила гостю на полу в комнате Маны. Гакту стало неловко перед этой доброй женщиной. Она не одобряла пьянство и ночные вылазки. Из ее ворчания Гакт понял, что Мана никогда прежде не напивался до такой степени, что не мог сам дойти до дома. «Вот господин молодому господину завтра выскажет!» — закончила она свой монолог и вышла, пожелав Гакту спокойной ночи. Гакт не мог не упрекнуть самого себя за то удовольствие, с каким он улегся в удобную мягкую постель. В подобных обстоятельствах такие мысли неуместны. Он уже почти заснул, когда Мана проскользнул в комнату. Он запер дверь и скользнул под одеяло к Гакту. Гакт обнял его и прижал к себе. — Что скажет твой отец, когда узнает, что я ночевал здесь? — тихо спросил Гакт. — Мне все равно, — ответил Мана. Он еще теснее прижался к Гакту. — Поцелуй меня. Утром Мана прошел к отцу в кабинет и рассказал ему о событиях минувшей ночи. Дело было серьезное, и Мана рассудил, что лучше отцу все знать. Он так же убедил отца, что матери и Огаве будет спаться крепче, если они будут думать, что Мана просто немного перебрал. Мана думал, что разговор окончен, но отец вдруг спросил: — Когда ты перестанешь шляться по ночам? — Я не шляюсь, — невозмутимо отозвался Мана. — Вы сами говорили, что хорошо было бы привлечь в театр иностранцев. Разве станут они туда ходить без меня? Танака потеряет клиентов, если я перестану появляться в кафе, и вам он этого не простит. — А, так ты приходишь домой с рассветом из уважения ко мне и Танаке? Мана почувствовал, как его лицо обожгло огнем. — Это вас не касается, — отрезал он, глядя отцу в глаза. — И к случившемуся отношения не имеет. В комнату постучала Огава и сообщила, что их ждут к завтраку. Мана не стал дожидаться окончания разговора и вышел. Гакт сначала хотел отклонить приглашение, но его так уговаривала хозяйка дома, что он не устоял. Завтрак прошел в неприятной атмосфере, и Гакт даже пожалел о решении остаться. Отец Маны был мрачен и грозен, мать — обеспокоена, сам Мана сохранял холодный и невозмутимый вид. Разговор не клеился. Когда встали из-за стола, все почувствовали облегчение. Мана вышел проводить Гакта. Ветер сменился и принес с собой тепло и солнечный свет. Громко пели птицы. Недавних дождей будто бы и не бывало. Мана улыбнулся. — Несколько дней мне стоит приходить домой пораньше ради спокойствия семьи, ты должен это понять… — Он немного помолчал. — Я хотел извиниться за тот раз, когда… — Не стоит, — перебил его Гакт. — Я тоже наговорил лишнего. Когда мы теперь увидимся? — Пока не могу ничего тебе обещать. Послезавтра мы даем спектакль, и я буду рад, если ты придешь… — Хорошо. — Гакт удержался от поцелуя и просто наклонился к нему: — Я рад, что мы примирились. — Я тоже. Наша ссора мучила меня очень сильно. Вечером я приду в кафе, но не смогу задержаться допоздна. До встречи. Он быстро сжал руку Гакта и скрылся за воротами.