Расскажи мне всё

Гул машин и другие звуки шумного города не доносятся до герметичного, стеклянного офиса экономического журнала. По крайней мере, не должны. По всем правилам архитектурного и строительного плана ничего не должно мешать мыслительному процессу журналистов, маклеров, редакторов, экономистов. Каждый день эти люди, потеющие в своих комнатных офисах, офисных костюмах, деловой коже, анализируют экономику страны, критикуют её, следят за ней, дают или отбирают у американских налогоплательщиков надежду на стабильное будущее. Люк Брендон должен быть сейчас одним из них. Тем, кто усердно корпит над аналитическими картами или, по крайней мере, он должен так же усердно нажимать на кнопки клавиатуры, хотя бы создавая вид занятости. Люк Брендон должен работать. Люк Брендон должен подписать несколько документов, подтверждающие годность статей, которые со следующего месяца начнут влиять на жизнь американцев. Люка Брендона ждут 42 письма на электронной почте, которая за десять часов успела загрузиться так, как будто её очищением не занимаются даже вне рабочего времени. Вместо этого он проклинает недостаточно тихий офис, его архитекторов и каждого строителя, который прикреплял герметичное стекло. В общем, всех, кто подворачивался под руку и кого можно было обвинить в шальных нервах стабильного с виду Люка. Его бастионы стабильности рухнули, когда сначала раз в месяц ,а потом раз в неделю ему в офис стал звонить один банкир с странным именем Шиффр и благородным французским Ле в начале. Банкир познакомился с ним на американском ежегодном симпозиуме, где Люк имел неосторожность пролить на него кофе. -На самом деле, в первые секунды, когда я увидел Вас, я немного испугался, - выдал Люк и сразу же дал себе мысленную оплеуху. - Я не имел в виду глаз, не это... - он сразу же поспешил исправиться. -Кровотечение из глаза - это лишь нарушение работы внутренних глазных каналов. Ничего зловещего, мистер Брендон, - Ле Шиффр улыбается ему, и Люк машинально повторяет его выражение лица, хотя понятия не имеет, что эта улыбка может означать. -Ты обращаешься ко мне на Вы, стоя в сантиметрах от моего лица, - тараторил Люк, при этом не решаясь смотреть Ле Шиффру в глаза. Смещал взгляд с одной точки на другую, лишь бы не казаться слишком бешеным, слишком желающим, слишком пожирающим губы Ле Шиффра. -...И ты что-то говоришь о глазах и слезах, хотя дело совершенно не в этом, - на последнем слоге Люк слишком заметно сглатывает. С тех пор, как он познакомился с Ле Шиффром, он все делает слишком. В основном, слишком заметно, слишком несдержанно и, он надеется, это слишком не так заметно для его собеседника. Сейчас, стоя в коридоре отеля, где проходит этот злосчастный симпозиум (до которого, бог свидетель, никому нет дела!), Люк решается остановить свои взгляд на губах Ле Шиффра. Он не фанат зрительного контакта. Не потому что у Ле Шиффра что-то не так с глазом; не потому что у Ле Шиффра потекла кровь из него, когда Люк прикасался к его рубашке - к его груди - пытаясь вытереть роковые пятна кофе; Люку вообще нет дела до того, что у него за "недуг" с глазами, как сам выразился Ле Шиффр в первый раз, чтобы вывести Люка из маленького ступора, когда тот после столкновения поднял на него взгляд. Просто глаза отвлекают. Глаза обманчивы. Мы ничего не можем сказать по глазам человека. Любовь во взгляде можно сыграть, это удаётся актерам. Складки у глаз могут появиться и от враждебной улыбки. По глазам невозможно сделать вывод, если ты не знаешь человека достаточно хорошо. Люк смотрел на губы Ле Шиффра и предпочитал по ним судить о том, как Ле Шиффр его воспринимает. -Вы были первыми, кто положил начало официальной форме, - Ле Шиффр мягко улыбнулся, отчего стали видны некоторые передние зубы сбоку. Люка особенно привлекали те, что выбиваются из ряда, как клыки, но слишком маленькие, чтобы казаться зловещими. Ле Шиффр улыбнулся ему, как ребёнку. Будто он убеждал маленького мальчика в его первоначальной вине, будто воспитывал в нем совесть и такт. Люк был готов поклясться, что признаёт всё и выдаст что-то вроде "проститеябольшетакнебуду", лишь бы Ле Шиффр воспринимал его как взрослого. Взрослых хотя бы можно целовать. Взрослые могут поцеловать. Они имеют на это полное официальное конституционное право. Но похоже, что Ле Шиффр изначально принял его, как ребёнка, которого стоит поправлять и тихо, осторожно указывать на ошибки. Иначе бы он не решался на такую наглость как звонить главному редактору The Economist и поправлять свежевышедшие статьи. Экран мобильного загорается и, прежде чем он успевает создавать неприятные звуки вибрированием по стеклянному столу, его выхватывают и отвечают на звонок. -Знаете, о чем я подумал? Американцы совершенно не занимаются критикой патента, а этот период в своё время пережила каждая страна. Если быть точнее, это такая же живая дискуссия на сегодняшний день, как и религиозная критика. Люк непроизвольно улыбается и опускает голову, чтобы спрятать свои эмоции. Иногда Ле Шиффр забывал о привествиях. Это так нравилось Люку, это манило его и завораживало, буквально выбивало почву из-под ног и дурманило, как запах ладана в церквях. Это означало, что Ле Шиффр очень заинтересован, поглощён, а следовательно забыл о рамках, которые Люк так тщательно пытается убрать, победить, сломать. Хоть Ле Шиффр и вспоминал о своих слабостях немного после и просил прощения, для Люка эти слабости были благословением. -Критики патентов обычно связаны с сторонниками Глушения Культуры* и другими радикалами такого рода. Это слишком... радикально для такого серьёзного журнала, как мы, - Люк произносит это и сразу же даёт себе мысленно подзатыльник за тавтологию, которая заставляет его звучать по-детски и выглядеть менее профессионально на фоне Ле Шиффра. Опять. Не удивительно, что у Ле Шиффра создаётся такое впечатление о нём. -Хотите оставаться конформистами для своих читателей, которые, в свою очередь, простые налогоплательщики? -Хотите оставаться таким же далёким для меня, который, в свою очередь, является главным издателем экономического журнала, чьи статьи вы критикуете? За доли секунд, которые прошли в напряженной телефонной тишине, Люк успел обругать, наказать и заклинать свое волнение, которое невозможно унять, и язык, который не поддается контролю. Наконец в трубке раздается голос. -Я не боюсь реальности, мистер Брендон, и ответить в лицо за свои слова я тоже могу. -О нет, нет, - Люк начинает отнекиваться, как какой-то ребёнок, действия которого неправильно поняли, - я сказал это, не потому что я считаю вас тру... - снова мысленная оплеуха, раз-два-три, вдох и выдох, - Просто это обширная тема, которая ведёт за собой очень серьёзный исторический подтекст. Не думаю, что по телефону это уместно. -Что ж, я согласен с Вами. Люк улыбается. Люк чувствует свою победу. Люк чувствует себя самым могущественным человеком в Нью-Йорке. Люк готов свернуть горы. -Но меня сейчас нет в стране. Люк готов бить герметичное стекло телефоном, пока то не разобьется, а потом выпрыгнуть через эту дыру, перед этим швырнув телефон куда подальше. Он находит силы только для того, чтобы выдать детское "Ох" в трубку. Он ещё никогда не замечал в себе столько инфантильности и ребяческого поведения до встречи с Ле Шиффром. Возможно, сам Ле Шиффр внушал ему предрасположенность к этому, но Люк предпочитал не признавать этого. Он предпочитал делать вид, что этой власти у Ле Шиффра нет, что Ле Шиффр не влияет на него, на его настроение, на его журнал, в конце концов. Он признает это когда-нибудь потом. В другой вселенной или галактике. Но не в той, где Ле Шиффр находится на другом чертовом континенте от него и не может ему даже обеспечить встречи с ним. Люк готов сжечь все шесть континентов, чтобы Ле Шиффра вызывали по делам только на одном куске земли с ним. Люк признает что-то за Ле Шиффром, когда тот наберется смелости и уважения к нему. Люк признает за Ле Шиффром все его поправки, если тот, в свою очередь, обеспечит его стабильными, постоянными встречами. -Знаете, дайте мне время. Я просмотрю свои планы. Вдруг я буду пролетать над Вами, - Ле Шиффр пытался так пошутить и после того, как Люк услышал о возможности встречи, он готов был смеяться даже над шутками о курсе валют, -До свидания, мистер Брендон. -До свидания, - блаженно ответил Люк, вместо того, чтобы сказать "ты можешь хоть мне на офис свалиться на своём самолёте, как в 2001". Весь день Люк сидел на иголках. Он знал, что звонок может быть и завтра, и послезавтра. Ле Шиффр не называл сроков. Но Люк не мог думать о чем-либо ещё. Ему нужен был ответ. Он почувствовал себя сегодня в полной мере брокером. Пан или пропал. Либо он увидит его снова, спустя уже столько месяцев, либо будет тратить нервы в своей герметичной коробке, которую посмели назвать офисом, и вздрагивать при вибрации телефона. Иными словами, он либо здоровый во всех отношениях человек и успешный издатель, либо он чертова спящая красавица, которая ждёт треклятого банкира. Телефон завибрировал по столу уже вечером, когда Люк более и менее успокоил нервы и принялся за редактирование статьи. Он посмотрел на экран. Ле Шиффр. -Вас устроит завтра в обед? -Да, я думаю, да. Мой обеденный перерыв начинается в... -Я знаю, когда Ваш обеденный перерыв, - поспешил прервать Ле Шиффр. Это было его ошибкой и он понял это. Он знает то, чего ему не говорили напрямую. Он знает больше. Он выдал себя знанием слишком не характерной ему информации. -Что ж, хорошо. Отлично. До встречи тогда. Ле Шиффр поспешил положить трубку. Это был его первый большой промах. Его ошибка. Его неудача. Его лажа. Да как угодно. Ле Шиффр выдал свой интерес, что значит, что Ле Шиффр тоже человек. Люку почему-то нужно было это маленькое подтверждение истинности. Это означало, что Ле Шиффр не изваяние и не колосс. А ещё Ле Шиффр поменял свои планы для Люка. По крайней мере, Люку захотелось так думать. Люк заулыбался вечернему офису. Сейчас он гордился собой больше, чем если бы ему удалось угадать со всеми прогнозами за месяц. Сейчас это был для него даже больший успех, чем удачная сделка или первое место в рейтинге журналов. Пусть стерва из Vogue** забирает свой рейтинг. Сейчас Люк Брендон самый удачливый человек в Нью-Йорке.