Вечность

      Ей снились лебеди — белые, сильные, рвущиеся ввысь. Их было двое. Они склоняли друг другу головы, касались острыми, красными носами и плыли по безмятежной глади чёрного озера. Нет. Гордые птицы извивались, плескались. И зашипеть бы, но клюва не открыть. И перья тяжёлые, поникшие. Нет. Нефть налипла на перьях. Не взлететь. И каждое движение — вялое, стеснённое, обессиленное. Не вырываться. Вроде бы вот она свобода, встань на перо, взлети. Но чёрная тонкая плёнка слишком крепкая и вскоре забьётся в лёгкие. Нечем дышать.       Надо подойти и вытащить. Не боятся, что они будут щипаться до крови. Сопротивляться и бить крыльями. Только её тонкие руки несут факел. Жаль светлее не становится. Перед ней по-прежнему озеро нефти и двое лебедей. Они барахтаются и тянут друг друга на дно. Белль улыбается спокойно, ровно, бессердечно, садится на колени. Факел в руках заставляет вспотеть и она старается держать его по-дальше от лица, касается огнём чёрных вод. Оранжевый цветок пламени вспыхивает, удушает газом. Нос чувствует запах жжённого пера и подгорелой курятины. Хочется есть.       — Белль, проснись! — Нил трясёт её за плечо. — Ты кричала: «Румпель!» во сне.       Она подняла голову, что показалась чугунной, дико болящей. Глаза жгло, а лицо отекло от слёз и усталости. Белль сумела вчера лишь ненадолго забыться случайным, беспокойным сном, но даже там преследовали кошмары. Она знала к чему этот сон. Румпельштильцхен спас Сторибрук. Совершил геройский поступок. Погиб. Унёс в могилу частицу её души. Сердце болело от мысли, что его не будет рядом. Никогда.       К чёрту героизм и Зачарованный лес, лишь бы он был с ней. Ей больше не хотелось увидать мир. Он стал меньше планет-астероидов в «Маленьком принце» — несколько шагов и вот уже чернота космоса. И никаких роз. Только холод. И родной мир не греет, не будет теплее и в Сторибрукском. Без Румпеля. И ведь она — не Дон Кихот. Совсем нет. Она — Белль.       И корпеет над книгами в попытках его воскресить, глотает пыль. В Тёмном замке слишком холодно и пусто без Румпельштильцхена. Воспоминания не дают сосредоточится. Здесь когда-то на алой софе, у окна с радужными осколками витражных стёкол, она любила читать книги до поздна. Сонеты Шекспира, миры Гофмана, Моби Дик, «Улисс» Джойса и вновь кабаки уже у Ирвина Уэлша. Ещё учебники по философии, психологии, истории разных миров и справочников по магии. Она уходила в написанное с головой. Задавала сама себе вопросы и искала ответы, выстраивала параллели и цепочки ассоциаций. Вся Вселенная казалась огромным кристаллом с тысячами граней. Она сверкала, завораживала игрой переливов. И Белль ничего не замечала.       День сливался с ночью. Время теряло свой бег. И Румпель был строг лишь вначале, а позже дал шанс расслабится. Он всегда убирался и готовил намного лучше, чем она, говоря полушутя, что красавица-книжница оставляет лишь ворох грязной посуды, да развозит пыль. Это заставляло её краснеть. А Тёмный лишь ухмылялся, да укутывал её пледом, когда она забывала про реальность и засыпала прямо на софе. И нёс на руках в начале в её спальню, а через пару месяцев и в их общую. Им было хорошо вместе.       Румпель бывал и другим. Его снедала тоска, когда тот смотрел на рассвет. Он всегда закрывал шторы. И на вопрос «почему?» отвечал загадочное «Сын, я потерял его, а он любил смотреть на закат.» Белль гладила его по шёлковому рукаву рубашки и шептала на ушко нежности, бодрила поцелуями и успокаивала. Он должен найти Бея. И найдёт. Обязательно.       И нашёл. Теперь она рядом с Нилом, а замок заброшен, обтянут сетью паутины и припорошен пухом пыли. Воры унесли все ценности и исписали стены пошлой грязью. Да здравствует наскальная живопись…. И пустота. И воздух в библиотеке казался затхлым и безжизненным. Без Румпеля. Белль ещё раз осмотрела стеллаж. До чтения стоящих на в нём книг она ещё не дошла. А вот этот фолиант с васильковой обложкой и бордовыми буквами на корешке она видела впервые. Рука потянулась к книге. Тут ожил и заговорил подсвечник: — Вы ищете как спасти Румпельштильцхена миледи? Белль вздрогнула. Она уже почти отвыкла в Сторибруке, что домашняя утварь может разговаривать. Но вдруг Подсвечник знает ответы? — Да, как ты ни раз слышал из нашего разговора с Нилом, — она изо всех сил старалась сохранять самообладание. -Тяни за книгу сильнее! — ответил он. Белль так и поступила. Тумбочка, где стоял подсвечник, с грохотом ушла под пол. На её месте появилась светящаяся зелёным пентаграмма. В её центре лежал пергамент. Белль не задумываясь подняла его. Она ничего не почувствовала и пентограмма горела как прежде. Оставалось верить, что это не проклятие, и с Белль ничего не случится. Положи в центр магическое сердце. Если любовь истинная, то ты спасёшь меня, — гласила записка, написанная почерком Румпеля. — Румпель оставил мне подсказку. Любимый! — с восторгом проговорила Белль и принялась целовать строчки, написанные так хорошо знакомым ей почерком. На её голос пришёл Нил. Он нёс с собой две дымящиеся кружки кофе и пару пироженых. — Что здесь происходит? — спросил он удивленно. Вместо ответа Белль отдала ему в руку листок и поставила поднос на стол. — Это же шанс! — лицо Нила озарила радость. Он дотронулся до своей груди. Белль действовала мгновенно. Она ухватила Нила за руку. Поднос, задетый локтем Белль, с грохотом упал на пол. Посуда разлетелась на куски. — Нил, нельзя! — закричала она. — Твой отец слишком многое сделал, чтобы спасти тебя, чтобы ты жил. Не смей рисковать собой! Он не простит себе, если ты погибнешь. — Но он же мё… — Не смей так говорить! Мы ничего не знаем, — перебила его Белль. Ей было страшно признать его правоту. Ложь. Ей хотелось верить, что это ложь. Всё по-другому. Она его спасёт. Ей некуда от этого деться. — Мой долг помочь ему. Он возродится. — Ты уверена? Белль закрыла лицо руками и едва не расплакалась. Нил приобнял её. Белль стало чуть легче. — Единственное в чём я уверена, что тебе не стоит рисковать, — сказала она как можно твёрже, хоть и больше всего на свете ей хотелось реветь. — Магическое сердце — это душа, но и без неё можно жить. Наверное. Последнее слово прозвучало не столь уверенно, как она того желала. Белль всегда боялась признать что чего-то могла не знать, но и это сейчас не играло решающей роли. Важно другое. Нил не знал что и сказать, но и на геройство его больше не тянуло. Рука больше не тянулась к груди, чтобы вынуть магическое сердце. — Ты поступаешь благородно, — сказал он, когда решил нарушить тишину. — Но ты слишком моло… — Не важно, — Белль оборвала его на полуслове. Ни жалость, ни подбадривания её сейчас не интересовали. Она дотронулась до груди и мысленно произнесла: Душа явись ко мне. На её ладони появилось светящееся красным волшебное сердце. Белль положила его в центр пентаграммы и отошла подальше. Пентаграмма мгновенно поменяла цвет с зелёного на красный. Пол задрожал. Со стеллажей одна за другой попадали книги. Сердце исчезло будто бы его и не было. Над пентограммой поднялся алый шар. Он подлетел к Белль и разросся до размеров человека. Дрожь прекратилась. Шар превратился в Румпельштильцхена. — Папа! — Нил с восторгом бросился ему на шею. — Румпель! — сказала Белль. Слова звучали механически, не выражая никаких эмоций. Румппельштильцхен обнял их обоих. Белль никак на это не отреагировала. Что-то здесь явно не так.