Обречённые корабли

В числе команды Двенадцатого дистрикта состоял всего один пьяница. Все остальные граждане в количестве больше трёх бокалов пить не любили и совсем не желали доводить себя до такого плачевного состояния, именуемым «Хеймитч Эбернети», потому как прямо перед ними ходило живое одноимённое доказательство тому, что ничего хорошего из этого не выйдет. Бряк же и вовсе, кажется, не брала в свои беленькие ручки и бокала без глобальной причины, потому что, по её словам, хоть кто-то должен был быть в состоянии контролировать всех остальных. Однако, ментору Двенадцатого посчастливилось знать ещё одну причину. «Когда я пью, я потом обязательно заканчиваю плачем», – тихонько призналась она однажды. Смотреть на слезы-сопли Бряк Хеймитч, разумеется, не хотел, поэтому лишний раз даже не предлагал. Поэтому вопрос, каким образом Эффи умудрилась напиться до почти что беспамятства, оставался для Хеймитча загадкой. Сначала они оба просто сидели в холле на своём этаже, в напряжении следя за действиями трибутов. Если быть точнее, следила только Бряк, Хеймитч же наполовину заснул. И вот через некоторое время его полудрёму нарушил оглушительный писк сопровождающей. - Хеееймитч! – верещала она, толкая его в плечо. - Хеймитч, только не говори, что ты всё пропустил! – увидев, что мужчина вправду проспал последние несколько минут, она негодующе вздохнула, метко послав в сторону разбуженного укоряющий взгляд, но затем на её лице вновь просияла улыбка. Такая ухмылка появлялась лишь в случаях, когда её или трибутам что-то удавалось. – Рин только что вошла в десятку выживших! Ты представляешь?! Представлять такое ему, действительно, только и оставалось. Трибуты от Дистрикта Двенадцать обычно не проживали на Арене больше пары минут (если их убивали в первой резне) или нескольких часов (если начинали разводить костры). Алекс, тринадцатилетний парнишка из семьи торговца, попавшийся в этом году, умер именно при втором варианте. Попадание в десятку выживших хоть и ничего, по сути, не означало, но всё-таки было уже чем-то. Новость, что Рин смогла продержаться на Арене больше двух дней его, с одной стороны, радовала. Тут не приходилось даже сильно удивляться – девочка отличалась крепким по меркам Двенадцатого телосложением и, что тоже было хорошо, сильным духом. Глядя на ситуацию под таким углом, разумеется, можно было бы и порадоваться, чем и занималась сейчас Эффи, но чем Эффи отличалась от Хеймитча, так это тем, что смотрела на вещи лишь с одной стороны, через призму своих минутных эмоций и чувств. Эбернети же был в этом деле успешнее, стараясь разглядеть обстановку со всех ракурсов. Такой метод хоть и редко давал оптимистичные выводы, зато был объективен. Итак, Рин крепкая, бойкая пятнадцатилетняя девчонка, которая пару часов назад скрылась от профи и заснула в расщелине между скалами, которые представляли собой большую часть рельефа Арены в этом году. Это, разумеется, хорошо, что она так сделала. Но вода была от неё на слишком большой дистанции, чтобы преодолеть её и остаться живой. Её либо заметит кто-нибудь из трибутов, либо Распорядители, ждущие остроты шоу, добавят чего-нибудь от себя, либо она просто умрёт от жажды. Эффи же всего этого не видела, и видеть не желала. Она была переполнена счастьем, и даже хмурый вид ментора не останавливал её порывов. - Это нужно отпраздновать! – пискнула она чуть смущённо, и Хеймитчу даже показалось, что она покраснела. Естественно, Бряк же ничего крепче апельсинового сока обычно не пьёт, а тут вот чего ей захотелось. Что ж. - Вот это ты по адресу! – проговорил Эбернети с деланным энутазиазмом, потихоньку поднимая свою тушу с дивана. Прошаркав к мини-бару, он распахнул дверцы и достал бутылку первоклассного шнапса. Эффи смутилась ещё больше, будто, наконец, поняв, во что ввязывается. – Присаживайтесь, леди. Бряк осторожно присела на самый краешек стула, словно готова была вот-вот сбежать. Эбернети легким движением руки наполнил стаканы и пододвинул один ей. - Итак, - поднял свой бокал ментор, - позвольте произнести тост в честь нашу отважную девушку-трибута Рин Солтхаус, успешно справляющуюся со всеми напастями Арены на протяжении вот уже шестнадцати часов. – с улыбкой сказал он. Эффи тоже улыбнулась. – Думаю, с такими темпами у неё будут весьма неплохие шансы. – Бряк его выводы, сделанные пару минут назад, знать совсем необязательно. - Что ж, тогда выпьем за её удачу! – возликовала женщина. - Да! И пусть удача… -…всегда будет на её стороне! - заключила Эффи, хлопнув в ладоши. Хеймитч залпом осушил свой бокал, а вот Эффи осталась сидеть, пялясь на свой ещё полный стакан. - А ну-ка подхватывай! – рассмеялся Эбернети, буквально заставляя её взять в руки этот несчастный бокал. Эффи всё же послушалась совета Хеймитча и неловко взялась за ножку. Еще секунду проведя односторонний зрительный контакт с фужером, сопровождающая неуверенными совершила несколько больших глотков сразу. Эх, не умела ещё эта дамочка пить по-настоящему, многому её ещё следовало научить. Бряк допила последний глоток и, щурясь и фыркая, резким движением отставила от себя стакан. Её буквально встряхнуло перед тем, как она удивлённо воскликнула: - Боже, да как это можно это пить? – вопросила она, прикрывая лицо ладонью. - Как ты это делаешь, и ещё умудряешься получать от этого удовольствие, я не понимаю, - жаловалась она. – И что же я смешного сказала? Выглядела она и правда комично, но сердить подвыпившую женщину, у которой и так в крови течёт концентрат стервозности было слишком опасно даже для Хеймитча, поэтому он перестал смеяться и попробовал заставить смеяться саму Бряк. Попробовал пересказать ей пару шуток, услышанных как-то в барах или в Котле, и не без удивления обнаружил, что Эффи хихикает над ними. Занятно-то как, в обычном своём состоянии она бы уже прицелилась бы чем-нибудь в его голову за такие шуточки, а тут позволяла себе такие вольности. Хотя, по меркам Эбернети, да и любого другого человека выпила она, грубо говоря, всего нечего, чтобы прийти к таким заметным переменам. Видимо, алкоголь на Бряк и вправду действовал не очень. Эскорт и сама уже через несколько минут это отметила. - Знаешь, я ведь выпила всего какой-то бокальчик, а уже… в уже чувствую себя навеселе! – хихикнула она, энергично тряся головой. - Я вижу, принцесса, - ухмыльнулся Хеймитч. Интересно, как она будет вести себя завтра, когда в голове у неё прояснеет? – Просто у тебя бумажный желудок. - «Бумажный желудок»? Никогда такого не слышала. А что это значит? - Это так называют человека, которому пить совсем противопоказано, или же того, кто совершенно не умеет этого делать. На него, то есть на тебя, алкоголь действует намного хуже и быстрее. - Или я просто худая. - Скорее всего, всё-таки, первое. - Хам! – пискнула Эффи, обиженно надув зелёные губы. – Не буду больше пить с тобой! - Тебя никто и не заставлял, ты сама предложила, - нахально улыбнулся ментор, попутно наливая сопровождающей второй бокал. – Ты вроде как говорила, что тебе не нравится? - Не знаю, - призналась женщина, - может, я просто не распробовала вкуса. Возможно, со второго бокала все станет яснее. То есть, вряд ли мне станет яснее, потому что обычно после каждого стакана мне всё хуже и хуже, но я хотя бы… ну, ты понял. Эбернети протянул женщине спиртное. Та, повертев бокал в руках, вздохнула и вдруг начала пить залпом. Боже, она выпила весь стакан! Сразу! С ходу! Весь! Она осушила чертов бокал фруктового самогона! Хеймитч смеялся, смотря, как она допивает вторую рюмку по счёту, мысленно напоминая себе придумать какую-нибудь искромётную шуточку об этом завтра. Бряк убрала от себя бокал с дурацкой улыбкой на лице. - Это круто! Слушай, и зачем я целых четыре года ничего не пила? Бряк подшофе определенно нравилась Хеймитчу куда больше обычной. Эбернети за десять минут использовал весь свой запас шуточек, и Эффи чуть ли не приходилось успокаивать после каждой из них. Ей приглянулась даже та история про дядю Кёртиса, убегающего убедительным спринтом от козы, которую он пытался побрить налысо. К слову, коза сломала дяде Кёртису копчик. В какой-то момент они вдруг перешли к простым разговором, и в этом плане подвыпившая Эффи оказалась довольно интересным собеседником. Уже через полчаса она с жаром рассказывала о семи годах, проведённых в специальной школе, ориентированной на работу в журналистской деятельности, о том, как её бесили школьная тёмно-синяя форма и запрет на парики и яркий макияж. Хеймитчу же о школе рассказать было нечего: - Ну, я был не отличником… далеко не отличником. Меня заботили совершенно другие вещи, не имеющие отношения к математике или истории. - А мне нравилась история, - мямлила Эффи, - особенно история нововековой Америки. Я даже когда-то была, можно сказать, фанаткой всего этого. Хотела быть похожей на Мэрилин Монро, откапывала неизвестно откуда диски с её фильмами. - хихикнула она, устремляя затуманенный взор куда-то в заоблачную даль. – Мне нравилось искать и находить то, чего больше никто из группы не мог найти. Поэтому у меня были высшие оценки по истории. Ну, и по литературе. Там та же история. У меня где-то в шкафу до сих пор лежит «Великий Гэтсби» в бумажном варианте… Раритет… Только не говори, что не понимаешь, о чём я. - Да куда уж мне, - улыбнулся Хеймитч. – Мы такого в школе даже не проходили. Если и проходили, то меня там не было. Я плохо учился в школе – у меня были и «плинтусовые оценки», - пожал плечами он, - но, как видишь, школьные знания не пригождаются при штрафной рюмке. - А-а, если я постараюсь, то смогу вычислить количество спиртного в своей крови, но я не хочу, - рассмеялась Эффи. К этому времени в ней было уже три бокала шнапса, и она уже перебралась со стула на диван, где лежала, скинув на пол туфли. – Хорошо, и что же занимало твоё внимание, если не школа? - Моя семья, - вздохнул Хеймитч. Это была не лучшая тема для разговора. – Я помогал своему отцу, а когда он умер, вместо учёбы я шел работать, чтобы прокормить своих младшим братьев и маму. Вот и всё, что Эффи стоило об этом знать. Нечего было занимать её маленькую головку ненужной информацией о том, что его семью расстреляли, стоило Хеймитчу выиграть Квартальную Бойню. Бряк и сама каким-то образом (в её-то кондиции!) поняла это и просто кивнула, не поднимая головы. - У меня тоже умер папа, - сказала она как-то бесцветно. Взгляд её был устремлён к узорчатому потолку, и её лицо, как и её голос, вдруг перестало выражать даже тень какой-нибудь эмоции. Хеймитч и не знал, что она тоже потеряла отца – личная жизнь Бряк его, собственно, никогда особо не интересовала, как и её семья, поэтому он сидел сейчас, не зная, что сказать. Что-то в Эффи подсказывало ему, что это случилось давно. Интересно, она сможет рассказать что-нибудь о его смерти? - Мне очень жаль. – произнёс он. – А… а как он умер? Эффи молчала несколько долгих секунд, нахмурилась, раздумывая над каким-то неразрешимым вопросом в своей голове. - Говорят, что умер от припадка эпилепсии, - медленно произнесла она. – Я была рядом в этот момент. Он задохнулся собственной слюной и умер прямо у меня на глазах. – она снова замолчала и посмотрела на потолок, словно в нём сейчас заключалось её существование. Хеймитч молчал, у него вдруг жутко пересохло в горле. Ему было не понаслышке известно, каково видеть умирающего прямо перед тобой человека, которому ты уже никак не можешь помочь. Однако, на Арене дело касалось почти незнакомых ему людей, а своих родных он увидел уже в гробах. Он не мог даже представить, что можно было почувствовать, видя, как умирает близкий и дорогой тебе человек. - Я была в глубочайшей депрессии месяцев пять. Кошмарное время было. – сказала она, и тут её голос дрогнул. Она шумно выдохнула. – И я думала, что это уже никогда не кончится. Мама тоже ужасно переживала долгое время, поэтому отправила меня в эту школу, чтобы мы не мозолили друг другу глаза и не напоминали о папе. Сказала, что я буду работать с Голодными Играми. - Я думал, ты сама решила стать сопровождающей, - нахмурился Эбернети. - Ну да, так и есть. Просто мама дала толчок к этому. Не знаю, зачем она это сделала. Она с самого детства хотела, чтобы я была здесь, но после смерти папы… - А что? – Хеймитч бы никому не признался, но ему стало страшно. Не за Эффи даже, не за её папу или маму, и не за себя, а вообще. Что-то леденящее душу поселялось в нём от слов Эффи. - Папа всегда был против, чтобы я совалась сюда. Всегда. – она шмыгнула носом и приложила ладони к глазам. – Говорил, чтобы я не думала об этом, потому что здесь нет… - она всхлипнула, - потому что здесь нет ничего хорошего, и он не хотел, чтобы я становилась частью всего этого. Мы даже иногда спорили насчёт этого… мы даже накануне говорили на эту тему… - она всхлипнула еще раз, громче, и рвано выдохнула. – Он сказал: «Эффи, это откровенно паршивое место, откровенно паршивая вещь, эти Игры»… - она убрала руки от лица, и Хеймитч увидел дорожки слёз, проложенные по её щекам. Хеймитчу стало не по себе. От факта, что Эффи заплакала, от того, что он даже был заранее чуть ли не предупреждён, что так оно и будет, и от тех ужасных, неестественных, почти некапитолийских вещей, которые она ему говорила. Чтобы взрослый капитолиец пытался объяснить своим детям истинное лицо Игр – это было как минимум странно. - Знаешь… - сказала Бряк, неровно дыша, - Я вот иногда думаю: «Что я здесь вообще делаю?». Я имею в виду, зачем здесь вообще нужны кураторы, зачем тут нужна конкретно я? Что, если мой папа был прав, если я не должна была идти сюда, что тогда?.. – она снова замолчала, подбирая мысли. – Неужели это и есть та самая вещь, которая всё объясняет? - Что объясняет? – встрепенулся ментор. Говоря честно, он был уже наготове встать с занятого им стула и подойти к Бряк. Обнять её, что ли, или ещё чего попробовать сделать. Она выглядела такой подавленной, такой покинутой и такой неожиданно одинокой, что становилось страшно. - Почему нам с тобой постоянно не везёт. Почему мы с тобой постоянно строим обречённые корабли. Пьяная Эффи иногда рождала гениальные мысли в замысловатой обёртке, и Хеймитчу удалось сорвать её с одной из них. Он понял, о чём она. Обречённые корабли, корабли, которые точно потерпят крушение – это трибуты, которых они готовят. Они обречены, они погибают. - Они всегда погибают. – сказала Бряк. Как бы они их не готовили, что бы они с ними не делали – они все равно рано или всё ещё рано умирали на поле боя. Покинутые миром, оставленные сражаться и погибать на потеху зажравшимся капитолийским свиньям, за исключением адекватных людей, пытающихся донести своим дочерям кошмар Игр вопреки амбициям их мамаш. - И она тоже погибнет. – сказала Эффи, не сводя глаз с потолка. И она тоже погибнет. Завтра или послезавтра, первой из десяти или третьей из восьмёрки – неважно. Да, чёрт возьми, даже если бы она выиграла эти чёртовые Игры, она всё равно умерла бы, умерла бы изнутри, и всё тут. Как он умер. Как умер немного каждый, что ступил на порог это дрянного места – неважно, по какую сторону экрана. Как, наверняка, немного умерла Эффи. Он нашёл себя, держащим Бряк под голову, пока та проливала свои слёзы ему на брюки, сжавшись в комочек. Она пьяная, и она плачет – всё по сценарию. Но Хеймитч догадывался, что дело не только не выпивке. Эффи просто сдалась. Поняла, что, как бы она ни старалась, её пустая болтовня и восхищение не принесут пользы. Он не мог полностью её поддержать в этом, но не мог и осудить – сам ведь он сдался ещё давным-давно. На самом деле, сейчас он пытался просто понять, зачем она вообще всё это ему рассказала. Тут алкоголь тоже не был ответом, а другого Эбернети найти не мог. - Хеймитч… - всхлипнула Эффи через некоторое время. - Я думал, ты уже спишь. - Спасибо. – сказала она просто. – Я правда не собиралась нагружать тебя всем этим. Это как-то само собой получилось. - Я знаю, принцесса, - ответил он тихо. – Думаю, теперь тебе стало легче? - Не знаю. Возможно, - она легонько пожала плечами. – Я больше не могу ни о чем думать, потому что я чертовски, ой – она прикрыла рот ладошкой, - как же эта штука на меня действует… я ужасно устала. Хеймитч усмехнулся и без предупреждения поднялся вместе с Бряк на руках, да так быстро, что та даже не успела пикнуть и вовремя оценить ситуацию, поэтому её замечание чуть припозднилось: - Хеймитч, напоминаю, что не я одна сегодня пила, а я не хочу, чтобы ты уронил меня где-нибудь в коридоре. - Я постараюсь этого не допустить, принцесса, а ты молчи. И Эбернети осторожно понёс женщину в её комнату, впервые за всё время размышляя о том, какое золотое может быть сердце у Эффи Бряк. Ему стоило знать об этом раньше. В этом порой чертовски, то есть ужасно кошмарно мире ей надо будет это сердце оберегать. А если она одна не справится, то он ей в этом поможет.