Артёма хотели продержать в больнице чуть не десять дней, но он выписался на шестой. Пить антибиотики он мог и дома, хотя врач и настаивал, что внутримышечное введение эффективнее. Но торчать в больнице только ради того, чтобы ему трижды в день делали уколы, Артём не собирался. Пора было собирать чемоданы, и делать это было правильнее не в последний день и второпях, нервничая и бегая, а спокойно и не перенапрягаясь: всё найти, уложить и купить недостающее. Ещё им с матерью нужно было съездить к нотариусу написать доверенность на продажу квартиры. Артём решил, что больше нет смысла её сдавать. Он совершенно точно не будет здесь жить.
И даже в Москве, наверное, уже не будет. Китс сказал, что в начале весны он переходит в офис в Дюссельдорфе, для начала заместителем директора. Про нынешнего директора ходили слухи, что она уйдёт, как только закончится срок контракта: ей предложили хороший пост в крупном химическом концерне, и Китса отправляли по сути дела принять бразды правления.
— Ты не пробовал искать работу там? — спросил Китс, когда приходил в больницу.
— В Дюссельдорфе? Нет, я же не знал, что это уже точно. К тому же… Как я найду там работу, если не знаю языка? Я сто раз слышал и от тебя, и от других, что немцы не запариваются английским, пишут и разговаривают на немецком и плевать на инструкции.
— Есть такое, — кивнул Китс. — Но сам понимаешь, у меня нет особого выбора. С английским пока только Штаты.
— Да, я понимаю, — Артём отвёл глаза: в Штатах он работать не мог, потому что британский сертификат архитектора там был недействителен, и из-за этого Китс, хотя и сказал сначала, что Артёму можно поискать удалённую работу или вообще не работать, перевод в американское представительство всерьёз не рассматривал. — Посмотрю, кто там есть с офисами в Дюссельдорфе.
— Не торопись, — Китс стоял у окна и рассматривал там что-то точно так же, как Захар несколько дней назад. — Сначала поправься, а потом этим займёшься.
— Я хорошо себя чувствую. Схожу ещё к врачу в Лондоне, когда приеду, посмотрим, что он скажет. Я уже записался.
— Правильно, сходи, — Китс по-прежнему не смотрел на него. — Я сегодня видел Захара.
Артём, сидевший на кровати, поднялся на ноги:
— Здесь?
— Нет, в гостинице за завтраком. Мы, оказывается, остановились в одном месте.
— Город маленький, — пробормотал Артём. — Вы разговаривали или просто… просто встретились?
— Мы разговаривали, — Китс отвернулся от окна и посмотрел на Артёма.
— О чём? — Артём даже не пытался делать вид, что ему всё равно.
— Это наше с ним дело. Всё нормально, не волнуйся, но, Артём… — он остановился.
— Что?
— Ничего не поменять, дело сделано, но вообще это не лучшая идея — приглашать в постель тех, у кого есть к тебе чувства. Это плохо заканчивается. Для всех.
Артём выдохнул:
— Это было очень давно… эти чувства. Но ты прав, я знаю. Я поторопился, не подумал, что всё так обернётся. Я хотел его, а мы десятки раз говорили об этом: если хочешь кого-то, то просто… — Артём сглотнул, а потом виновато продолжил: — С Захаром получилось не так, как с другими.
— Он не такой, как другие. И я думаю, у него всё хорошо сложится в жизни. Но надо каждому идти своей дорогой.
Артёму оставалось только согласиться. У Китса всегда были хорошие и разумные решения. Он мог любую проблему разложить на простые составляющие и объяснить, что нужно делать сейчас, что нужно держать в уме на будущее, а о чём пока вообще нерационально думать: на это уйдёт много нервов и энергии, но полученные выводы через несколько дней или месяцев всё равно станут неактуальны. У их проблемы тоже было простое решение. Не надо было быть управляющим директором консалтинговой фирмы, чтобы найти его. У каждого своя дорога. Но что-то внутри всё равно подначивало свернуть.
Авантюризм Артёму был совершенно чужд, но сейчас он думал о том, что второй путь, узкий и нехоженый, был, наверное, как раз потому привлекателен, что он не знал, что там ждёт. Что его ждёт с Китсом, он представлял совершенно точно на десять лет вперёд.
Когда он позвонил Захару через день после выписки из больницы, то не надеялся, что тот всё ещё здесь, думал пересечься в Москве до самолёта, но Захар, оказывается, до сих пор никуда не уехал. Артём не стал спрашивать его почему.
— Я завтра утром уезжаю. Если хочешь, можем встретиться сегодня.
— Неожиданно, — хмыкнул Захар.
— Да. Я знаю. Не хочу расставаться с тобой так. Ты мне помог, а я выкинул тебя, как только появился Китс.
— Про это я всё понял.
— Мы можем пообедать вместе, если ты обещаешь… не вспоминать про эти дела.
— Какие дела?
— Про нас с тобой. Когда мы сидели в пабе с Оксаной, было классно. Легко, понимаешь? Можем позвать её.
— Думаешь, я постесняюсь при ней сказать, что люблю тебя?
— А мне казалось, ты повзрослел за четыре года.
— Ты улыбаешься.
— Что? — переспросил Артём.
— Ты сейчас улыбаешься. По голосу слышу.
— Угадал, — пришлось признаться Артёму. — Так что, согласен?
Захар согласился, и они в середине дня, после того, как закончились бизнес-ланчи, и до того, как пошла вторая волна посетителей после конца рабочего дня, пошли в небольшой ресторанчик. Место предложил Захар.
За четыре года те кафешки, которые были любимыми у Артёма, или позакрывались, или были уже с другими вывесками. Артём как-то сунулся в одно заведение неподалёку от главного корпуса университета, куда он часто заходил с одногруппниками. Снаружи оно мало изменилось, хотя там и меняться было нечему: маленький металлический навес и узкая лестница в полуподвальное помещение. Внутри были якобы грубо сколоченная мебель, белые стены с выцветшими фотографиями в чёрных рамках и длинные лотки с ярко-зелёной травой. За стойкой, оформленной так, словно она была сложена из старых чемоданов с металлическими уголками, сидели девушки с фрешами в банках. Артёму захотелось немедленно выйти. Не потому, что он что-то имел против фрешей или банок, а потому, что старая пиццерия с дурацкой декоративной печью и скатертями в клеточку — конечно, не такая симпатичная и стильная, зато родная — исчезла. Артём остался и даже разговорился потом с ребятами-хозяевами, но ощущение подмены всё равно не исчезло.
Когда Артём вышел из такси возле ресторанчика, то увидел, что машина Захара уже стоит неподалёку. Дверца распахнулась, и Захар, видимо, ждавший Артёма, вышел.
— Ты как? — спросил Захар, когда они пожали руки.
— Нормально. Как обычно.
Они поднялись по ступенькам, и Артём взялся за ручку двери.
— А чего не на машине? — поинтересовался Захар.
Артём пожал плечами:
— Китс на ней уехал. Мне нельзя, — Артём оглядывал зал, куда они только что вошли: небольшой и уютный. — Так врач сказал: многочасовые поездки, тем более за рулем, нежелательны. Или останавливаться и по несколько часов отдыхать. Так что я на самолёте.
— Понятно, — Захар не раздевался и смотрел куда-то в пол.
— Слушай, ты не должен теперь всю жизнь…
— А, здравствуйте! Снова к нам?! — к Захару чуть не бегом бросилась девушка, то ли официантка, то ли администратор.
Она улыбалась профессионально и вежливо, но видно было, что она искренне рада Захару. Потом она посмотрела на стоявшего чуть позади Артёма и улыбнулась и ему тоже.
— Проходите!
— Ты завсегдатай? — спросил Артём, снимая шапку.
— Был несколько раз, — Захар вдруг уставился на него: — Ты чего опять сделал?
Артём провёл рукой по коротко остриженному затылку.
— В парикмахерскую сходил.
— Жуть какая, — поморщился Захар. — Зачем под корень-то?
— Надоели. Надо постоянно следить, чтобы они завиваться не начали, а мне тут не до того было, в больнице тем более. Половина вьётся, половина прямые. Легче состричь.
Они подошли к столику и отодвинули стулья.
— Не нравится, значит? — спросил Артём.
Захар сел и, немного подумав, ответил:
— Непривычно просто. А так… Ты, наверное, больше на себя похож, — Захар вытянул руку и провёл рукой по волосам Артёма. — Но всё равно детдомовец какой-то.
Захар убрал руку и тут же взялся за меню. Потом осторожно выглянул оттуда:
— С Китсом не было проблем?
— Были, но не из-за тебя, — улыбнулся Артём.
— Что не поделили?
— Если тебе правда интересно, то… Короче, я не хочу переезжать в Дюссельдорф.
— В Дюссельдорф? — Захар приподнял брови.
— Китс будет работать там с весны, а я… Помнишь, я рассказывал тебе про проект? Ну, про загородный дом? Я хочу его сделать. Там длинный подготовительный этап, с рельефом сложности, всё такое. Протянется ещё… Я не хочу искать работу в Дюссельдорфе. Даже если найду, я опять буду, ну… сам понимаешь, чем заниматься. Подземная парковка, холл на втором этаже, терраса, ещё какая-нибудь ерунда. Нет, это не ерунда, конечно, но я хочу свой проект. Может, мне за него даже заплатят меньше, чем за конференц-зал в каком-нибудь… corporate headquarters, но зато я наконец-то не буду выполнять чьи-то задания. Буду делать так, как я сам вижу. Не всё сам, конечно, там инженеры ещё будут.
— А удалённо не получится? — спросил Захар.
— Нет, не тот случай. Если бы опять был на подхвате, то да. В общем, я схожу, конечно, на собеседования, но… — Артём дёрнул головой: — Этот проект — то, ради чего я столько лет учился.
— Те, кто проектирует лифтовые секторы, парковки или что ты там говорил, учились точно так же.
— Ну, да… Но у меня есть мечта. Да, глупая и детская. И скромно оплачиваемая к тому же.
Захар смотрел на него и ничего не говорил.
Артём знал, что он молчит только потому, что обещал не вспоминать «про нас».
За обедом они говорили про работу — каждый про свою, про то, как изменился город, про поездки и отдых. Вдвоём было почти так же хорошо, как тогда с Оксаной в пабе.
Посетителей в зале было мало, и те расселись по дальним, более уютным уголкам. На какие-то секунды даже начинало казаться, что они здесь с Захаром одни — и если в такие моменты наступала вдруг пауза, Артём сразу о чём-нибудь заговаривал. Нельзя было допустить, чтобы эти секунды затягивались. Нельзя было давать Захару шанса даже подумать о том, что у них может быть будущее. Это их последний обед и последняя встреча. Прощание. Они оба это понимают.
Из-за столика в глубине зала поднялась компания мужчин — Артём их не видел, только слышал голоса, звук сдвигаемых стульев, смех и приближающиеся шаги. Захар посмотрел в ту сторону и почти сразу, по-деловому кивнув, поднялся на ноги, чтобы пожать руку одному из мужчин.
Они обменялись парой дежурных фраз, вроде того, как жизнь в Москве, мужчина похлопал Захара по плечу и, попрощавшись, пошёл догонять своих друзей.
Захар после его ухода какое-то время сидел нахмурившись, так что Артём помахал рукой перед его лицом:
— Ты мне, вроде, начал что-то рассказывать…
— Да, точно.
Захар продолжил рассказ про то, как случайно, разговаривая по телефону, уехал из Канады, где проходил стажировку, в Штаты, даже не поняв, что проходит границу, — решил, что это заезд на платную автостраду. Сообразил, лишь когда увидел щит с надписью «Добро пожаловать в штат Вашингтон». Американской визы у него не было. Он тут же развернулся, с перепугу очень резко, и его тормознул полицейский, а потом, поняв в чём дело, ехал за ним до самой Канады, видимо, чтобы убедиться, что Захар опять куда-нибудь не свернёт.
Артём слушал и смотрел на Захара, не сводя глаз, пока тот вдруг не остановился, так и не доведя историю до конца:
— У меня такое ощущение, что ты под кайфом.
— С чего вдруг? — Артём опустил глаза и потянулся за чаем, но рука замерла, так и не коснувшись чашки.
— Всё время улыбаешься, — пояснил Захар, глядя на лёгшую на скатерть ладонь Артёма.
Артём попытался сдержать дурацкую улыбку, но она всё равно подталкивала уголок рта вверх:
— Наверное, это из-за того… из-за того, что я уезжаю. Сегодня последний день.
— Ты так этому рад?
Артём наконец перестал улыбаться.
— Нет, я не рад. Я хотел увидеть тебя перед отъездом, и чтобы это было так, как раньше. Наверное.
— Прощаешься? — Захар был смелее его и поэтому решился озвучить правду.
— Да.
Захар накрыл руку Артёма ладонями, обхватив так сильно, что если бы Артём захотел вырвать её, то, наверное, не смог бы. Язычки татуировки тянулись с запястья вниз, словно тоже хотели уцепиться за Артёма и удержать. Захар смотрел ему в глаза, но, кажется, не видел. Или видел что-то своё. Взгляд был разочарованным и пустым.
— Я думаю… — начал он, а потом замолчал. — Я думаю, что есть такие вещи, с которыми надо просто смириться. Но мне всё равно тяжело. Если бы ты хотя бы любил его…
Артём зябко повёл плечами, потому что спину, руки, затылок стиснул внезапный холод.
— Ты обещал мне, — Артём сам поразился тому, как жёстко и требовательно прозвучал его голос.
— Ты так ужасно этого боишься? — Захар убрал руки, удерживавшие ладонь Артёма.
Артём сжал пальцы в кулак.
— Да, я боюсь, — и добавил: — Прости меня. За всё.
Захар улыбнулся и кивнул. Наверное, было бы легче увидеть в его глазах злость, может быть, даже презрение, но Захар смотрел с пониманием. Со спокойным и грустным пониманием. Он прикусил нижнюю губу — сделал то, чего Артём так давно не видел, — приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но потом тряхнул головой.
Никакие слова уже не имели смысла. Они остывали на губах, сворачивались в комок в горле, и Артём чувствовал, что тоже не может, не в силах произнести ничего из того, что, наверное, должен был бы. Слова были бессильны что-то объяснить или прибавить. Они стали бы сухими и беспомощными субтитрами и к этой сцене, и к тому, что творилось внутри.
Но как ни беспомощны были слова, хватило бы одного, чтобы изменить всё, повернуть их историю на другие рельсы. И Артём знал, что не произнесёт его. Удержит и затолкнёт обратно в сжатое болью горло. Сделает что-то страшное и несправедливое с собой самим и с Захаром.
Это была первая за сегодня пауза, которой Артём позволил затянуться. Оборвал её Захар.
— Я бы ещё тут посидел, но лучше уйти, — сказал он. — Этот мужик, ну, я поздоровался с которым… Моего отца друг. Сельхозтехникой занимается. Он вряд ли сразу бросится звонить отцу, и сюда ещё доехать надо, но… — Захар выдохнул: — У меня паранойя, знаю.
Артёму это тоже казалось паранойей, но он не стал спорить:
— Хорошо, давай уйдём.
Захар обвёл взглядом зал и, заметив официантку, изобразил выписывание счёта.
Пока они ждали счёт и расплачивались, Артём осматривал ресторан. Хотел запомнить, заставлял себя запомнить. Он подумал, что, наверное, ещё придёт сюда. Вернётся через несколько месяцев, а потом ещё раз, и ещё раз… Пока не приедет в последний — на похороны. Жестокая и пугающая его самого вещь: думать о матери так. Но трагедия, если происходит не быстро и кроваво, теряет часть своего трагизма. Дни один за другим стачивают и съедают его, и уже можно со сжимающимся сердцем, но всё же вполне привычно думать о том времени, когда матери не станет.
Артём намотал на шею шарф, но куртку застёгивать не стал: они договорились, что Захар довезёт его до дома.
Артём подошёл к нему и коснулся рукой щеки, гладко выбритой, но всё равно уже немного шероховатой. Захар смотрел и ждал, что будет дальше, лицо было напряжённым, брови сошлись на переносице. Артём поднял вторую руку, и провёл большими пальцами по бровям Захара, разглаживая. Он помнил этот изгиб. Он мог бы нарисовать его по памяти с точностью до миллиметра — если бы рисовал людей.
— Пойдём, — сказал он, когда складочка над переносицей Захара исчезла.
Когда они вышли на крыльцо, Артём немного отстал: в кармане звякнул телефон, и он вынул его, чтобы прочитать сообщение. Наверняка очередное напоминание от авиакомпании. Как раз время — за сутки до вылета.
Он поднял глаза, когда услышал, как рядом, перекрывая шум проезжавших мимо машин, раздался громкий окрик:
— Захар!
Ближе к перекрёстку, чуть дальше того места, где стояла машина Захара, из чёрного крузака на проезжую часть выпрыгнул мужчина в коротком тёмно-синем пальто. Он торопился, огибая машину, и в его движениях было что-то неуверенное и суетное: он не привык бегать вот так.
Артём, узнав отца Захара, замер. Он даже отступил на пару шагов назад, а потом нога упёрлась в ступеньку. Леванов ничего бы не смог сделать ему здесь, на людной улице, но страх был инстинктивным, словно старая заржавевшая пружина вдруг выпрямилась и острым концом толкнулась в грудь.
Захар, быстро, едва ли не бегом бросившийся навстречу отцу, тоже остановился — шедший позади парень в наушниках чуть не врезался ему в спину. Между Захаром и отцом было ещё несколько прохожих, когда Захар громко, без агрессии, но и не сильно доброжелательно спросил:
— Зачем приехал? Ты всё знаешь.
Несколько человек обернулось.
— Да просто поговорить, — ответил отец так же громко. — А ты что бегаешь от меня, как маленький?!
До Захара оставалось несколько шагов, когда Леванов заметил Артёма: тот так и не спустился с крыльца и сейчас стоял высоко, заметно.
Леванов сощурился на него. Соображал, тот или не тот.
Захар заметил, что отец смотрит куда-то ему за спину, и обернулся. Артём успел поймать его злой и нервный взгляд.
Леванов уже не бежал, он медленно шёл. Захар сделал шаг ему навстречу:
— Только попробуй к нему подойти! — Захар сказал это низким, глухим голосом, так что Артём с крыльца едва расслышал. — Только попробуй.
Что ответил Леванов, Артём тоже едва разобрал: по улице с гулким рёвом промчался мотоцикл. Он различил — или ему показалось, что различил, — лишь слово «отец» и что-то вроде «опять с ним» или «опять к нему». Начала ответа Захара Артём тоже не слышал всё из-за того же мотоцикла: тот хоть и уехал дальше, рёв двигателя всё еще был громким и утраивался эхом в узком ущелье улицы.
— …тебя не устраивает! — выкрикнул Захар, заставив ещё нескольких прохожих обернуться, а кое-кого даже остановиться. — Да, хочу, да, мне нравится.
— Захар, ты, блядь, думай, что говоришь! — взревел отец, краснея, багровея от злости.
— Да мне похуй! Пусть слушают. Думаешь, не скажу?! С кем хочу, с тем и сплю. Хочу с мужиками, сплю с мужиками! И это твои проблемы, если тебя…
Артём в растерянности оглядывался по сторонам. На Захара и его отца смотрели, кто-то просто огибая их, кто-то остановившись. Леванов замер с бешеным и одновременно беспомощным лицом, непонимающим и пристыжённым.
Артём стряхнул с себя липкое, опасливое оцепенение и спустился вниз. Он подошёл к Захару сзади и схватил его за локоть, не дав договорить: Захар резко обернулся, почувствовав прикосновение.
— Не надо, Захар. Пойдём! — Артёму пришлось тянуть его за собой, чтобы Захар сдвинулся с места. — Пойдём.
Они прошли мимо Леванова к машине. Тот не говоря ни слова смотрел на них с тем же недоумевающим осуждением, что и остановившиеся зеваки.
Захар высвободил руку и полез в карман за ключами. Артём запретил себе оглядываться. Ему казалось, что только стоит обернуться и встретиться с Левановым взглядом, тот кинется на него… На них…
***
Артём отряхнул пыль с локтей и груди: успел нацеплять, пока спускал с чердака коробки с елочными игрушками. Чердак в доме был огромный. Настоящий английский чердак из готического романа.
Где-то далеко звонил телефон. Артём пошёл на звук, вспоминая, где оставил сотовый. Скорее всего, в кабинете: там у него было предварительное собеседование по скайпу, и там должны были остаться ноутбук и телефон.
Звонила мать — поздравить с наступающим Рождеством.
— А Китс дома? — спросила она.
— Тоже хочешь поздравить?
— Почему бы и нет?
Артём удивился — раньше матери такое в голову не приходило.
— Он в парикмахерскую уехал. И ещё племянникам подарки под ёлку положить. Я ему передам, что ты звонила.
— Вы ведь вдвоём отмечаете?
— Нет, мы к отцу Китса идём. Там родня собирается.
— Хорошо отметить.
— Ага, спасибо! А ты… — Артём сел на диван и, понимая, как неожиданно это прозвучит, всё же спросил: — У тебя была мечта? Я знаю, странный вопрос, ну вот просто интересно. В детстве, например. Такая мечта-мечта…
— А что это ты вдруг? — удивилась мать.
— Сказал же, просто.
— Ну, наверное, да. Увидеть какие-нибудь места. Венецию, например. Или Париж.
— Сейчас не думаешь, что жаль, что не сбылись?
— Про эти — нет. Про другое.
— Про какое другое?
— Ну-у, — мать вздохнула. — Я собиралась в аспирантуру поступать в Москву, меня брали, а я начала с отцом твоим встречаться и никуда не поехала. Думала, что потом успею ещё. Поработаю на предприятии год-другой, материал наберу: я же по экономике писала. А потом ты появился, и как-то так всё получилось, что не до того было. Но я правда очень хотела учиться дальше, знаешь, рвалась…
— Понятно.
— Ты не думай, ты мне не помешал… Я вообще хотела большую семью, чтобы много детей было. Нас со Светой двое, а я думала, что, когда вырасту, у меня будет, как у тёти Вали.
Артём закатил глаза:
— А тётя Валя, наверное, мечтала, чтобы у неё было в два раза меньше.
— Это всё в детстве... Я тогда не думала о том, как одевать-кормить. Казалось, здорово, когда такая толпа. Нет, шестеро, конечно, лишнего. Трое — вот это хорошо. Но не получилось. Сам знаешь… Сразу не решились на второго, а потом началось: продукты по талонам, ни одежды, ни обуви не купишь… Побоялись.
— А потом? Ну, совсем потом?
— Там уже возраст. Здоровье не то. Но вот об этом жалею.
Мать молчала, и Артём тоже ничего не говорил. Наверное, она сейчас думала о том, что если бы были ещё дети, она не осталась бы сейчас одна, и что другие, может быть, нарожали бы внуков, которых она успела бы понянчить…
— Хочешь в Париж, а? — спросил Артём. — Я серьёзно.
***
Когда Артём открыл дверь из ванной в спальню, то увидел брошенный на кровати свитер Китса и чёрную коробочку из салона Пэнкхёрста на столе. Наверное, делали небольшие подарки клиентам в честь Рождества.
Артём ещё раз потёр голову краем полотенца — короткие волосы сохли быстро — и начал одеваться.
Когда он спустился вниз, Китс доставал из коробок те игрушки, которые не успел выложить Артём. Их было много: хватило бы на три такие ёлки или даже четыре. Но Китс всегда раскладывал на столе все, а потом выбирал те, которые считал подходящими в этом году. Артём каждый год под шумок снимал потом с веток самые старые и ценные и заменял безделушками попроще: после того как нарядил, Китс на ёлку особо уже не смотрел. У них не было ни детей, ни домашних животных, но Артёма нервировали раскачивающиеся на тонких верёвочках хрупкие овечки и ангелочки, сделанные и расписанные вручную, наверное, ещё в девятнадцатом веке. Китс, несомненно, понимал их ценность, но говорил, что, когда он был маленьким, их всегда вешали, и Рождество не будет Рождеством, если именно вот эти игрушки останутся в коробке.
У Китса были включены «The Mamas and the Papas», и поэтому он не слышал, как Артём вошёл. Тот какое-то время стоял в дверях и наблюдал. Ему нравился тот Китс, каким он становился дома и вообще в Лондоне. Он вёл себя свободнее и одевался ярче, интереснее.
Сейчас Китс в горчично-жёлтой рубашке и брюках в сине-коричневую клетку вешал стеклянную обезьянку с большим зелёным мячом в лапах на самый верх ёлки.
— Она мелковата, — произнёс Артём. — Повесь пониже.
Китс обернулся:
— Ну, раз это говоришь ты, то я послушаюсь.
— Я специалист по ёлкам? — Артём подошёл ближе.
— Ты сертифицированный архитектор и должен разбираться в прекрасном.
Артём усмехнулся и потряс головой:
— Я должен правильно заполнять бумажки и соблюдать стандарты, о прекрасном меня на экзамене никто не спрашивал.
Китс перевесил обезьянку ниже и отошёл на шаг назад оценить результат. Артём встал возле стола и начал расправлять помявшиеся банты — как ни укладывай, всё равно слёживались за год.
— Я думаю сделать красные и золотые, — сказал Китс, — как в прошлом году.
— Банты? — повернулся к нему Артём. — Лучше белые и золотые. Ты и так очень яркие игрушки выбрал.
— Не угодишь тебе. Давай в следующем году пригласим дизайнера.
— Не знаю… По-моему, мы сами справляемся неплохо.
Китс подошёл к нему, встал рядом и, заставив Артёма наклониться к себе, поцеловал в висок.
— Не верится, что мы наконец-то здесь. У нас каникулы…
— О да, целых три дня! — Артём вертел в руках бант. Каждая фраза давалась с трудом, и он боялся, что Китс это понимает.
— Не смейся. Это целых три дня. Много. — Китс обнял Артёма и притянул ближе: — И если бы я не знал, что у нас столько времени впереди, я бы прямо сейчас…
— Может, и сейчас, и потом? — Артём развернулся к нему и приложил красный бант к воротнику рубашки Китса.
Китс задрал голову и покрутил ею, комично состроив презрительную гримасу. Артём рассмеялся.
— Раз я отвечаю за красоту в этом доме, так и ходи. Ты будешь гармонировать с ёлкой.
Китс стиснул его и прижался лбом ко лбу Артёма.
— Артём, если тебе надо поговорить о чём-то, то давай поговорим. Ты, наверное, не хочешь портить Рождество? Наплюй!
— Нет, не обращай внимания, — Артём покачал головой. — Я просто нервничаю…
— Из-за чего?
— Следующий год будет тяжёлым из-за всех этих... Ты знаешь почему. И мне иногда становится страшно. У тебя бывает такое ощущение: хочется, чтобы всё остановилось, чтобы ничего больше не происходило? Вообще ничего.
— Нет, — качнул головой Китс. — Мне даже сложно это представить. Я наоборот, всегда хочу чего-то, иду к цели…
— И какая у тебя цель? — Артём высвободился из рук Китса.
— Ну, это не какая-то глобальная цель, к которой я шёл всю жизнь. Это скорее амбиции. Они связаны с работой, с карьерой. А всё остальное… Мне кажется, я всего уже добился.
