Ба

Дружелюбные плачут и трясутся, пока их строят в одну шеренгу для проверки на дивергентность. Эрик морщится: Фор с компанией сбежал — слишком уж вовремя появился поезд, — но задание Джанин никто за него не выполнит. — Это простая проверка, — громко объявляет Эрик. — Мы ищем преступников. Добропорядочным гражданам нечего бояться! Он расправляет плечи. Большую часть Дружелюбия уже проверили и отпустили в поле, оставшиеся немного успокаиваются, но всё-таки иногда поглядывают на грузовик с вычисленными дивергентами. Эрик смотрит на экран распознавателя, морщится и переходит к следующему дружелюбному. Сзади маячат двое бесстрашных, они раздражают своей готовностью к бою, хотя раньше Эрика это только радовало. Он вновь морщится, на экране высвечивается голубая надпись «Дружелюбие 100%», и слышит знакомый голос: — Мир тебе! Эрику еле-еле удаётся сдержать мат, рвущийся с языка. Старушка смотрит на него с ласковой улыбкой и подмигивает. — Молчать! — орёт на неё один из бесстрашных, и Эрик оборачивается к нему. — Мы на задании, боец. Держи себя в руках, — висок простреливает боль. — Сходите проверьте дивергентов, я справлюсь без вас. Парни уходят, чётко развернувшись и печатая шаг. Эрик смотрит на старушку, последнюю непроверенную. — Мир и тебе, — тихо говорит он. Смотрит в ясные серые глаза, уже зная, что высветится на экране. «Дивергент 8%». Он выдыхает: восемь — не пятнадцать, не тридцать и не сто. — Как ты, мой хороший? — улыбаясь, спрашивает старушка. — Нормально, Ба, — шепчет в ответ Эрик. — Неважно выглядишь, — цокает языком старушка. — Заходи на чашку чая после задания, а то совсем забыл меня. Эрик кивает и впервые в жизни идёт на нарушение устава. — Здесь всё! — кричит он бойцам. — Увозите этих. Бабушку Эрик почти не помнит, память хранит только какие-то обрывки: вкусный чай, запах выпечки, лоскутное одеяло на узкой кровати, пение птиц рано утром за окном. В Эрудиции было принято два раза в год навещать родственников из других фракций. Он уже забыл, как назывались эти дни, но чётко помнит научное обоснование встреч: знание предков помогает не допускать типичных для семьи ошибок. В висок кто-то забивает гвоздь, и Эрик хватается за голову в попытке хоть немного унять всё это. Дверь, выкрашенная облупившейся уже зелёной краской не кажется знакомой, но Эрик всё-равно стучится. Тут нет замков, здесь все любят друг друга и живут счастливо, здесь все открыты новому и помнят только хорошее. Не будет странным, если о приезде Бесстрашия в Дружелюбии забудут через пару недель, останется только весёлая история, в которой не будет ни слова правды. — Пришёл! — Ба явно не ожидала его увидеть, Эрик пытается улыбнуться, но опять получается только кривая ухмылка. — Привет, Ба. Старушка обнимает его неожиданно крепко. Она невысокая, едва достаёт макушкой Эрику до подбородка, и он обнимает её худые плечи. — Да что ж это я, ты же голодный, наверное! — она отворачивается и летает маленьким смерчем по комнате. — Обед-то когда был, а ужина сегодня и ждать не приходится, все болтают только… Она водружает на прикроватную тумбочку тарелку с кексами и две большие кружки, вытягивает из-под подушки тканевый мешочек каких-то трав, ищет взглядом ещё что-то. — Да ты садись, садись! В ногах правды нет. Эрик садится на кровать, почти упираясь ногами в стену напротив. Старушка болтает ещё что-то, но у Эрика болит голова, и он, почти ничего не слыша, прикрывает глаза. — Умотался, мой хороший, — причитает Ба. — Сейчас чаю попьём, и сразу полегчает. Мягко хлопает дверь, и наступает уютная тишина, потом дверь хлопает снова, и Эрик открывает глаза. Ба принесла большой закопчённый чайник, исходящий паром, и уже сыпет в него травы. Забытый аромат откуда-то из детства приятно щекочет ноздри. Старушка садится рядом, кровать, недовольно скрипнув, почти не прогибается под ней. Узкая сухонькая ладошка ложится Эрику на колену. — Как ты, мой хороший? — тихо спрашивает Ба. — Не знаю, — честно отвечает Эрик. — Голова болит. Ба вытаскивает из-под подушки ещё один пакет кексов, а подушку, кряхтя, пристраивает себе под спину. Эрик облокачивается о стену и вытягивает ноги, всё-таки доставая носками противоположную. — Хорошие кексы, сама пекла. Попробуй. Эрик послушно жуёт. Ба разливает чай по кружкам. За окном висят сизые сумерки, кричат какие-то ночные птицы, где-то внизу слышны разговоры и смех, кто-то играет на гитаре, и гвоздь тает в виске Эрика, тает, пока не исчезает совсем. — Ты дивергент, — шёпотом сообщает Ба Эрик. Она пожимает плечами и протягивает Эрику ещё один кекс. — Как получилось, что отец ушёл в Эрудицию? — А, — она машет рукой. — У него же аллергия. — На Дружелюбие? Ба смеётся. — На некоторые ингредиенты в местной выпечке. Ну, ты меня понимаешь. Эрик смеётся, хотя ничего смешного тут не видит. — Сыворотка Дружелюбия? — Типа того, — кивает Ба. Двумя руками она бережно берёт одну кружку, передаёт её Эрику и так же аккуратно берёт свою. Чай пахнет сладкими травами и детством, так всегда пахла Ба, и так иногда, редко-редко пахло от отца. Сахар тут большая роскошь, как и во всех фракциях, кроме Бесстрашия, пожалуй. Где-где, а там на еде не экономят. — Может, помощь какая нужна? — неловко спрашивает Эрик. — Да нет, мы справляемся, да и не сезон сейчас… Вот осенью можешь бойцов прислать — там время горячее, работы много. Пришлёшь? — Пришлю, целый отряд! Ба смеётся, её смех перекатывается по комнате пыльными шариками из стекла, старыми детскими игрушками, и стихает, раскатившись по углам. Эрик упирается затылком в стену. Мелкие, выцветшие от времени цветочки смотрят на него с обоев, на тумбочке мерно тикают старые часы. — Ты останешься? — спрашивает Ба. В Дружелюбии хорошо спать: свежий воздух, жёсткие простыни, ласковые улыбки… Он отрицательно мотает головой. — На ночь только, я постелю тебе в гостевых комнатах. — Мне по заданию надо отчитаться. Ба смотрит на него с нескрываемым уважением. — Такой большой человек стал! Эрик допивает чай, ставит чашку на тумбочку и поднимается с кровати. Ба смотрит на него снизу вверх, Эрику мерещатся слёзы в её глазах. Он выходит из комнаты, задев головой лампочку. И у ворот Дружелюбия натыкается на парня из Бесстрашия. — Почему ты задержался? — спокойно спрашивает Эрик. Парень вздрагивает и вытягивается по струнке. — Проверял оставшихся по заданию Макса, — рапортует он. — Проверил? — Да, всё в порядке. Эрик смотрит на него внимательно, в свете местных тусклых фонарей это трудно, но Эрику кажется, что зрачки бойца шире, чем обычно. — У тебя есть родственники в Дружелюбии? — Родители! — Да не ори ты так, — морщится Эрик. — Родители… И как ты попал в Бесстрашие? Аллергия? Парень кивает. — Отлично, — говорит Эрик самому себе. — Сейчас пойдёт поезд, передашь Максу: я заночую здесь. Мне нужно ещё кое-что проверить. Парень опять кивает, и через минуту Эрик смотрит на тёмную дорогу, по которой тот ушёл, и слышит гудок приближающегося поезда. На тумбочке стоит остывший чайник, чашка и тарелками с кексами. Ба смотрит на Эрика, а он смотрит на мокрые от слёз щёки в морщинах, на сухие руки, на чашку в этих руках. Ба вскакивает, а Эрик подхватывает чайник и говорит: — Пойду разогрею, я ещё помню, где здесь кухня.