Исповедь

- Святой отец,- Джон с трудом прочистил горло, выдавливая из себя непослушные слова.- Я согрешил. В темную комнатку, если это вообще можно было назвать комнатой, сквозь небольшое окошко пробивался свет. Несмотря на это, Джон чувствовал себя запертым в ящике, замурованным наедине с чувством вины в этой душной и тесной тюрьме. Воздух казался спертым и затхлым, от запаха воска кружилась голова. Вдохнуть не получалось. - Как твое имя, сын мой? - низкий глубокий голос, раздавшийся из-за перегородки, вывел Джона из транса. Он судорожно вдохнул остатки свежего воздуха, приводя замедлившиеся от духоты мысли в движение. - Джон... - он прокашлялся, заставляя пересохшее горло издавать подобие человеческой речи. - Доктор Джон Хэмиш Ватсон. Облизнул пересохшие губы, прикрыл глаза, стараясь представить себя на каком-нибудь пляже, или в лесу. Где-нибудь, где светло и можно дышать. - В чем же грехи твои, Джон? - бархатный голос вновь раздался из-за перегородки, заставляя его мысли вернуться в душную исповедальню. Даже у психолога Ватсон чувствовал себя лучше. - Я убивал. Я много убивал, - он запнулся, делая глубокий вдох. Что он тут делает? Прийти в церковь... Как такое могло прийти ему в голову? Он ведь просто отчаявшийся бывший военный, оказавшийся тут в надежде вымолить прощение за все свои грехи. Ха. Он здесь не потому, что верит в Бога, хоть и был официально крещен. Он здесь потому, что в какой-то момент понял: война не отпустит его. Она будет с ним до самого конца его мирного существования, станет преследовать его во снах, напоминать о себе болью в ноге. И бывший военный врач начал спрашивать себя: чем он заслужил такое? А он заслужил. Ведь, если смотреть с точки зрения религии, на войне он нагрешил на несколько приятных бесконечностей отдыха в Аду. А здесь его простят. Он знал, простят. За стеной сидит такой же человек, и этот человек не раз встречал таких же военных, вернувшихся с войны. Вот только Джон не был уверен, что ему это поможет. - Продолжай, сын мой, - донеслось из-за стенки. Джону послышалась насмешка в чужом голосе, но он тут же одернул себя, напоминая, что это, все же, духовное лицо. Усмехнувшись и поздравив себя с назревающей паранойей, Джон попытался сконцентрироваться на исповеди. Он откинулся назад, облокотившись на стену и утомленно прикрыв глаза. Табуретка под ним скрипнула, и этот скрип разнесся по тишине собора жалобным воем. Тяжесть в голове становилась почти невыносимой, но холодный камень стены, на которую лег затылок, немного отвлек от нее, позволяя мыслям течь в правильном направлении. Перед глазами замелькали военные воспоминания, впервые вызываемые специально. Джон нахмурился, с трудом подавляя мученический стон. Хотелось встать и уйти. Или умереть. Дышать стало почти невозможно. - Я убивал, - его голос дрогнул, и Ватсон раздраженно скрипнул зубами, отмечая, что повторяется. - Эта война... Я был там военным врачом. Сразу после выпуска из училища меня отправили служить в Афганистан. Мне... Мне было страшно. Они все умирали. У меня на руках. На секунду ему показалось, что ещё мгновение - и где-то рядом разорвется снаряд, разрушив собор, погребая под осколками и его самого. Грохот и боль поглотит этот мир, а потом все закончится, а он так и не сможет использовать шанс выпросить прощения. Как и те, кто погиб там, так и не дожив до этого дня. Но звенящая тишина церкви была непреклонна. Казалось, он остался в ней наедине со своей личной войной. Ну да, еще слушатель за тонкой перегородкой. - Но потом... что-то произошло. Будто бы что-то переключилось... - он запнулся, формируя мысль. - Я... Начал ощущать азарт от этого. Я перестал бояться смерти. Ни своей, ни чужой. Они умирали у меня на руках, от моих пуль, а я... А я воевал. Я каждый вечер ложился спать с абсолютной уверенностью, что умру. И мне было действительно плевать! Мне и сейчас плевать! Джон замолчал, понимая, что уж теперь-то он точно рассказал все. Простят, не простят - дело десятое. А с ним и так все ясно. - Все ясно, Джон, - с некоторой иронией протянул голос, будто бы подчеркивая, что он неспроста угадал мысли Джона. Или нет. Что он знает, о чем Джон думает. Ватсон с удивлением глянул на маленькое решетчатое окошко в перегородке. Сейчас он впервые пожалел, что не может заглянуть в глаза своему собеседнику. - Ты просто глупец. Джон удивленно вскинул брови, сверля окошко взглядом. Какой же это священник, если он не читает проповеди, а элементарно обзывается?! - Опиши ночные кошмары, - добавил незнакомец. Скрипнула табуретка: кажется, он уселся поудобнее, готовясь слушать. - Мне... - Джон уже приготовился подробно описывать свои сны, что было более чем странно: психолог услышал их содержание только после двух приемов и кропотливой работы, а тут он был готов их рассказать сразу и безоговорочно. Но... - Постой, а как ты узнал про сны?! - обращение "святой отец" было благополучно забыто. Из-за стены послышался довольный смешок, что вызвало у Джона еще большие подозрения на счет этого "духовного лица". - Все слишком просто, это даже не обязательно объяснять, - проговорил незнакомец. В его красивом баритоне слышалась улыбка. - Иначе ты бы не пришел сюда, Джон. Ты сам сказал, тебе все равно. Из этого можно сделать вывод, что тебя что-то гложет. Предположительно, воспоминания. Если учесть показатели статистик, нежеланные воспоминания чаще всего проявляется во снах. Возможны психосоматические заболевания при стрессовых ситуациях. У тебя ничего не болит, Джон? - Нога... На вопрос врач ответил автоматически, все еще пытаясь уложить сказанное в голове. К концу монолога речь священника сбилась на научные термины и настолько быстрый ритм, что Джон догонял его мысль только сейчас. Интересно, с каких пор служители церкви настолько интересуются психологией и психологическими заболеваниями? С трудом подавив желание задать вопрос вслух, Ватсон решил для себя, что ответит на вопросы этого странного человека. Немногое изменится в его жизни, если кто-то незнакомый будет знать о его проблемах. В конце концов, это даже не психолог. - Мне снится война. И я опять воюю, так же, как и тогда. Вокруг умирают люди, все взрывается, а я бегу сквозь пыль и дым, а ноги скользят в чужой крови, смешанной с грязью. Я так и не понял, куда бегу, просто бегу, - Джон замолчал, надеясь, что от него не потребуют более подробного описания сна. На то было две причины: Первая - он не хотел вспоминать подробности той кровавой бойни, что еженощно являлась ему снами. Вторая - он просто не помнил их, эти подробности. Все было так размыто и неясно: просто крики, взрывы, стоны... И пыль перед глазами. Как на войне. - Что ты чувствуешь? И никаких "сын мой" или "Джон". Просто вопрос, выбивающий почву из под ног сразу после того, как он почти приготовился выслушать разумные доводы и уйти. В груди зародилось раздражение, и Джон нахмурился, пытаясь сформулировать ответ. А что ответить? Что он раздражен? Или что он в отчаянии? Что он боится своих снов? Или боится просыпаться? Может, он спрашивает о более светлых чувствах? А может, ответить правду? Да. Правда - самое легкое, что можно ответить. Ведь это так просто. - Ничего. - Это странно, - послышался еле слышный ответ. - Что именно? - Джон понял, что он не понимает этого человека. Он был совершенно не похож ни на священника, ни на психолога. Его ответы были совершенно непредсказуемы, будто бы тот думал на несколько шагов вперед. И единственным, что прямо сейчас полностью интересовало Джона, был следующий ответ этого странного типа. - Странно слышать правду, а не видеть ее, - голос человека был глухим, с хрипотцой удовольствия, слова растягивались с некоторой ленцой, но временами слышались жестокие нотки, будто бы этот человек недавно убил своего злейшего врага. - А тем более странно знать о человеке все, ни разу не видя его. Обычно я полагаюсь на зрение, - человек замолчал, но даже в наступившей тишине можно было ощущать его полное умиротворение и слышать, как дрожит густой воздух от тяжелого дыхания Джона, который пытался не высказать все накопившееся раздражение и любопытство одновременно. Наверное, он пытался решить, что высказать первым. - С чего ты решил, что знаешь обо мне все, святой отец? - в обращение Джон добавил столько сарказма, сколько он вообще мог вложить в пару слов. А действительно, что себе позволяет этот человек? Он знает его? Он?! Ха! Он не может знать о нем ничего, кроме того, что он сам рассказал ему! С психологическими штучками он угадал, а вся остальная информация просто несущественна! Джон уже и забыл о том давящем чувстве безысходности, с которым он пришел в эту церковь. - Сны, Джон. Сны говорят очень многое о человеке, - неожиданно проговорил незнакомец. - А о тебе я знаю действительно не так много. Например то, что твой психолог понимает все совершенно не правильно. Не война гонится за тобой, Джон, а ты за войной. Еще то, что ты честный и верный человек с навыками убийцы, которые совершенно не нужны в повседневной жизни. А этих знаний мне вполне достаточно. - Для чего? - удивился Ватсон. Да, просто удивился. Раздражение будто бы испарилось вместе с тяжестью в голове и духотой вокруг. К сожалению, он не был уверен, что оно не вернется. Все же, от этого человека можно было ожидать чего угодно. И он ждал. Возможно, даже больше, чем следовало. - Чтобы пригласить тебя жить ко мне, - как нечто очевидное проговорил голос.- Я не справляюсь с арендной платой. Терпишь скрипку? В освободившемся от духоты воздухе новой тяжестью повис вопрос. Джон чувствовал, что надо что-то ответить, но неожиданные слова выбили из головы все мысли, до этого роившиеся там, будто какие-то насекомые: столь же вертлявые, мелкие и непрерывно жужжащие ровным гулом. В горле образовалась странная сухость, заставлявшая его сглатывать раз за разом, когда казалось, что в голове появилось нечто, похожее на ответ, но вновь сбивавшая образовывавшуюся мысль. - Простите... - слова, наконец-то, вырвались наружу, хоть и получились немного хриплыми. Джон почувствовал, что вновь начинает раздражаться. - А вы, вообще, кто? - гениальное просто. Эта истина не раз спасала бывшего военврача. Вот и сейчас он просто решил начать с первого вопроса, крутившегося у него в голове, вместо длинных тирад возмущений или оправданий. - Я? Шерлок Холмс, детектив-консультант, который, повторюсь, не справляется с арендной платой и нуждается в соседе. Вы идеально подходите, доктор Ватсон! - голос будто бы чеканил произносимые фразы, застывающие на лету и непомерно тяжелым грузом обрушивающиеся на Джона. Он был обескуражен таким напором невидимого собеседника, - Тем более, вам в любом случае просто необходимо сменить обстановку. - Если вы детектив, - слова неожиданно легко сорвались с языка. Складывалось ощущение, что организм начал работать отдельно от мозга, не дождавшись поддержки последнего. В голове появилась странная легкость, похожая на азарт. Хотя, с чего бы ему появляться? - Если вы детектив, мистер Холмс, то почему вы исповедуете меня, здесь, под видом священника? - прозвучавший вопрос показался Джону до смешного очевидным, и он немного удивился, что не задал его раньше. Вся беседа текла для него, словно в замедленном движении. Секунды тянулись минутами, слова взлетали в воздух и замирали там на несколько мгновений, прежде, чем быть услышанными. И только четкий, ровный голос врезался в это загустевшее время, будто тысячи стрел. - Я веду сложное дело, доктор. Ваше право не доверять мне, и, скажу честно, я бы никогда не согласился бы жить с собой. Но мне кажется, что вы бы смогли помочь мне в этом деле. А я бы смог помочь вам... - Интересно, как же? - Джон мысленно смеялся над абсолютной беспардонностью человека за тонкой перегородкой. Его слова были полны наивного абсурда. Джон подумал, что с такой манерой речи этому человеку очень, очень трудно общаться с людьми. Или же людям трудно общаться с ним. Ватсон бездумно нашарил рукой трость и с тяжелым вздохом поднялся, опираясь на осточертевшую палку. Спина и шея затекли от неподвижного сидения на низкой хлипкой табуретке. Сыграли роль и сотни сквозняков из тысячи мелких щелей в маленькой душной комнатушке посреди огромного холодного храма. В душе все еще остался приятный осадок от того, что он разгадал эту незамысловатую сущность всезнающего человека за стеной: очень умный, но капризный и требующий внимания ребенок. И Джону незачем больше тут задерживаться. Зря он решил прийти сюда. Он вышел из исповедальни, скрипнув фанерной дверцей с облупленной краской на ржавых петлях. Тяжелые шаги, чередующиеся со стуком металлического набалдашника об пол, гулким эхом отдавались от каменных стен. Сквозь огромные витражные окна лился яркий свет закатного солнца, заставляя прикрывать и так отяжелевшие от духоты каморки веки. Джон вдохнул полной грудью, впуская в себя холодный воздух продуваемого зала, пропахшего ветхой древесиной икон и воском зажженных свечей. Стало заметно легче. Он вдохнул еще раз. За спиной скрипнула вторая дверца исповедальни, и по храму прошелестели легкие шаги. Человек остановился совсем рядом за спиной доктора. - Надо сказать, - Джон вздрогнул от показавшегося неожиданно громким и резким, но в то же время абсолютно спокойным и мудрым, голоса, прозвучавшего практически над самым ухом, играя, как казалось, всеми доступными ему интонациями таинственности и интриги так умело, что даже Джон заинтересовался, - что это очень и очень сложное дело, - слова затихли, но через мгновение голос послышался вновь. - Это убийство. Тройное. И все улики ведут к этому храму, в котором, похоже, остались только мы с вами. По спине пробежался рой мурашек, собираясь где-то в районе лопаток. Тяжесть в груди исчезла, будто бы ее и не было. Теперь ее заменяло бьющееся сердце, чьи удары отдавались в висках. - Вы подозреваете меня? - голос напряженно дрожал, однако Джон не совсем понимал, отчего. Он был абсолютно уверен, что за последние дни никого не убивал. И уж тем более, не делал этого целых три раза. Но ответ мужчины заставил его вздрогнуть всем телом: - Да. Джон резко развернулся на каблуках и уставился в чужой подбородок. Быстро подняв глаза, он наткнулся на пронзительный взгляд светлых глаз. Черные волосы незнакомца образовывали творческий беспорядок на макушке, изящно обрамляя красивое и наглое лицо, на котором сейчас светились искреннее любопытство и заинтересованность, по-видимому, в реакции Джона. - Да неужели? А я могу с уверенностью сказать, что ничего не делал. - Конечно, не делали, - согласился мужчина. - Я подозреваю вас в том, что вы очередная жертва. Хотя... - на проницательном лице отобразилось нечто среднее между брезгливостью и задумчивостью. - Судя по тому, что вы мне рассказали, не думаю, что в вашей жизни случалось хоть что-то, что могло бы настроить убийцу против вас. Разве что на войне... Мужчина задумчиво прошелся по залу, не замечая сосредоточенного на нем взгляда. Покушение на убийство? На него? Нет, этого просто не может быть. Но если этот странный детектив ошибся, значит, всё, что он говорил, недействительно? Джон поймал себя на том, что тяжело вздохнул: он почти смирился с тем, что его скоро уговорят переехать к совершенно незнакомому человеку, в совершенно новую жизнь. Тем более, в свою очередь, Джон действительно не справлялся с арендной платой, и уже некоторое время искал себе соседа по комнате. Он еще раз вздохнул и развернулся к выходу. Каждый шаг давался ему с трудом, будто внезапно образовавшееся нежелание уходить отсюда тяжелым грузом оседало на не слушающихся ногах. - Вы куда? - громкий оклик заставил Ватсона замереть на месте, так и не опустив костыль на мраморный пол. Развернувшись, он с интересом глянул на детектива. - На самом деле, я не это хотел спросить, - неожиданно пробормотал человек. - То, куда вы направляетесь - это совершенно не мое дело. Меня интересует только, имели ли вы на войне дело с бомбами? Различными подрывными устройствами, использующимися английской армией? Джон несколько раз моргнул, пытаясь понять, шутит ли этот странный человек. Убедившись, что от него действительно ждут ответа, он спросил: - А зачем вам? - О, это действительно важно. Дело в том, что сейчас в этом храме заложена огромное количество взрывчатки, но если бы вы сообщили мне какие-либо отличительные особенности способов заложения или устройства бомб в месте, где вы служили, я бы мог, прежде, чем пойти обезвреживать ее, получить точное представление: действительно ли на вас покушались, намереваясь подорвать собор, или же я могу спокойно оставить вас здесь, без риска для вашей жизни. Только прошу поторопиться, потому что бомба рванет через... - мужчина отодвинул рукав черного пальто, которое доктор сперва принял за рясу, и бросил взгляд на наручные часы, блеснувшие в лучах солнца. На серьезном лице отобразилось искреннее удивление, и человек, ни слова не говоря, метнулся к маленькой дверце за алтарем, ведущей, по всей видимости, в подвальные помещения. Джон снова остался один. Озадаченно глядя вслед исчезнувшему за дверью детективу, он упивался наступившей тишиной и внутренней дрожью. Возможно, скоро тут все взлетит на воздух. А может, этот странный человек успеет и вновь убежит, но в этот раз не спасать его, Джона, никчемную жизнь, а ловить преступника. Сделав пару торопливых шагов в сторону дверцы, доктор остановился. Незачем ему туда идти. Зачем этому человеку безвестный военный врач, да и хромой к тому же. Теперь он отчетливо ощущал нарастающую боль в ноге, вместе с которой увеличивалось чувство собственной беспомощности и абсолютной бесполезности. Ватсон напряженно вгляделся в темную деревянную поверхность дверцы, из-за которой послышалось что-то вроде вскрика. Через минуту полной тишины, он убедился, что ему это послышалось. И ему больше совершенно незачем оставаться здесь. Очень уж не хотелось стать свидетелем того, как его в очередной раз бросят в его серой жизни. Развернувшись на каблуках, он направился к огромным створчатым дверям, ведущим на оживленную площадь. Лучше уж уйти туда по своей воле. Шаги по мере приближения к выходу давались все труднее. Джон против воли прислушивался к тому, что происходило в подземельях собора, но всем, что доносилось до его уха, была напряженная тишина и тихий, почти что осязаемый шелест пламени многочисленных свечей. Идя вдоль рядов скамеек, он все сильнее хотел опуститься на одну из них и подождать незнакомца, чтобы узнать, понял ли он, кто преступник. Может быть, попросить его рассказать все теории, пришедшие на этот острый и проницательный ум, чтобы у Джона сложилось впечатление, что он тоже приложил старания к этому делу, которое, несомненно, будет раскрыто. Но он продолжал идти дальше, слегка скользя по гладкому мраморному полу. Глаза беспорядочно бегали по незнакомому орнаменту под ногами, изучая проплывающие надписи на латыни и бессмысленно пытаясь вспомнить их значения. Трость ровно стукалась о камень, вторя медленным шагам, неумолимо приближающим его к двери. Остановившись перед выходом, он в последний раз обернулся и замер, вслушиваясь в тишину. - ..он! - за далеким вскриком послышался еле различимый грохот. Джон напрягся, всматриваясь в другой конец зала. - Джон! - гораздо более отчетливо прозвучал оклик, и врач было рванулся назад, но грохот проклятого костыля, все еще находящегося в руке, напомнил ему, что он, как всегда, бесполезен, и лучше ему подождать тут. С тяжелым вздохом он доковылял до ближайшей скамейки и опустился на нее, примостив надоевший костыль рядом. Дверца в конце зала распахнулась, и в проеме появился взъерошенный детектив, явно чем-то воодушевленный. - Джон! - вскрикнул он, нашарив глазами фигуру доктора. - Поздравляю вас, вы ни при чем! - быстрыми шагами преодолев залу, человек пролетел мимо Джона и скользнул за дверь. Ватсон неверяще смотрел на закрывающуюся створку. Это все, да? Конец знакомства? Конец этой мелькнувшей перед носом, подарившей надежду и исчезнувшей жизни? Так быстро?! Он даже не успел обрадоваться, что ничего не произошло, что бомба обезврежена... Он даже не успел осознать, что только что его жизнь была на волоске, а теперь этот человек просто унесся по горячему следу, оставив Джона наедине с собой. Он даже... - Джон! Доктор вскинул взгляд и резко развернулся на месте, чтобы нашарить глазами высунувшуюся из-за двери голову детектива. - Вы идете? Вы должны мне помочь, здесь дело как раз для вас. Взрывчатка, Джон! Вы знаете в этом толк! Ватсон неуверенно наклонил голову, все еще не до конца понимая, шутит ли этот человек, или все взаправду. Детектив не стал дожидаться, пока он что-либо осознает, и скрылся за дверью. Сквозь нарастающий шум дождя и шлепки быстрых шагов по лужам, доносящиеся с улицы, Джон расслышал еще один оклик: - На счет квартплаты, мне действительно нужен сосед. И он сорвался с места. А на скамейке в храме так и остался лежать забытый костыль.