He is my destiny

      Во мне магия... И Мерлин проклинает всё вокруг и себя самого, устремляя взгляд на переливы вод Авалона. Там, на едва колышущихся волнах, виднеется отблеск солнечного диска и белые облака ясного неба. Там, под гладью синевы, схоронены воспоминания о минувшем и надежды на будущее, которые рассыпались в единый миг под раскаты грома и под крики воинов, сражающихся на тропе Камлана. Мерлин проклинает свой дар, — тот кажется ему наказанием, неподъёмным грузом. Кажется камнем, который мало-помалу тащит ко дну, заставляя захлёбываться в собственных слезах и отчаянии. Мерлину трудно дышать, потому что он больше не видит смысла, наблюдает за всем сквозь пелену туманных образов. Мерлину трудно жить, потому что он больше не делит Мир со своим, единственным и истинным, королём. И юного мага не так уж заботит столь долгожданная победа над тьмой и кровопролитием, ведь цена, что пришлось заплатить, кажется запредельно высокой. Что значит смерть одного короля для целого необъятного Мира? — жертва, которая была необходимой. Что значит эта смерть для Мерлина?... Надлом в душе и вечное бремя на десятки столетий.       — Артур не просто король. Он будущий и единый король. И когда настанет время, Артур придёт вновь... Слова Килгарры отдаются в висках едва ли не оглушающим звоном. И эти слова — та самая нить, за которую всеми силами, что только в нему сокрыты, хватается Мерлин. А временами и вовсе повторяет лихорадочно, словно те — спасительная мантра. И словно чем больше раз он их повтори, тем скорее Артур восстанет повторно. Восстанет не лишь ради Камелота или всего Альбиона, а ради него, худшего на всём белом Свете слуги, — ради Мерлина. По крайней мере, магу хочется в это верить. И эту веру он готов пронести сквозь года и столетия. А пока уже которую неделю он вот так приходит на берег Авалона, продолжает наблюдать за водной гладью, дожидаясь сумерок. И как только последние лучи алого заката касаются сырой почвы, он еле слышно шепчет давно заученное заклинание — тогда в воздухе, исходя буквально от холодных ладоней, извиваются, поднимаясь вверх, тёплые языки пламени. Они ещё с минуту обычно словно танцуют, а затем сливаются воедино, — и Мерлин видит пред собою образ Артура. Всё те же выразительные скулы; всё тот же, немного надменный, но полон благородства и отваги взгляд; всё та же ухмылка. Юному магу ещё бы услышать до боли знакомый голос. Поспорить бы, возразить с сарказмом своему Королю, чтобы тот отвесил подзатыльник. Но всё, что есть у Мерлина — это незыблемая магия. Да созданный волшебством образ его Короля. И юный маг, какой бы тяжкой ни была утрата, готов продолжать путь, дабы однажды, спустя века, увидеть знакомую макушку где-то в шумной толпе. Потому что Артур — его судьба. Ровно как и он, Мерлин, судьба Артура.       Вы оба — две стороны одной медали. А юный маг давно уже привык доверять предсказаниям...