Луи влюблен в свои стихи.
Хотя, на самом деле, он и немного их ненавидит.
Все дело в том, что должна быть какая-то концепция в его лирике. Люди любят, когда есть какая-то идея, это всегда хорошо продается. То есть, конечно, одно дело, когда он чиркает все, что пожелает в своих блокнотах, и абсолютно другое, когда он пишет что-то для того, чтобы петь на стадионах. Вот в чем проблема — в последнее время все, что он пишет, не подходит для последней цели.
С такими песнями только Гарри Стайлсу выходить и завывать под гитару. Луи усмехается всякий раз, когда думает об этом сравнении.
Под натиском большого успеха нового альбома Стайлса и его группы, Dead Vultures тоже вынуждены выползти ненадолго из своего импровизированного отпуска. Им приходится выступать на очередном фестивале, Луи обожает фестивали, конечно. Это море людей, алкоголя, наркотиков, и денег. Ему даже работать толком не надо, всего лишь подзадоривать пьяную толпу. Ну, так было до Reading’а. Теперь у Томлинсона всякий раз сжимаются внутренности, когда он видит кучу народа перед ним. И, конечно же, ни о каком алкоголе и наркотиках для него и речи не идет. Лиам настороженно следит за ним, Синтия незаметно убирает всевозможные бутылки с чем-то, содержащим градус, и даже Зейн не делится с ним своей заначкой травки. Отлично.
Луи не очень расстроен этим на самом деле. Он отрабатывает их сет с чистым разумом и это лучшее, что он может сделать.
Когда они возвращаются в город все вместе, в автобусе витает некая атмосфера спокойствия, какой не было уже давно. Всех будто отпустило, когда Луи перестал вытворять свои взбалмошные выходки после начала «романа» с Гарри. Маленький ребенок вырос, и няньки, наконец, могут отдохнуть.
Ха.
Всему есть предел, конечно. И очередная взрывная волна не заставляет себя ждать уже на следующей репетиции.
Это было бы грубо со стороны Луи хоть как-то портить этот день. Синтия приложила так много усилий, чтобы они могли репетировать в этой студии и сделать несколько пробных записей, но это не вина Луи.
Зейн и Джордж заканчивают их общую песню, и она звучит идеально подходящей для их группы, но Луи уже немного от нее мутит. Не в плохом смысле, но ему с трудом удается представить, как он будет ее исполнять.
Он решает внести корректировки и играет одну из тех песен, что написал буквально на днях, когда Стайлс благополучно свалил и не докучал ему своим нудным бубнежом.
— Это не то, — тут же выпаливает Джордж. — Совсем не подходит.
— О чем ты вообще, — возмущается Луи. — Она подходит.
— Говорю тебе, нет.
— Как вообще может не подходить песня, — фыркает он. — Это же не ботинки.
— Луи, это не то, что будут слушать наши фанаты.
— Откуда ты вообще знаешь, что они будут слушать?
— Я представляю это! — машет рукой Джордж. — Не веди себя так, будто только вчера взял в руки гитару. Ты знаешь, что нам нужно, и это не твои баллады, так что сделай с этим что-нибудь.
— Да о чем ты? Ваша с Зейном песня вообще не вписывается.
— Она звучит по новому, это современная волна, — пожимает плечами басист.
— Бред, — отмахивается Луи. Джордж просто делает из него идиота, потому что Луи точно знает, какую музыку писать для
его группы.
— Хорошо, Луи, что не так в нашей песне, давайте попробуем поимпровизировать все вместе, как раньше, — предлагает Зейн своим спокойным меланхоличным тоном. Он делает глоток кофе, принесенного Синтией, и морщится от его вкуса, когда присаживается на диван возле Луи. Томлинсон нехотя соглашается, хотя импровизировать всем вместе ему никогда не нравилось, он мог писать песни с Зейном, иногда с Джорджем, брать идеи Лиама, но, когда они делали это вместе, все смешивалось в кашу, и Луи просто не мог разобрать в этом хаотичном движении звуков то, что им нужно.
В этот раз, конечно же, вышло так же. В итоге ему пришлось взять все под свой контроль и сделать самому. Вот только результат нисколько их не устроил.
— Как насчет того, чтобы изменить последнюю часть? — устало просит Джордж.
— Нет, она нормальная, — отрезает Луи. Они провели вместе весь день, и Джордж порядком его бесит.
— Почему мы не можем тоже сделать что-то? — басист начинает в напряженной интонации. По его лицу видно, что не только Луи чем-то недоволен.
— Вы делаете.
— Только то, что ты говоришь, — выплевывает он.
— В чем проблема, Джордж?
Восклицание Луи взволновывает всех вокруг, даже Синтия отрывается от своего планшета, удивленно глядя на них. Казалось бы, только вчера все было отлично, но Луи и Джордж словно два злобных щенка, готовы снова и снова вцепляться друг другу в глотки после каждой передышки.
— Я скажу тебе в чем проблема. Проблема в том, что ты никогда не считался с нами. Мы для тебя живые инструменты, и так, блять, было всегда.
— Ты издеваешься? В прошлом альбоме было три твоих песни!
— Дело не в этом! В твоем отношении! Ты идешь на уступки, но ты совершенно этого не хочешь. Меня бесит, что ты делаешь вид, будто только ты делаешь что-то для этой группы. Очнись, ты тут не один!
Луи усмехается. Он просто не может поверить во все это, однако, когда он смотрит на Лиама и Зейна то видит в их глазах что-то, что отнимает у него все силы к сопротивлению. Что-то, что говорит о том, что они поддерживают Джорджа, даже, несмотря на то, что тот всегда был говнюком, а Луи их другом.
— В тебе говорит какая-то, блять, нелепая обида, — пытается отделаться Томлинсон.
— Обида? Да, Луи, это обида. Когда мы начинали, мы условились, что будем на равных условиях, не ты ли говорил, что мы такие охуенные друзья и так друг друга понимаем? — кривляет его голос Джордж. — Ты, блять, лицемер. Ты сам не заметил, как из отличного парня, который был нашим другом стал каким-то уродом. Я бы подумал, что дело в деньгах и славе, но ты же, блять, всю жизнь был зажравшимся богатеем, так в чем проблема? Может, твоя резкая смена ориентации тебя так подкосила? М?
— Закрой свой рот, — предупреждающе рычит Луи.
— Да с радостью! Честно говоря, я давно заметил, что ты тот еще пидор.
Темноту, застелившую глаза, Луи почти не помнит. Единственное, что осталось на память с этого разговора — разбитые костяшки и кровь из носа. У Джорджа хороший удар, этого не отнять. А у Луи разбитая душа и лицо, этого не отнять тоже.
Зейн подкидывает его до дома, и молчит на протяжении всего пути. Луи даже не уверен, должен ли извиниться, потому что это не его вина. Ну, черт, ладно, да, иногда он забывал о дне рождении Лиама, влезал в разговоры на интервью или привлекал на себя всё внимание. Ему жаль, что он заигрался в рок-звезду, ему жаль, что он был немного груб и эгоистичен. Ему больно от этого, но признать своё скотское поведение ему ни за что не позволит гордость и упрямство.
Ему хочется просто оставить все как есть и хоть как-то добраться до дома, возможно, позвонить Гарри и трахнуть его. Это поможет ему отвлечься от всего происходящего дерьма.
Они подъезжают к дому, и Зейн молчит, даже когда Луи прощается с ним.
***
У него плохо получается заснуть этой ночью. Горячая грудь Гарри прижимается к его спине, а рука обвивает торс. В этом объятии нет ничего отвратительно нежного или переходящего их личные границы, это просто необходимый жест доверия, какой-то незримой поддержки. Они нужны друг другу, вот и все. Ничего лишнего.
Луи смотрит на свою руку, лежащую возле руки Стайлса. Он думает, думает. До тех пор, пока мысли не начинают сводить его с ума и причинять дискомфорт. Луи толкает локтем Гарри в грудь, заставляя того зашевелиться, но не отпрянуть.
— Эй, Стайлс, — тихо зовет он, получая в ответ мычание. — Ты когда-нибудь думал о том, что больше не хочешь писать музыку?
— Если это твой очередной подкол, то иди в задницу, — вздыхает ему в шею Гарри.
— Всего час прошел, имей совесть. И я серьезно.
— Нет, я не думал, — зевает тот. — Я решил это еще подростком и с тех пор решения не менял.
— Врешь, — фыркает Луи. — Все рано или поздно думают сдаться.
— Да, но не все сдаются. Просто спи, Луи.
— Я перестал общаться с семьей, когда они выперли меня из дома, за то, что я решил заниматься музыкой, — шепчет он, и умиротворенное дыхание Гарри на его коже сменяется застоялым холодных воздухом комнаты.
— Что? — тихо произносит парень.
— Они сказали, что я идиот. Я ведь учился в Брайтоне не для того, чтобы бухать и петь музыку, от которой уши вянут.
— Я не знал этого.
— Почти никто не знал. Только ребята и Синтия.
— Но… что произошло? — осторожно спрашивает Гарри. Его руки внезапно напрягаются, объятия становятся крепче, слово он пытается удержать Луи.
— Да ничего, сначала они запрещали нам с Зейном репетировать. Тогда я стал сбегать, чтобы делать это тайно. Но они узнали, устроили скандал, поставили мне условия. Я вроде согласился, думал, отучусь где им надо, потом смогу сам жить как хочу. Но до меня вовремя дошло, что ничего бы не изменилось. Мои желания не имели для них ценности. Тогда отец устроил настоящий разнос, — усмехнулся он. — Выгнал меня из дома, выкинул гитару в окно и послал куда подальше.
— Это ужасно, — Луи почти чувствует, как хмурится Гарри за его спиной.
— Это было ожидаемо. Я с этим смирился, вот только даже после того, как я стал популярным и вроде как должен был считать, что я такой молодец, показал им всем чего я стою, ничего не изменилось. Иногда я по-прежнему хочу сдаться.
Гарри молчит, и его молчание режет куда сильнее воспоминаний. Луи уже жалеет, что вообще начал этот разговор. Ему не следовало открывать рот, нужно было просто уснуть. Гарри здесь не для того, чтобы выслушивать слезливые истории, он приходит, получает то, что им нужно и уходит. Это правило всей жизни Луи — не делать людей постоянными. Он даже уверен, что отпустил бы без проблем Зейна, Синтию или Лиама. Кто такой Гарри, чтобы задерживаться здесь надолго, а уж тем более знать о его прошлом.
— Почему ты рассказал об этом?
— Не знаю. Просто не мог заснуть.
— Тогда, знаешь, это не имеет значения, но просто для справки, если тебя что-то тревожит, то оно будет тянуть тебя назад. Проблемы…
— Надо решать, да-да, мистер Фрейд. Заткнись уже. Спать хочу, — ворчит Луи. Он натягивает одеяло до самого подбородка и стискивает руку Гарри своей, но вот уснуть у него все равно не получается.
***
Это самая идиотская часть их плана, какая только приходила пиарщикам в голову. Хотя, конечно, она вполне логична и нет ничего удивительного в том, что им предложили провести Рождество вместе.
Луи ненавидит Рождество, а в этом году его похоже еще и придется провести с совершенно незнакомой ему семьей Стайлса. И совершенно случайно его день рождения выпадает на сочельник. Просто заебись.
Никакой травки с Зейном, вечеринки в клубе, брошенных на утро парней или девушек. Вместо этого ему подкидывают семейные посиделки и расспросы о том, как они познакомились или почему у Луи так много татуировок. Гарри же, полный засранец, смотрит на него ехидным взглядом, говорящим «да ладно тебе, секс в моей детской комнате, разве это не горячо?». Ну, немного да. Но и нет. Луи не хочет всех этих семейных заморочек, а по Стайлсу видно, что его родственнички будут до скрежета зубов милыми и очаровательными.
Самым отстойным является то, что из всего этого делают часть их работы. У них задание сделать кучу сладких фотографий вместе на фоне ёлки или целоваться под омелой у всех на виду, как будто это, блять, не отвратительно. Но Гарри, похоже, вполне со всем согласен, он даже обещает, что устроит парочку прямых трансляций из дома, а его мама уж точно всей округе расскажет про приезд Луи.
— Я не понимаю, — ворчит он, пока они светятся в супермаркете через дорогу от дома Томлинсона. — Тебе же придется врать своей семье.
— И что? — пожимает плечами Гарри. — Мы и так врем всему миру.
— Но это другое.
— Слушай, я знаю, что сейчас вся эта ситуация с семейными праздниками несколько неуместна, но обещаю ничего такого не будет. Я предупрежу родителей не слишком наседать, так что мы будем только много есть, гулять по моему родному городу и тихо трахаться, чтобы никто не услышал.
— Дело не в этом. Я просто боюсь, что ты подаришь мне только один подарок, — ухмыляется Томлинсон.
— Я помню про твой день рождения, спасибо, — закатывает глаза Гарри. — Вот черт, кажется там фанатки.
— Ну, мы все равно за этим и пришли сюда. Иди сфоткайся с ними, а я пока выберу макароны.
— Не бери слишком толстые, иначе их придется долго варить.
— Не учи меня выбирать макароны, Стайлс, — Луи фыркает, толкая парня в сторону парочки девчонок, одетых как хиппи. Определенно фанатки Гарри.
Луи отвлекается, выбирая нужные продукты и когда он смотрит на своего «бойфренда» снова, тот мило щебечет с девочками, что-то записывая им в телефоны и смеясь над их словами. Вот же придурок. Луи беззлобно закатывает глаза.
А потом ему снова приходят в голову слова Гарри о нерешенности проблем, семье и прочем. Он знает, что поездка на Рождество будет тем щемящим сердце моментом, когда Луи снова вспомнит, что такое семья, но именно в тот момент ему кажется намного правильнее отказаться от этого и попытаться сделать что-то дельное. Возможно, следует начать жизнь заново. Так, чтобы ничего из прошлого не тянуло назад.
Гарри возвращается довольный, с улыбкой на лице. Его глаза буквально светятся от счастья, это даже удивительно, как этот человек может не уставать от постоянной славы и всеобщего обожания.
Луи кидает коробки в корзину и смотрит в лицо Стайлса. Он не раздумывает дважды, просто произносит, сметая остатки рациональности:
— А что если на Рождество мы поедем в Донкастер?
