Память крови

Тяжелый металлический люк с грохотом захлопнулся над его головой, забирая последние всполохи света. Абсолютная темнота растеклась вокруг: непроницаемая, плотная настолько, что казалась осязаемой. Мортифейн нащупал рукой сырую стену справа от себя и пошел вперед по каменному проходу. Шаги — сначала осторожные — через несколько метров сделались почти неуверенными: в подземельях ощущалась опасность. Нет, совсем не такая, когда ты ждешь, что на тебя нападут из-за угла, но нечто более страшное. Первобытный ужас охватил лорда быстро, расползся по конечностям, заставив дрожать колени, въелся в разум. Страх мешал здраво мыслить, мешал правильно координировать движения, и Мортифейн на несколько мгновений потерял ориентацию в пространстве. Ноги увязли в чем-то липком и отвратительном, рука соскользнула со стены, и лорд, не удержав равновесия, шлепнулся в вонючую жижу. Острая боль внезапно пронзила бедро, заставив его скорчиться и вспомнить о том, что он далеко не молод. Мортифейн уже начал сомневаться в правильности собственного безумного поступка. В самом деле, что он хочет найти в этих катакомбах? Присягнуть даэдра? Но боль в бедре только усиливалась, заставляя его вспомнить, как именно он получил эту травму. Навязчивые воспоминания сдавили голову, мысли о том дне мешали ему не то, что уснуть ночами, но и просто жить на этом свете. Как сейчас он помнит то утро после королевского приема, утро, когда они с семьей и небольшим отрядом возвращались в Арниму. Как напали орсимеры, как кричала его жена, когда ее убивали, и как жестоко казнили его сына, которому не было даже десяти. «Я сдеру с него шкуру так же, как ты содрал ее с нашего вождя». Слова зеленомордого звенят в ушах… Он уже и не помнит, как ему удалось выжить тогда, может, это насмешка судьбы или тех орков, что сотворили с его семьей такое. Но зато он помнит, как король — тот самый, которому он служил без малого двадцать лет — отказал ему в помощи. «Королевство не может выделить войска только для того, чтобы осуществить личную месть одного из вассалов», — холодно сказал правитель, когда Мортифейн все же смог ходить и явился к нему для аудиенции. Лорд и сам понимал правильность такого решения. Понимал разумом, но принять не мог. Он встал, превозмогая боль в бедре, и заставил себя двигаться дальше. Именно двигаться, ибо он не шел, а скорее полз по направлению к слабому мерцающему свету, внезапно замаячившему впереди. Теперь уже немного осталось, совсем чуть-чуть… Стена внезапно кончилась, рука едва приподнявшегося мужчины снова заскользила, и лорд оказался на четвереньках, весь вымазанный в какой-то мерзости. Он засмеялся — короткими порывистыми вздохами: так смеются те, кто ощущает, что лишился рассудка и не противится этому. — Таким ведь ты и благоволишь, госпожа? — сказал он вслух, а каменные своды глухо отразили его слова, унося вдаль. — Падшим, жалким, пресмыкающимся в грязи, подобно червям. Потакающим твоему желанию уродства. Ответом была тишина, но зато боль почти отпустила, позволяя снова двигаться. «Пусть король мне и не помог, пусть аэдра — никчемные творцы, что создали столь неправильный мир и бросили его — молчали. Но она должна… должна хотя бы услышать меня». Стоя на четвереньках в липкой массе, он смог проползти еще немного, и вдруг его рука коснулась чего-то. Пальцы жадно стали ощупывать находку — холодный камень, такой гладкий, такой успокаивающий. Слишком ровный для того чтобы быть природного происхождения, как и неизвестный красноватый свет. Но если ступеньки, а лорд наткнулся именно на них, еще могли построить люди или меры, то вот красноватое свечение никак не могло быть светом факела. Слишком уж неестественное, словно магическое. Лорд подтянул свое тело на несколько ступенек вверх, выбираясь из зловонной жижи. Древний алтарь был едва различим, Мортифейн скорее интуитивно понял, что он нашел то, что должен был. По крайней мере, теперь он знал, что древние записи не обманули. Он нежно провел пальцами по слегка шероховатому камню — словно по спине возлюбленной, а затем резко вскинул голову. — К тебе взываю… Матерь! — он тысячу раз прочел молитвенные слова в книге, но в этот миг остатки страха мешали ему сосредоточиться. — Лиши меня света, — его голос стал чуть уверенней, — и забери во тьму, ибо из нее мы и вышли. Она наблюдала за ним с первого же шага в этих руинах. Ее храм — некогда один из самых больших — ныне уже несколько веков был заброшен. Ее немногочисленные почитатели забыли о его существовании. Сейчас же некто стоит перед ее алтарем. Он трясется от страха, он совсем не из тех, кому бы она дала свое благословение — слишком хорошо одет, слишком высокого происхождения. Таким обычно нужна власть. Но он… — Посмотри вокруг, госпожа, — лепетал он, и слова его отлетали от каменных плит, а затем тонули в обширном пространстве зала. — Разве не это лучшее место для твоего пришествия? Так приди же на эти земли, пусть твои почитатели наполнят их тьмой! Все вокруг так кичатся своей видимой красотой, так пусть же захлебнуться в уродстве, ведь оно их суть! Принц даэдра прислушалась. Этот смертный совсем не похож на тех личинок, что вьются у ее ног, только чтобы заслужить какой-либо дар. Она коснулась его разума и человек вздрогнул. Да, он, как и многие, не мог вылезти за рамки своей эгоистичной природы. Она увидела, кем он был — местным правителем, потерявшим единственных, кого любил. Увидела, как взывал он к тем, кому верил. Как его разум разрушался после каждого предательства. Но он уже не желал обычной мести, он не просил силы, чтобы уничтожить своих врагов самым изощренным способом или свергнуть ненавистную власть. Впервые даэдрический принц видела перед собой смертного, чьи желания настолько были приближены к ее собственным. Мортифейн молил ее о приходе, о несметных полчищах тварей, что вылезут из Обливиона и поглотят постепенно мир. Молил, чтобы разум каждого, живущего в Нирне, затопила тьма так же, как она затопила его. Такие мольбы ей были по нраву. Сквозь глаза этого смертного она увидела забытый богами край. Это место явно облюбовал Периайт: тысячи зараженных разносили болезнь все дальше. Тысячи больных, обездоленных, голодных. Таких, кто вполне мог стать и ее слугами. Изуродованные и жалкие, они поверят любому аэдра… или даже даэдра. Только им нужен кто-то, кто станет направлять. Дадрический принц всмотрелась еще пристальней. Разрозненные кланы дикарей — некоторые из них служили ей в прошлом. Некоторые помнили ее и сейчас. Тысячи лет доступ в ее план Обливиона был закрыт. И вот какой-то жалкий червь показал ей возможность. — Довольно, смертный! Мортифейн перестал шептать слова и испуганно вытаращил глаза, пытаясь понять, откуда доносится звук. Почти безумец — он все еще не мог поверить, в то, что ему ответили. — Сотни глупцов годами унижаются, дабы заслужить мою милость, но твою молитву я услышала. Хочешь служить? Тогда слушай! Иди на самый восток к дикарскому оплоту «Паучья колыбель». Найди их матриархов и приведи сюда. А затем устройте небывалый пир в мою честь, такой, чтобы стены этого храма запомнили его навсегда.

***

Шаги его были неспешны, Мортифейн по привычке оглядывал зал. В первый свой визит к алтарю Намиры, он и не подозревал, насколько это большой храм, и что такое огромное сооружение может так долго оставаться ненайденным. А ведь оно было почти под носом у него, совсем рядом от Арнимы, и его коридоры простирались почти до Эвермора. Огромная — в несколько человеческих ростов — статуя возвышалась в центре: уродливая, словно изломанная в своей форме, сочетающая элементы нескольких существ. Ведьмари зажгли кое-где чадящие факелы, и можно было увидеть ее целиком. Алтарь располагался вокруг нее, а Мортифейн уже давно не был единственным гостем этого святилища. Пир в честь госпожи, происходивший год назад, запомнился ему слабо. Словно в бреду мелькали лица Ведьмарей — тогда их было мало, не то, что теперь. И тогда они еще были живыми, пусть и дикими, но все же не деревянными болванчиками без капли разума в глазах. Их матриархи — неприятные полуженщины-полуптицы — получили в тот день «дар». Мортифейн отлично помнил, как Намира говорила об этом перед всеми, но в чем именно он заключался, лорд не знал. Пальцы привычным жестом коснулись алтаря, желая почувствовать его приятную шершавость и холод, но сразу же обагрились красным — сейчас регулярно приносились жертвы, сам лорд этому немало поспособствовал. На губах заиграла безумная улыбка. Мортифейну определенно нравилось, как преобразился мир вокруг него. Вид чужой смерти успокаивал, а новые законы, придуманные им, позволяли лицезреть ее каждый день. Ну, а каждые две недели он приходил к этому камню и возносил тихие молитвы его хозяйке, попутно наслаждаясь тем, что происходило в храме. Людоеды периодически устраивали здесь свои пиршества, дико кричали жертвы, заунывно пели ворожеи, но сегодня он услышал рядом лишь невнятное бормотание. Однако произнести первые слова своей молитвы Мортифейн не успел: легкий холодок пробежал по спине. Мортифейн никогда не видел ее, но всегда ощущал ее присутствие. Являлась ли она к Ведьмарям так же как к нему, говорила ли она с ними так же как с ним, он не знал, да и ему было наплевать. — Ты снова пришел? — ее голос был мягким, что никак не вязалось с самой сутью госпожи уродства. — Сегодня для тебя великий день. Мортифейн насторожился. За последний год он делал все, чтобы угодить госпоже: приносил «дары», убивал, участвовал в обрядах Ведьмарей, даже изуродовал свое лицо ей на радость. Ее слова звучали подозрительно. — Ты многое сделал для меня за все время, смертный, я хочу отблагодарить тебя. Мортифейн передернул плечами: Намира всегда была с ним ласкова, но никогда ничего не давала. Он сохранил свой рассудок, в отличие от тех же Ведьмарей, что стали послушными куклами в ее руках. Не раз он видел и ритуалы ворожей, которые они проводили на самых сильных воинах, делая их «вересковыми сердцами». Вот только вместо вереска использовалось что-то другое. Внутрь лорда проскользнул испуг. — Не бойся, — все так же мягко сказала она. — Твой разум я сохраню. Тебе уготована честь стать единственным разумным созданием моей новой армии. Ты увидишь своими глазами, как исполняется твоя молитва. Лорд не успел даже дернуться, цепкие руки неизвестно откуда взявшихся Ведьмарей схватили его мертвой хваткой. Они подняли его и опустили на алтарь. Страх парализовал Мортифейна настолько, что он не в силах был закричать или просто пошевелить губами. Несколько ворожей обступили его тело и начали петь: протяжно, заунывно, но постепенно их пение стало набором странных звуков, искажающих восприятие реальности. Пока лорд силился понять, что же происходит, вглядываясь в застывшие лица Ведьмарей, где-то сверху заскрежетал металл. Звуки ворожей превратились в какофоничный шум. Огромное конусообразное лезвие, служащее для некоторых ритуалов, к великому ужасу лорда, медленно поползло вверх. Как только дернут рычаг, оно свалится прямо ему на грудь. — Ты не умрешь, — слова принца даэдра растекались в сознании лорда. — Я подарю тебе иную жизнь. Ты станешь частью Тьмы. Боковым зрением Мортифейн увидел еще с десяток дикарей справа, они толкали перед собой телегу с телами, только вот трупы никак не могли принадлежать людям. Что там были за твари, лорду разглядеть не удалось, в этот момент цепь над ним ухнула вниз… Боль пронзила его, словно темная вспышка, застелила внутренности, въелась, стала его частью. Он видел, как острый металл проткнул его плоть, как брызнула кровь из пробитой груди. Но смерти так и не последовало. Лишь на секунду мир перед глазами перестал существовать — только мрак. Но через считанные мгновения краски вернулись: он увидел, как ритуальное коническое лезвие снова поднимается над ним, как стекают алые струйки его крови. Одна из ворожей подошла к нему со странным сосудом в крючковатых лапах. — Наши лучшие воины не способны чувствовать физическую боль, — проскрипела она, помещая нечто вместо выбитого сердца лорда. И он перестал, перестал ощущать собственное тело, кровоточащие раны. Хрустнули хрящи и кости. Мортифейн не сразу сообразил, что они принадлежали ему. Он видел какие-то разрозненные куски других существ рядом, возможно, огромных корусов. Лапы, панцири. Внезапно угол его зрения сменился: Ведьмари подняли то, что от него осталось — часть туловища с головой и одной рукой. Гвалт ворожей заглушил все остальные звуки, снова превращая реальность в невообразимое нечто. Человеческий разум Мортифейна надломился, но не треснул. Он ощущал, как нижняя часть его тела приобретает другие формы, как под невероятным гулом, что издавали ворожеи, остатки его собственных мышц срастаются с чьими-то еще. Вместо правой руки появилась хитиновая клешня, до этого, возможно, принадлежавшая гигантскому грязевому крабу. Нижняя часть туловища все нарастала, Ведьмари уже не держали его, бывший лорд мог двигаться сам. Он оглянулся на почти пятиметровое тело: словно несколько корусов-жнецов слепили воедино. Встал на несколько десятков своих новых ног, изогнулся. Он больше не Мортифейн, он нечто иное, разумное оружие в руках принца даэдра: сильное, не чувствующее боли и имеющее собственную волю. — Скоро таких, как ты, будут сотни, — гул прекратился, уступая место мягким словам Намиры. — Но разум будет лишь у тебя, поэтому ты поведешь их в бой. Зальешь Эвермор кровью, расчистишь путь для моего пришествия, о котором ты так молил.