Мухи

Дела в тот вечер шли как по маслом намазанному: это было видно по Хозяину, который пребывал в своём самом благодушном расположении духа, так что решил порадовать себя задушевной беседой с одним из постояльцев. Того пока не скрутила колика от вина или еды, так что он тоже был вполне благодушен. Хозяйка подобрела настолько, что не выгнала никуда забившуюся в один из углов Козетту — и девочка с полным правом играла в этом углу с ветками. Хозяйка, разнеся всем еду, присела за стол недалеко от того, где Хозяин как раз вещал, тыча пальцем в потолок: — Не зря же сказано: каждому должно возделывать свой огород. — Сад? — переспросил гость. — Там не сад был? — А не один ли чёрт? Мысль мудрая, что сад, что огород. — Но сад-то покрасивей. Тут они замолчали. Сказанное, видимо, обдумывали. Козетта вертела в руках ветку, воображая, что это бабочка. — А то, — заявил после некоторого молчания гость, на которого, видно, начало вино действовать, — сначала дел наворотят, а нам потом… разгребай. Хозяин опасливо огляделся. Глаза его блеснули: — Это верно, это верно. Я, между прочим, знаю. Сам служил… название заведению не просто так дал. Гость запальчиво хлопнул ладонью по столу: — И правильно тогда! Потому что сад не возделывали! Хозяин аж подскочил от неожиданности, но привычно подхватил: — Точно, дело говорите. А гость уже словно и не слушал никого, кроме себя: —До Бонапарта тоже не лучше было, если уж на то пошло. Мой отец мне такого нарассказывал. Про деятелей этих. — Каких? — влез Хозяин. — Про якобинцев, — стукнул гость кулаком по столу (Козетта икнула), а затем внезапно перекрестился. Козетта забыла про свою ветку, потому что гость разразился монологом, который утомил даже готового подлизываться ко всем богатеньким Хозяина. Монолог касался в основном тех, кого гость именовал якобинцами. И среди них, по его мнению, не было ни одного хорошего человека, все настоящие звери, так что правильно их всех убили. И не просто так, а отрубили головы, как преступникам. И среди них, этих чудовищ, были и женщины тоже. Рубить головы страшным чудовищам было хорошей идеей, думала Козетта, тогда они больше никому не навредят. Козетта пыталась представить себе, как должны выглядеть якобинцы, она придумывала страшные носы и горбы, но всё казалось ей скорее жалким и смешным, чем страшным. И вдруг она увидела Хозяйку, которая подсчитывала дневную прибыль, а потом перевела взгляд на Хозяина, который улыбался словам гостя — и тут же представила себе якобинцев. На подоконнике трактира нашлось несколько дохлых мух, а в кармане передника у Козетты лежал маленький ножичек, которым она перерезала нитки, когда довязывала чулок. Забившись в свой угол, Козетта разложила мух на полу перед собой. Одна была маленькой, с особенно тонкими лапками. Про эту муху Козетта сразу решила, что это муха-девочка, и назвала её единственным женским именем, которое услышала: — Ты Люсиль. Несколько мгновений Козетта смотрела на муху Люсиль, а потом щелчком пальцев отбросила её подальше. Никак не получалось представить, чтобы Хозяйку звали таким милым именем. И Козетте стало жалко эту муху. Дальше была большая муха, которую Козетта вытащила прямо из паутины. Вчера эта муха долго жужжала, пока наконец не сдалась. — Ты Дантон. Ещё у одной мухи были красивые блестящие крылышки. Козетта вспомнила, что про одного из чудовищ гость говорил, что тот был красавец. — Ты Сен-Жюст. Последнюю муху, которая ничем не выделялась, Козетта назвала Робеспьером. Перед тем, как начать, Козетта долго тёрла ножик: чудовища они или нет, но голову грязным ножом не отрезают.