Звонок

Эндрю лежал на кровати и смотрел в потолок. Ощущение голода давало о себе знать лёгкими спазмами в животе, но сделать себе ужин было лень, даже подняться сейчас для актёра казалось непостижимым подвигом. Да и... Он же принципиально не наедается на ночь, должен держать себя в форме; иногда Эндрю бывает приторно строгим в плане своей внешности, но это от того, что становится вдвойне приятно, когда его драматург встречает его на Дублинском вокзале в четыре утра, отбирает сумку и начинает: «Боже, ты так похудел!», – прямо, как мама. Ещё Стив знает давать «полезные» советы вроде: «А ты знаешь, что если наешься на ночь, будешь лучше спать?», «Ешь как можно больше, дорогой. На зиму надо отложить жир». Что же у Эндрю в голове одна еда? Ах да, он ведь голоден. Но апатия не позволит встать, поэтому ублажать желудок он будет во сне. Если сможет заснуть, а то после того, как на него вылили ведро с дерьмом сегодня, он до сих пор немного в шоке. Но это не в первый и не в последний раз. Так грустно... Эндрю держал в ладони телефон и был наготове. С самого утра он запоминал происходящее, свои впечатления, мысли, планы и представлял, как будет рассказывать всё это Стивену. Вечером у него уже был готовый целый сценарий того, о чём надо рассказать. Вот только Эндрю редко ему следовал: как только начинал звучать любимый голос, он прикипал к трубке и забывал обо всём, часто было даже нечего сказать – и не хотелось ничего говорить. Хуже всего, это когда Эндрю по каким-то причинам очень занят, не может отложить проблемы на второй план и всё думает, как бы быстрее закончить разговор, который целый день ждал. Или они заговаривают на какую-то ненужную тему, какую-нибудь грустную и обидную тему, после которой остаётся горькое, болезненное послевкусие, и думаешь: «Лучше бы не говорили». Потому что эти сообщения и этот одинокий продолжительный разговор перед сном – всё, что у него есть. И наконец, его рука почувствовала вибрацию. Аж сердце дрогнуло. С облегчением увидев на дисплее надпись «Любимый», Эндрю мысленно собрал в кулак всю свою доброту и весёлость, ведь у него больше нет возможности заботиться о Стивене, он может лишь развлекать, а если надо, успокаивать его разговорами. К большому сожалению... Но что поделать, если по-другому не устроишься? У Эндрю не было выбора, и это он даже не карьеру делает, просто расширяет границы, устанавливает связи с творческими людьми, совершенствуется... Правда? – Алло. Люблю тебя, – привычно донеслось из трубки. – Я тоже тебя люблю. Привет, – Эндрю вжался щекой в дисплей, словно это была тёплая, сильная рука его мужчины. – Привет. Как у тебя дела? – непринуждённый, традиционнейший вопрос, но, сказанный этим глуховатым голосом и чуть равнодушным тоном, он приобретал для Эндрю особого оттенка. – Так себе. Сегодня... пережил инцидент на работе. – Что-то случилось? – Да. Но я и сам не могу точно сказать, что именно. В общем, сегодня в обед у меня было только семь минут на отдых. – Боже... Я же просил тебя не перегружать себя. – Знаю, но не было выбора. Слава Богу, это позади. Як как пришёл домой, у меня аж сердце болело от эмоций, три валерьянки выпил. – Это ужа-асно, Эндрю! Бросай всё это и возвращайся домой! – Нет, не могу. Вот вечером я отдохнул и завтра снова готов... выступать... – сказал актёр чуть насмешливо, с удовольствием жалуясь и принимая сочувствие любимого человека. – Просто, Стив, плохо, что... Я сам... Совсем один тут. Каждый вечер я возвращаюсь в пустую квартиру. Это так давит... – Разумеется, давит! – моментально подхватил драматург. – Поэтому я и прошу тебя приехать завтра домой. Можешь собрать вещи и уехать прямо сейчас, ночью. Я встречу тебя под утро на вокзале, как всегда. Поешь тут нормально, отоспишься.... – Очень заманчиво, милый, спасибо. Мне так не хватает... Ну... Ты знаешь, если я перенервничаю, мне потом надо снять напряжение, пообниматься, поцеловаться... – Знаю. А ещё тебе трудно терпеть, ты не можешь держать всё в себе и спешишь к кому-нибудь прижаться, чтобы сразу с себя всё сбросить. Утром на вокзале будет мало людей. Я крепко обниму тебя, как только ты выйдешь из поезда, а потом мы можем где-нибудь спрятаться... – О Бо-о-оже!.. О Бо-оже, без авантюризма! – Почему? Можно прямо в туалетной кабинке. Мы ведь только целоваться будем, как ты любишь. Можно, в принципе, просто приземлиться на лавочку и сразу приступить, как молодые люди любят. – О-о, нет... Обняться сразу на станции – это было бы хорошо. Но поцелуи – лучше дома. – Как скажешь. Ну? Ты идёшь собирать вещи? – Ох, нет. Нет, нет. Это мы просто помечтали. Прости, Стив, я остаюсь тут, у меня очень много работы. – Ненавижу, когда у тебя много работы. Ты просто гиперактивный. Эндрю, ты любишь бегать то туда, то сюда, а потом весь день ты дёрганный и психуешь. Кричишь на меня вечерами, бросаешь телефоном в стены. И пьёшь валерьянку... Это ненормально. – Ну такой я эмоциональный, да... Это часть моей работы... – Нет. Хочу, чтобы ты всегда был таким, как по утрам в выходные. Или перед сном. Ты тогда осознаёшь, что никуда не надо бежать, ничего не надо делать – надо просто пригреться возле меня и заснуть. Ты становишься мягким... Нежным и ленивым. Хочу, чтобы ты всегда был таким. – О-о-о, как ты это выразил... – Если б ты приехал завтра, мы бы целый день лежали под одеялом и обнимались. А внешний мир был бы далеко... Я бы гладил тебя, как ты любишь. И никакая валерьянка не была бы нужна. – Что-то ты далеко заходишь. – Ты в Лондоне уже восемнадцать дней. С кем ты там спишь? – Боже!.. – чуть ли не вскрикнул Эндрю, после чего повисла неудобная пауза. – Стив... – Что?! – Дорогой... Почему ты это сказал? Почему ты так плохо думаешь обо мне? – Ох, Эндрю, да ничего я не думаю! Просто это для тебя так просто!.. Ну, лезть всем в руки, напрашиваться... Ты всегда со всеми приветливый, в гости, наверное, зовёшь... – Стив, пожалуйста, не надо так. В трубке послышался протяжный вздох. – Ладно. Не буду... – затем выдушенное: – Прости... – Ну а ты как? У тебя как дела? – поспешил сгладить напряжение актёр: Стивену просто тоже тяжело, не надо его за это винить. – Не знаю, – угрюмо выдал драматург. – Сегодня опоздал на работу на час. Проспал. Очень тяжело вставать утром. – Почему? Когда ты ложишься? – То в два, то в три часа ночи. – Ого. Почему так поздно? Что ты делаешь? – Ничего. Глупости всякие. Хожу кругами по комнате и думаю. – Боже, бедный... О чём думаешь? – Редко о чём-то хорошем. Думаю, что если бы ты был рядом, то помог бы мне. – Конечно, помог бы. Ты вообще нормально себя чувствуешь? Тебе не плохо? Э-э-э-э... Стив, ты же не пьешь, правда? – Нет, не пью. – И не куришь? – Курю. И пью много кофе заодно. – Не делай этого. – Не могу. Мне плохо одному. Я умираю. – Не умирай. Я приеду через неделю. Только об этом и думаю, о том счастливом моменте, когда я, наконец, буду дома. – Но через три дня ты снова меня покинешь! Какой?.. Какой тогда смысл? – То есть? – Это ужасно. Не могу я так... Я хочу просыпаться с тобой, гулять с тобой, есть с тобой, валяться в постели с тобой и засыпать с тобой. Я ничего не читаю, понимаешь?! С десяти ноль-ноль по десять двадцать ты должен танцевать перед зеркалом, помнишь? Но ты не танцуешь, и я не могу ни на чём сосредоточиться. Всё валиться из рук! – Ну прости... – Мне нужен ты, а не твоё «прости»! Нужна твоя душа! И твоё теплоё, дышащее, подвижное тело! Хочу слышать, как ты гремишь кружками на кухне, как разговариваешь сам с собой, и видеть твою фигуру краем глаза! – Ну не могу я! Прости, Стивен! Но мне надо! Быть! Тут! – Да не надо тебе! Ничего не надо! – Надо! У меня куча проектов! Тут куча возможностей!.. – Да чтоб они пропали!.. А если со мной что-то случится, ты всё бросишь и вернёшься? – Конечно. Но не смей! – Я свяжу тебя, когда ты приедешь. Брошу в подвал. И буду насиловать!.. – Бо-о-оже... Да у тебя, как я слышу, крыша поехала. – Ещё бы. Я три недели без секса. – Я тоже. – Ты ходишь налево. – Стивен! – Хотя мы ведь не женаты... – Всё! Прекрати! Прекрати нести этот бред. Прошу тебя, успокойся. – Хорошо. Извини. Но... Вообще, секс – это ведь не так и важно, просто физиологическая потребность. И даже если у тебя там кто-то есть... – Нет! Только работа! – ... из-за близости с ним ты не обязательно становишься менее привязан ко мне. Но всё равно. Не могу... Не хочу, чтобы ещё кто-то прикасался к твоему телу, чтобы ты любил кого-то так же, как и меня. – Да никого у меня нет! Клянусь! Я приезжаю сюда только ради творчества! – Разве оно стоит того? – Не... Не знаю... – Ах, ладно, чёрт с ним. Я люблю тебя. Пока. – Нет, не пока! Мы ещё не договорили! – Что ещё? – Стив... – Ну что?! – Пожалуйста, не надо так. Не будь таким. Эндрю представил, как драматург отнял телефон от уха и обречённо глянул на дисплей, словно так мог взглянуть в лицо актёра. Но надо было смириться, что их разделяет океан. – Хорошо. Извини. О чём ты ещё хочешь поговорить? – О чём-то таком, чтобы я после него мог заснуть. А то мы сейчас только нанервировали друг друга. Мы же не для этого разговариваем каждый вечер. – Прости. Эх... – драматург насилу придумал новую, банальнейшую тему. Но именно о чём-то примитивном и понятном сейчас хотелось поговорить, чтобы прийти в себя, вспомнить о том, что главное для них – заботиться друг о друге. – Ты не голоден? – Голоден. Но не страшно. – Мне тоже лень себе что-нибудь готовить. Смысла просто нет. – Неправда. – Вот когда-нибудь ты перестанешь ездить... на эти, чёрт возьми, заработки... или на повышение квалификации, я не знаю... И мы будем жить вместе, как раньше. – Обязательно. Ну, или ты переедешь сюда, ко мне. – Нет. Никогда. – Ну Сти-и-ив... Тебе тут понравится. – Нет, меня весь этот карьеризм удручает. – Не важно. Вечером мы оба будем приходить домой... Или даже в обед. Мы поже-е-енимся. Заведём соба-а-аку. – Ещё бы. – Я так рад, что могу спокойно поговорить с тобой, несмотря на то, что между нами огромное расстояние. Прогресс – это замечательно. – Ага. – Не знаю, как бы я выжил, если бы ты меня не поддерживал. – Я рад. И ты мне тоже очень нужен. – Что теперь будешь делать? Обещай лечь сегодня спать пораньше. – Я постараюсь. Не знаю... Скучно... Тупо... – Ну не ворчи. – Не буду. – Скоро мы встретимся. Всё будет хорошо. – Ладно. А ты пообещай поесть. – Конечно. Спасибо, что поговорил со мной, Стив. – Не надо тебе валерьянки пить. Будешь ещё потом проблемы с сердцем иметь... – А ты прекрати курить. – Ничего. Приедешь, я залечу твоё сердце. – Ага. Буду ждать. – Счастлив был услышать твой голос. Надорванный... – Хах... А я – твой. – Ну что? До завтра тогда? – Да. Доброй ночи, дорогой. Целую тебя, обнимаю, сладких тебе снов. – Ага. И тебе... всё вышеперечисленное. Доброй ночи. Эндрю засмеялся в трубку. – Пока, Стив. – Пока, Эндрю. Он поставил трубку и мечтательно улыбнулся: на этот раз переговоры прошли удачно, ближе к финалу даже кое-какой катарсис удалось получить. И сердце перестало болеть. Здорово, что кто-то придумал телефоны. Эндрю за тысячи километров от Стивена, через океан, в Лондоне. Но они всё равно вместе. Вот только встать и приготовить ужин по-прежнему не было сил. Некому было взять за запястье и потянуть, растормошить, поднять на руки... Энергия, полученная от любимого голоса, постепенно начала иссякать, воздух словно вновь похолодел. Даже шевельнуться тяжело. Но надо заставить себя раздеться и залезть под одеяло. И быстро заснуть, а то завтра будет выглядеть уставшим и снова получит. Такое давление... Когда же это кончится? Только что Стивен был, поддерживал его, а теперь его нет... В комнате пусто, внутри пусто... Тяжело засыпать одному.