Змееныш со странным именем

Чудным сегодня был Литва. Жарко и душно. Так и удрал, как был, - в служебном - после конференции в Клайпеду на море. И Латвию с собой. Видите ли, не то настроение, чтобы одному куковать. Скинул китель, скомкал белую рубашку, бросил в песок, зашел в море по колено. Весел был, доволен. До тех пор, пока недотепа Латвия на что-то не напоролся и не поранил ногу. Стали разбираться – нашли добротный острый кусок янтаря. Латвия рад находке, а Литву как будто подменили. Он побледнел так, что посинели губы. - Латвия, Христа ради, испорченный ребенок! Убери! Латвия спрятал находку в карман, ушли в клайпедскую квартиру. Забыли о случившемся. Литва, лежа на полу под окном, мурлыкал под лучами солнца и легким дуновением морского ветра. Ноги грязные, спина загорелая – уже успел набегаться на солнцепеке, колхозник неотесанный! Худой – ребра видно. С левой стороны грубый перелом, неправильно сросшийся. - Кто тебя так? – поинтересовался Латвия и ткнул в неровную кость – не получил ответа, зато получил по руке. Отстал. От скуки сел за книжку. - Литва, гляди, что про тебя пишут! На самобытную литовскую культуру большое влияние оказала культура восточных славян. Литва отобрал книжку и вышвырнул ее. - Да что с тобой такое? – возмутился Латвия. – Если не нравится, что о тебе пишут всякую чушь, расскажи по-человечески, кто ты такой и откуда пришел. Литва мурлыкнул и пробурчал, утыкаясь губами в соленый от пота локоть: - Я миллион раз уже рассказывал… Увел Святослав свой народ от кривичей – не любо ему было со славянами: больно уж властвовать хотят. Ходили по уграм – те вообще какие-то не от мира сего. Заглянули к скандинавам – тишь и тьма. Зря только кровь попортили, зря людей честных взбаламутили. Скитался народ Святослава, нигде им места не было. Нашли кусок земли нетронутый у Балтийского моря. - В лоскуты пусть рвут, а не сойду! – сказал Святослав и осел на этой земле. Ну, осел. А жить-то как? Ни дать, ни взять – дикари, и то пещеры нет. Пригорюнился Святослав, вышел под покровом ночи из палатки думу подумать, забрел в пролесок, увидел чудо и обалдел – длинный, щуплый, в чешуе блескучей, глаза бешеные, рот скалится! Как змея! - Кто таков? – крикнул ему перепуганный Святослав. Этот тоже перетрусил. Ребенок, лет 12. На самом деле, ему было меньше лет – просто высоким был до неприличия и безобразия. А диким, а хищным! Прыгнул, выхватил из-за пазухи какую-то дрянь на лету – и ну полосовать ею Святослава! Шипит, рычит, зубами вцепиться готов, - железные перчатки Святослава только и спасли. Перехватил костлявые руки, повалил на спину – легкий, а изворачивается, как уж в котле! Пока успокаивал, сломал ему пару ребер – надавил сдуру, железной перчаткой-то, косточки и давай ломаться, как соломинки. - А ну, брось озорничать, не то прибью! Пребольно получил коленкой под дых – тварь! Да 30-летний здоровый кривич так не двинет! Нет терпения больше. Негоже детям обиды чинить, но больно уж змееныш разозлил – съездил ему железной перчаткой пару раз по узкой морде: сломал нос, зубы выбил. Притих змееныш, заплакал детским голосом – обыкновенный обиженный ребенок. Святослав взял его на руки – плачет, не рвется, - понес в свою стоянку, народу показать. Дивились люди, как дереву, рассеченному молнией. Кто такой? Ни на кого из всех виденных людей не похож. Что за чешуя на нем, да такая крупная? Отобрали диковинный ножик – а то руку кому отхватит. Вынули ветки и шишки из его каштановых спутанных волос. - Звать-то тебя как? – мужики начали тыкать пальцами – кусается змееныш, дерется, когда по сломанному ребру попадает. Бабы плачут – жалко его, ребятня Святослава перепугана, мужики бесятся – больно уж много хлопот от найденыша. Пихнули в палатку – забился, дрожа, в угол, всю ночь так и просидел, сбежать не пытался. Утром принесли поесть – не отказался. Страх немного отпустил, уступая место детскому любопытству. Стал тянуть длинную худую шею – вывели в люди. Жалко было на него глядеть. Чудной, да весь вид его за душу берет. - Кто такой? – пытали его. – Как зовут? Кочевой? Потерялся? Аль сбежал откуда, а? Заговорил. Только никто ничего не понял. Шипит, якает, тараторит – вот и гадай, что он сказал. Еще и злится, что его не понимают. Довел до белого каления местного мужика, получил леща – запылали щеки, налились яростью зеленые глаза, ответил смачной пощечиной – опять запихали в палатку. На закате к стоянке стали медленно подходить удивительные воины: грозные и разодетые в такие доспехи, каких во всей Европе еще не видывали, на могучих лошадях неизвестной породы. - За гадюкиным отродьем пришли, - понял Святослав и приказал привести найденыша, чтобы по-хорошему передать его богатырям. Тот зашелся в крике, забился в плаче. - Не хочет к ним, Святослав. Кажися, со знанием убег. - Э-эх, а что, если дело сурьезное, княжеское? Хотите, чтоб нас с землей сравняли? Вон какие птицы едут, они-то нас быстро! Увели рыдающего змеенка до поры до времени, и правильно сделали. Не понравились воины Святославу – ряженые скелеты с застывшей злобой на лице, надменные, длинные, зубастые, некрасивые. Какой-то жестокий оплот кровосмешения. Зашипели и заякали – мол, так-то и так-то, убогие. - Не разумеем вашу молву, добры молодцы, ничего не знаем, - отвечал народ Святослава. Чужаки фыркнули, поехали дальше. Медленно поехали. Теперь-то ясно видно, что не от гордости своей они медленно едут, а от немощности, кони-то еле копытами передвигают, а копыта блестят на заходящем солнце, как огонь. А сами страшилища едва тулову держат, будто у них кол в доспехах какой, иначе попадали бы все. Жалко их стало. - Там степь да славяне разгоряченные, добры молодцы! - догнали местные. – Остановитесь на ночь, мясца отведайте, отдохните. Не хотят. Один гаркнул, замахнулся булавой, засиявшей огнем на солнце. Честной люд диву дался, даже страх позабыл. Чужак не ударил, спрятал оружие, плюнул и поковылял на своей лошаденке дальше, слыша в спину: «Цацы какие». Святослав зашел в палатку к спрятанному найденышу – ни жив, ни мертв, забился в угол, трясется, скулит. Сел с ним рядом, погладил по худенькой спине. - Не бойся ты, гадюкин сын, ушли они. Мы народ такой – не обижаем и в обиду не даем. Однако чудные вы люди. Кто такие? Змееныш понял, что опасность миновала, вцепился в могучую руку Святослава, затараторил, плача, схватил прутик, стал торопливо рисовать на голой земле, носом шмыгая – любо смотреть, да ничего не понятно. - Ай, ну тебя! – перебил Святослав. – Скажи, как зовут тебя. Не понимаешь? Я Святослав. Свя-то-слав. Я. А тебя как зовут? Змееныш вытянул шею и, прищурившись, наблюдал за жестами своего мучителя. Вид у него был такой, будто он держит Святослава за умалишенного. Когда Святослав закончил, змееныш пренебрежительно махнул рукой: - Летува я. Святослав вышел из палатки еще более озадаченный. - Летува его зовут, - объявил он тем, кто оказался под боком. - Вот и я думаю – диковинное имя, – ответила пробегавшая мимо лапочка-дочка. - А что же ты, Пелагея, знаешь, как его зовут? - Да. Он мне сказал, когда я вареной свеклой его угостила. Ну, дела! Святослав радостно потер руки. Нехай живет себе гадюкин сын с ними – бойкий, рослый, верткий, зубастый – поможет от соседей отбиваться. А подрастет – его с дочкой поженихать можно, то-то славный будет зятек! Одна беда – годы шли, уже и дочка подросла, и сын женился, а Летува каким был, таким и остался. Ни на волосок не подрос, ни по-ихнему ни а, ни бэ, ни кукареку. Одевался только в их лохмотья, да на конях неоседланных скакал, соседские народы обворовывал, дикого зверя бил, больше всех мяса для деревни добыл. Стар уже и Святослав стал, и дети его, и внуков нарожали, а этому все нипочем, как заколдованный! Однако привыкли к нему все, никто внимания не обращал на его дивную биологию. Особливо сильно любил Летуву старший внук Святослава. Дрянной был мальчишка – оторви да выкинь! И шести лет нет от роду, а все бы ему за отцом в военные походы по соседям шастать, все бы за ножи хвататься, драться, да людям добрым покоя не давать! Хмурым был, неспокойным, никогда не плакал. Один раз только в слезах его увидели, когда прибежал он со стороны моря, куда они с Летувой на рассвете ушли удить рыбу. Рассказывает, заикаясь, - заметил он на поверхности воды огненный остров – никогда там ничего не было - подивился, буянить начал, а Летува рявкнул на него, чтобы бежал, спасался и вся деревня вместе с ним. Началась паника – что за огненный остров они там увидели? - Да нет на этого Летуву уже управы! – вскипел Святослав. – Вернется – башку ему снести, насадить ее на кол, тело сжечь, а прах по ветру пустить, да с разных мест! Ужаснулись люди, охнул сын Святослава. - Что ты, батя? Летуву-то?.. - Черт это какой-то, сила нечистая! Зря я его подобрал! Сколько лет прошло, а он все ребенком ходит! Расплакался внук. - Деда, нельзя так Летуву! Он и так умирает, а если ты с ним это сделаешь, он и совсем умрет! Удивился Святослав. - Придумываешь, Миндовг? Не так его, конечно, звали, да как по-настоящему, уже никто и не вспомнит. Это Летува, супостат – все Миндовг, да Миндовг, вот к ребенку и прилипло. - Честное слово, деда, даю! Он сам мне рассказал! И давай Миндовг рассказывать, что поведал ему Летува. (С младенчества он лип к змеенышу, научился его понимать.) Потом схватил прутик и стал рисовать на земле то, что много-много лет тому назад Летува рисовал в палатке для Святослава. - Они хорошо жили, многие народы знали… - Элладу же рисует… - ошеломленно признал кто-то из отцовской дружины примитивную карту тогдашнего мира. - Все у них было, все их боялись, а потом беда пришла: люди стали умирать, а вместо них кривые и слабоумные рождались… - Ой, брешешь, Миндовг! – покачал головой Святослав. – А жили-то они где? - А везде! Тут, потом переплыли сюда, потом сюда… - Миндовг положил за границу своей карты камень и начал его перемещать. – Они везде были. А потом Летува начал умирать и убежал от них. Мы должны его вылечить, чтобы он не умер. - Как же его лечить, Миндовг? - Не знаю. Но не так, как нас… Никто ничего так и не понял. Время шло. Бывшая стоянка Святослава превратилась в процветающий город. Сам Святослав скончался, его сын объединил соседские земли и оставил Миндовга владеть ими. Миндовг стал называть эти земли Летувой. Он чувствовал, что так было надо. - Тебе стало лучше? – спросил он однажды Летуву на его языке, когда они сидели на берегу моря после тяжелого дня. - Да, - ответил тот, с удовольствием подставляя лицо останкам лучей закатывающегося солнца. Он подрос. Вытянулся, окреп. Заметил отблеск на гладкой морской поверхности – вскочил, как ужаленный. Детские страхи остались по-прежнему. - Это волна, Летува, - засмеялся Миндовг. – Ты до сих пор боишься огненного острова? - Очень боюсь. - Э-гей, да я его как увижу – одной левой, курну и утоплю! - Э-э, нет, Миндовг, если ты его увидишь – беги. Без оглядки беги и народ свой спасай. Солнце все припекало, легкий ветер пах морем. Литва мирно посапывал, лежа на полу на животе и болтая грязными ногами. - Нет, ну ничего непонятно! – буркнул Латвия, завалившись рядом. - Ваши проблемы, - мурлыкнул Литва и чихнул – горячий луч защекотал нос. Латвия показал ему язык, вынул из кармана найденный сегодня янтарь и вытянул его на солнце – камень засиял жгучим огнем. - Убери! Конец.