Closer

Он наблюдал за ней издалека. С того самого утра она больше не подпускала его близко. Никогда не оставалась наедине. Никогда не встречалась взглядом, даже когда он не мог оторвать от неё глаз. Он до боли закусывал губу, видя, как движутся её тонкие пальцы, когда она вышивает. Они обменивались приветствиями: Санса приседала в реверансе, он с трепетом целовал её руку. Раньше он всегда ощущал себя чужим на Севере, но теперь чувствовал себя призраком. Двигался бесшумно среди мрачных каменных стен. Он никогда не был нужен обитателям замка. Никогда не был нужен ей. Ему казалось, упади он со стены — никто и не заметит. Она всегда сидела в одном и том же месте, с самого утра и до поздней ночи, освещаемая лишь тёплым светом свечей. Он много раз хотел подойти к ней, но не смел нарушить то спокойствие, которое в нем рождала эта картина. Необъяснимое. Ему виделись Персты, где долгими зимними ночами его мать, кажется, также вышивала, пока он спал. Виделся Риверран, где Кэт ждала со свечой у окна лорда Талли, когда тот возвращался с войны. Он прикрывал глаза и видел комнату в полумраке, слышал потрескивание дров в камине, видел Сансу, сидящую в кресле, точно так же, за вышивкой. Она усердно работала над чем-то, наклонив вниз прелестную головку, не замечая, что он смотрит. Она была так близко, что он мог прикоснуться к ней, протянув руку, так близко, что видел упавшую ресничку и бисеринки пота на её лице. Он целовал её. В его фантазиях она смотрела ему прямо в глаза перед тем, как с жаром ответить на поцелуй. Он видел в её зрачках отблески пламени. Её руки бросали вышивку, чтобы упереться ему в грудь, чтобы пальцами повторять каждый завиток узора на его камзоле. Он чувствовал хрупкость её талии, ощущал под тонкой тканью очертания рёбер. Санса откидывала голову вверх, когда он целовал её ключицы, и волосы рассыпались по спине огненным водопадом. Она шептала его имя, и даже это способно было довести его до конца. Иногда он представлял её обнажённое тело и разгорячённые, припухшие от поцелуев губы, которыми она говорила, что любит его. «Она никогда не полюбит тебя! — услышал он голос Лизы Аррен. — Она такая же, как мать, она никогда не полюбит тебя!». Он бы убил её ещё раз, лишь бы это прекратилось, только бы умолк её голос в голове. Через некоторое время он возненавидел вышивку, которой она посвящала столько сил. Возненавидел стежки, которые она выводила с таким трепетом и старательностью. Её внимательность. Её настойчивость. Её молчание. Её взгляд, никогда на него не смотрящий, только вниз, на пяльцы. Он пробовал заговорить с Сансой, но она всегда прерывалась, когда он подходил, и искала предлог уйти. Она всегда уходила. Он видел это сотни и сотни раз — её удаляющуюся фигуру. В его снах он не мог догнать её, не мог заставить обернуться, чтобы посмотреть в лицо. Она ускользала снова и снова. На расстоянии вытянутой руки всё, что он мог увидеть — это её тень. Он стал раздражительным. Джон Сноу и остальные выводили его из себя. Он по-прежнему был приветлив и улыбчив, по-прежнему излучал приятное расположение духа, но выражения его стали резче, а тон пренебрежительнее. — Лорд Бейлиш, а вы умеете сражаться? — спросил как-то Джон Сноу после тренировки на мечах. — О, об этом вам стоило спросить вашего дядю, милорд, — весело улыбнулся он. — Признаюсь, с тех пор не многое изменилось. Рыжеволосый одичалый, стоящий рядом с ним, рассмеялся в голос. — Вы, южане, удивительные люди! Предложил защиту его сестре, а сам даже меч в руках держать не умеешь. Приехал вместе с армией и думаешь, что этим дело сделано? — Одичалый подошел к нему непозволительно близко и выдохнул: — В бою никто не защитит тебя, кроме тебя самого. — Не думаю, что лорд Бейлиш будет сражаться, — проговорил Джон. — Ещё бы! — хохотнул Тормунд. Он бы стерпел это, как множество подобных выходок от людей не наделённых интеллектом, признающих только силу. Чего ещё ждать от тупой горы мышц, коими были многие в Королевской гавани, а тем более здесь, на Севере. Он уже собирался примирительно улыбнуться, когда поймал её взгляд. Она смотрела на него, и что-то было такое в этом взгляде, что заставило его взять меч и принять вызов. Он действительно не держал меч уже очень давно, металл непривычно оттягивал руку. Сказав, что со времен дуэли с Брандоном Старком ничего не изменилось, он конечно слукавил. Он брал уроки фехтования, было время, когда он изнурял себя ежедневными тренировками, пока не понял, что все его усилия тщетны. Сколько бы он ни старался, он оставался весьма посредственным фехтовальщиком, но очевидно, даже если бы это было не так, против Тормунда у него не было ни единого шанса. Как и тогда. Его преследовало болезненное дежавю — унижение на глазах любимой женщины. Тормунд, не напрягаясь, успел несколько раз его поцарапать, пока он не мог даже близко к нему подобраться. Вокруг них собрались зрители. Болели за Тормунда, одобрительно свистели и смеялись. Это, конечно же, его не трогало, он надеялся только, что она на него смотрит. Через пару минут с ним было покончено. Тормунд победно взревел, очевидно, считая, что преподал заносчивому лорду ценный урок, а Джон Сноу помог ему подняться. Когда он поднял глаза, она снова исчезла. Сказать, что он злился на себя — ничего не сказать. Подвергать себя опасности, пусть даже мизерной и ради чего? Неужели жизнь его ничему не научила? Крикнув, чтобы принесли воды, он прошёл в свои покои, чтобы сменить разорванную одежду, надеясь, что эта выходка ещё надолго отвадит его от импульсивных поступков. Он осмотрел себя в зеркале. Прекрасно, нечего сказать: разбитая губа, ушиб от рукояти меча на скуле, царапины на плече и на груди. Он чувствовал себя морально разбитым. И ради чего? Что ты получил? Секунду внимания малолетней девчонки, которая ни во что тебя не ставит? А после этого? Думал, впечатлишь её своим поступком, но чем тут впечатляться — храбростью выйти на дружеский поединок со здоровенным одичалым, который размазал тебя по стенке? Да что там, поимел тебя на глазах у всех! Она даже смотреть на это не стала, и никто бы не стал, даже шлюхи из твоего борделя, а ведь им ты платишь. Хотя нет, они бы может и стали, но только чтобы посмеяться над тобой. Шлюхи обожают смотреть, как унижаются мужчины. Больше всего ему сейчас хотелось снять с себя разорванную одежду и смыть кровь с лица. Когда, наконец, принесли воду, он в бешенстве распахнул дверь и увидел… её. — Миледи? — не поверил он своим глазам. — Простите мой внешний вид, я не успел переодеться. — Да, я принесла вам воды, чтобы умыться, — просто проговорила она, проходя в комнату. Он медленно прикрыл дверь, всё ещё не веря, что она стоит прямо перед ним, ставит таз на стол, кладёт рядом с ним полотенце. — Спасибо за вашу заботу, — произнёс он, стараясь звучать непринуждённо. Всё его внимание было приковано к её рукам, которыми она взяла полотенце, а затем, смочив предварительно водой, приложила к его лицу. — Вам не стоило этого делать, — её слова прозвучали, как нечто неопровержимое. — Ну что вы, моя милая, — усмехнулся он, — все мужчины должны уметь защитить леди. — Мне не нужна ваша защита таким образом, — она будто не слышала его слов, продолжая стирать кровь с его лица. — Конечно же, нет, — прошептал он, — у вас ведь так много защитников. Она прервалась на секунду, будто обдумывая эти слова, а затем на мгновение приложилась к его губам. Краткий миг, который длился для него чуть меньше, чем вечность. Она заполнила всё его сознание. Он вспомнил её мягкую улыбку, её запах, то, как сияли волосы на солнце в их первую встречу. Санса. Он произнес её имя вслух? — Лорд Бейлиш, прошу вас… О чём она его просит? — Петир, — поправил он, беря её за подбородок. Аккуратно обхватив за талию, он поцеловал её в шею. Она закинула голову вверх, и волосы рассыпались по спине огненным водопадом. Когда он целовал её в прошлый раз, она ещё не была замужем, но даже теперь, она вела себя так, как будто всё ещё была невинна. Он прервался и принялся расстёгивать пуговицы. — Что вы делаете? — произнесла она, чуть отпрянув. — Мне нужно сменить одежду, моя дорогая, — успокоил он её, — и промыть раны. Она подумала, что он может просто взять её? Оказавшись без камзола и рубашки, он хотел вынуть полотенце из её рук. — Я сама. Возможно, ей доставляло скрытое удовольствие видеть признаки его слабости. Возможно, поэтому она, наконец, обратила на него внимание, пришла, чтобы воочию увидеть следы его уязвимости. Промывая свежую царапину на его груди, она замерла на мгновение, он понял, что она заметила его старый шрам. Он ненавидел его. Ненавидел это клеймо, вечно напоминающее ему о собственной ущербности. Она тактично промолчала, но он счёл нужным пояснить: — Это осталось с той самой дуэли. — Рана была серьёзной? — спросила она, после недолгого молчания. — Я почти умер, — тихо произнёс он, внутренне поражаясь своей откровенности. Он наблюдал за её реакцией — казалось, эти слова её впечатлили, но она пыталась скрыть свои чувства. Как будто это было возможно. Внезапно, она дотронулась до его шрама губами, подняла глаза вверх, чтобы увидеть, как на него это подействовало. Он боялся пошевелиться, боялся дышать. Как будто она была ланью, недоверчиво подходящей к нему в лесу, готовая сорваться в любой миг и скрыться в тёмной чаще. Она невыносимо медленно приближалась к его губам, чтобы ещё раз прикоснуться к ним на краткий миг, и, вложив в его руку какой-то предмет, стремительно выбежать из комнаты. Кажется, ещё минуту он стоял в полном оцепенении, в теле распространялась предательская слабость. Он развернул материю, которую она вложила ему в руку — это был платок с искусно вышитым на нём пересмешником.