Closer

Он прибыл в Хайгарден никем незамеченный, без армии и пышной свиты, в сопровождении лишь пары наёмников для охраны, а едва переступив порог замка, отправился к покоям жены. Он ценил то, что всё ещё может позволить себе подобное. Его новые роли — роль мужа Сансы Старк, зятя короля Севера, лорда Протектора и Гранд Лорда выставляли его жизнь и личность на обозрение и обсуждение для публики, что вызывало досаду и смутную тревогу, но было неизбежным атрибутом власти и известности подобного рода. Когда короли говорят о том, что у них нет частной жизни, на самом деле они не договаривают, в сущности, у них нет жизни вовсе, их жизнь принадлежит народу. Король — наиболее уязвимая из фигур, это знает каждый. Когда люди расступались перед ним и опускали взгляд в притворном почтении, он принимал это как должное, как награду за путь, который пришлось пройти, и в то же время чутье подсказывало, что в подобной роли он был не более чем мишенью в тире. Возможно, в том было одно из величайших его противоречий — умом он вовсе не хотел быть королём, но сердцем жаждал этого больше всего на свете. Сорваться вниз так просто. Он хорошо знал, как управлять правителями и свергать сильных мира сего, а теперь начал задумываться о том, какого это будет — оказаться на их месте. В былые времена, до объединения королевств Таргариенами, его уже сейчас называли бы «Ваша милость». Эта мысль одновременно будоражила сознание и пугала, открывая перед ним иные масштабы и перспективы. И именно в такой момент он получил от Сансы удар под дых. Относительно жены он всё ещё колебался, то чувствуя безмерную вину перед ней, то необъятное чувство боли и желание винить во всём лишь её. Ведь в сущности, что он сделал? Он понимал и не понимал её. Любил и ненавидел. Страдал и делал вид, что вовсе не страдает. В его понимании — это она должна была бояться, но идя на встречу с ней, он ощущал, как сердце то и дело пропускает удары, чем ближе он приближался, тем отчетливее хотел развернуться и уехать прочь. Потому что видеть холодность после того, как чувствовал себя любимым — это всё равно, что быть похороненным заживо. Ты очень хочешь, но тебе нечем дышать. И всё же он бы не был собой, если бы сдавался так просто, как и если бы давал себя прочесть. Поэтому, подойдя к заветным дверям, он подал знак глазами, и двое стражей, сопровождавших его, встали по обе стороны от входа, положив руки на рукояти мечей. — Никого не впускать, — бросил он, с усмешкой надевая маску, и рывком распахнул дверь. Ему должно было стать неловко от того, что он застал её в тот момент, когда служанки спешно пытались сменить ночные одежды. Она была похожа на цветок, осыпающийся на пол десятками лепестков ткани. Он увидел испуг и удивление во взгляде голубых глаз, брошенном на него через плечо, в то время, когда руками она спешно пыталась прикрыться. Он приказал взгляду быть твёрдым, глазам — не опускаться перед ней. Приказать сердцу биться ровнее, он не мог, но этого некому было заметить. Нарочито медленно, смакуя, он осмотрел её сверху донизу. Увидел длинные ноги с двумя тонкими венками на обнажённом бедре и атласную ткань в тон венам, обвивающую фарфоровую кожу, ложбинку между грудей и кожу в районе ключиц, покрытую россыпью мурашек. И хотя она даже в таком виде выглядела столь утонченно, что напоминала произведение искусства, он усмехнулся, чуть надувая губы, сознавая, что осматривает её ровно так же, как новеньких шлюх в одном из своих заведений, только вот с ней его взгляд становился на бездну темнее. Когда они встретились глазами, он закусил губу, почти физически ощущая её раздражение и оттого желая её в сотню раз сильнее. — Всем вон, — произнёс он, безоружно улыбаясь, и не дожидаясь, пока служанки скроются за дверью, сделал несколько стремительных шагов к Сансе, и, грубо притянув её к себе, впился в распахнутые от негодования губы. Она упёрлась ладонью ему в грудь и попыталась оттолкнуть, правда, не слишком уж настойчиво и всё же отвечая на его глубокий поцелуй. В первые пару секунд чувства полностью захватили его, и с какой-то особенной горечью и упоением он вспомнил обо всём, что так сильно любил в ней. Её вкус, аромат, заставляющий его хватку становиться слабее, каждую линию на юном теле — ключицы, запястья и выпирающие кости таза. Он был хищником, но и она являлась чем-то вроде ядовитого цветка с экзотических островов — притягательным и смертоносным. И что ему было делать со своими клыками, если приблизившись, он был обречён? Он положил руку на её затылок и слегка надавил, заставляя её прижаться к нему ещё сильнее, ненавидя и обожая чувство собственной беспомощности перед ней. На мгновение Санса стихла, и это заставило его оторваться от её губ и приоткрыть глаза. Он увидел на её лице калейдоскоп эмоций, и остался доволен тем, что получилось застать жену врасплох, сделав всё для того чтобы она ничего не смогла в нём прочесть. Она не знает, что делать. Вновь с жадностью поцеловав Сансу, он ощутил попытки борьбы, перераставшие в то же время в грубую ласку, с которой она царапала и гладила его спину, а отталкивая, как бы ненароком прижималась ещё сильнее. Перестав её целовать, он даже как будто увидел разочарование в смотрящих с вызовом голубых глазах. Вот оно. Она бросала ему вызов. Он почувствовал почти облегчение, предположив, что возможно эта измена не что иное, как попытка расквитаться с ним, показать свою независимость, заставить его страдать. Скорее всего, она планировала вести себя с ним холодно, но всем, что он видел в ней сейчас, была ненависть, что, как известно, лишь обратная сторона любви. Он усмехнулся, с нежностью прикусывая мочку ее уха, и прошептал со страстью и жаром всё, о чём хотела бы услышать жена, так долго не видевшая мужа. О том, как он скучал. О том, как мучительна была эта разлука. О том, как она прекрасна. От последних слов ему стало чуточку больно, но эта была та тонкая боль, которую причиняешь себе сам и после которой можешь, пусть печально, но улыбнуться. Она же чуть стихла, не столько прислушиваясь, сколько, кажется, обдумывая то, что ей делать дальше. А ведь когда-то и половина того, что он делал, могло бы сработать. Смотри, разве взросли не те семена, что ты посеял собственными руками? Смотри, как много в ней разума теперь и как мало чувств. Ты доволен? Гордись, ведь это то, что ты когда-то угадал в глубинах её души, то, что кровью вскормил и воспитал — жестокое холодное совершенство. И той, какая она есть — её сделал ты. И мир, в котором вы живёте, тоже создал ты. Верёвку, что она накинула на твою шею, ты научил её плести, Петир. Ты. Опрокинув её на кровать, он властно прижал Сансу к себе, и всё ещё чувствуя сопротивление, задрал то, что условно представляло собой её юбку. Проникнув в неё пальцами, он выдохнул, ощутив то, как сильно она на самом деле его хотела. Прежняя Санса отвела бы взгляд, пока он заставлял её нутро становиться все более горячим и влажным, а эта лишь закусила губу и сдавила вторую его руку так, что ему стало больно. Он усмехнулся. Разве это боль, девочка? Ты можешь лучше. В какой-то момент её бедра расслабились, а ему стало почти невыносимо сдерживаться, но было что-то особенное приятное в том, чтобы видеть во взгляде Сансы ненависть и в то же время ощущать, как пульсируют и изливаются соками её внутренности. Не отрывая от него взгляда, она принялась медленно расстегивать его камзол, он же ускорил темп, не позволяя себе сбиться. Когда её пальцы оказались на завязке его бридж, у него перехватило дыхание, а она не смогла сдержать стон, потому что он проник в неё ещё глубже. Не останавливаясь на достигнутом, рукой она обхватила его член, а губами его нижнюю губу, видимо предлагая воображению представить, что она хочет с ним сделать. — Санса… — выдохнул он, позволяя себе поддаться и давая ей насладиться мнимой победой. В такие моменты ему всегда помогали мысли о покойной Лизе. И всё же ее руки были горячими и мягкими, а движения плавными и нежными, не позволяя себе останавливаться, от наслаждения он закинул голову вверх и ощутил, как Санса припала к его шее губами, оставляя на ней мучительно долгие поцелуи. Он закусил губу, чтобы не начать умолять её остановиться. Хватит. Хватит. Хватит. Нельзя сейчас терять над собой контроль. Но так заманчиво и сладко поддаться — отдать всё, отдать всего себя... — Я тоже по тебе скучала… — нежно прошептала она в его ухо, и ложь в мгновение болью отозвалась в сердце. Это подействовало отрезвляюще. Тебе стоило промолчать, дорогая, и ты бы победила. Он опрокинул её на спину и рывком вошел в неё, уж более не чувствуя покоя, счастья и неги, проникая всё глубже, двигаясь всё быстрее, он заставлял её вскрикивать от каждого толчка. Закинув длинные девичьи ноги на свои плечи, он любовался тем, как в ней смешиваются ненависть и наслаждение, желание и бессилие. И когда, достигнув оргазма, уже она стала умолять, чтобы он остановился, он не остановился, смакуя каждое движение, каждую пульсацию её обмякшего тела. А после, излившись в её нутро, рассматривая капельки пота на белых плечах и розовые шипы сосков, под действием невыносимого отчаяния и жажды мести он перевёл взгляд на её лицо и, укрыв ладонью раскалённую румянцем щёку, сказал то, о чем сразу же пожалел: — Я люблю тебя. Её брови дрогнули, а глаза посмотрели с надеждой, которую она не успела скрыть. — Я так сильно люблю тебя, — повторил он, добивая. И она, прижалась к нему, не вполне понимая, как реагировать, и забывая о том, что в такой позе он отчётливо слышит, в каком ритме бьётся её сердце. А он закрыл глаза и, слушая оглушительные раскаты её сердца, подумал о том, как сильно будет жалеть, ощущая себя человеком, выигрывающим все битвы и всё же проигрывающим войну.