Посвящается Ханне.
***
Ночной Харенхолл напоминал каменного великана, погрузившегося в глубокий вековой сон. Сумрак, дремлющий в коридорах, мягко обволакивал каждую комнату и чертог, лестницы, балконы и скрытые ниши. Ласково укрывал спящих слуг, солдат и придворных, скрывая от посторонних глаз их мрачные тайны и мечты. Тёмный замок походил на зловещий лабиринт, плохо отапливаемый и оттого холодный даже на исходе долгой зимы, когда снежных дней становилось всё меньше, а солнце светило с каждым днём ярче. Многие всё ещё испытывали перед королевским дворцом необъяснимый мистический трепет, веря в то, что замок и его новые хозяева прокляты. Злые языки молчали, ожидая, словно божественного знамения, исполнения этого проклятья, считая, что падение Дома Бейлиш — лишь вопрос времени. Но вопреки толкам, замок обрастал жизнью, как прежде мхом. Здесь слышались смех и крики, проходили балы и назначались политические встречи. После Йольской Резни минуло шесть лет, и королевство пребывало в мире и покое. Правящему Дому более никто не смел бросать вызов. По крайней мере, они так думали. В темницах пахло кровью и калёным железом. Несмотря на сырость и ночной холод, из-за печи и жара человеческого дыхания в пыточной камере было душно. Петир Бейлиш, король-консорт, сидел в углу на единственном в комнате стуле, задумчиво сложив руки на коленях. На нём не было короны, лишь брошь Десницы блестела на чёрном матовом одеянии, которое с первого взгляда казалось весьма скромным для королевской особы, если бы не богатая вышивка золотом на внутренней стороне плаща, где переплетались в вечном союзе две змеи вокруг окрылённого жезла — обновлённого герба Дома и символа королевской власти. Сир Алистер, седовласый высокий мужчина с грубым, словно каменным лицом, его верный человек, когда-то возвышенный, сын кормилицы Мэри, нагнулся к его уху и проговорил: — Это может затянуться, Ваша Милость, может быть, вы отдохнёте? А когда проснётесь, завтра утром, у меня уже будет для вас отчёт. Чуть наклонив голову вбок, Король бросил взгляд вперёд и, осматривая вылупленные, налитые кровью глаза, корёжащегося в муках пленника, ответил: — Как давно послали за сиром Грингудом? — Сразу же, Ваша Милость. — Так почему его всё ещё нет? — Если он действительно был в Мейденпулле, то скоро должен прибыть, через пару часов, максимум на рассвете… — На рассвете, — прервал он рыцаря, — с этим должно быть покончено. Я не хочу тревожить королеву, а она обязательно встревожится, обнаружив у нас в темнице истекающего кровью пленника, который, тем не менее, не желает говорить. — Мы сохраним всё в тайне, Ваша Милость. — Это маловероятно. С учётом того, что здесь королеве не доносит только тот, кто доносит мне. Но это не понадобится, если он расскажет ключ к шифру. Я хочу завтра днём, после приёма, положить отчёт об этом на стол Её Милости, и если из-за тебя или задержки сира Гринвуда у меня не получится этого сделать, то один из вас окажется на месте этого несчастного. Это ясно? — Более чем, Ваша Милость. — Прекрасно. Встав с места и оправив плащ, он поморщился и отвёл взгляд при виде того, как тяжёлый железный молот опустился на ступню пленнику, дробя кости в мелкую крошку. Если бы не кляп, крик этого человека, должно быть, разбудил бы весь замок. Но даже его мычание оглушало. Сглотнув, он бросил взгляд на рыцаря и проговорил: — Я вернусь через час, надеюсь к этому времени ситуация переменится в лучшую сторону. — Мы приложим все усилия, Ваша Милость, — с поклоном, ответил сир Алистер. Король поднялся наверх и задержался у первого же окна, наблюдая за луной, необычайно большой и яркой. Лунный свет разливался мягким сиянием по обнажённым кронам деревьев, видневшихся за оградой, по снегу, выглядевшему ночью серебряным, и тёмным стенам замка. Он тяжело вздохнул, обеспокоенный тем, что они, возможно, стояли на пороге очередного восстания. Где-то там на юге, в Просторе, их враги, должно быть, уже собирали армию и строили планы диверсий. Он не хотел говорить об этом Сансе. Семь лет правления и так выдались непростыми, и едва они перевели дух и наладили жизненный уклад, торговлю, дипломатические связи, как над ними нависла новая угроза. Скрытые за покровами светской любезности, эти опасные настроения доносились до его слуха легчайшим шёпотом, словно дуновением летнего ветра в жаркий полдень, но видят Боги, минуют месяцы, и этот бриз обернётся бурей. Он потёр виски, борясь с усталостью, более всего желая оказаться сейчас в тёплой постели, рядом с женой. Порой ему казалось, что корона нестерпимо давит на него. Даже тогда, когда её не было на голове, он будто чувствовал её холод и этот мучительный свинцовый вес. Ему никогда не нравилось привлекать к себе внимание, но то было привычкой мастера над монетой, а не короля. В новой роли ему приходилось вести себя более открыто и зачастую резко, и он порой скучал по тем временам, когда мог сказать, что в Вестероссе у него нет врагов. Теперь же ему казалось, что каждый, кто обладает хоть сколько-нибудь независимым положением, может быть угрозой, и потому он стремился искоренить эту независимость. Раньше ему нечего было терять, теперь же он боялся не только за власть, но и за членов семьи: Сансу, Эйлин, Ашлинг, Алейну или даже Терри. Он не мог допустить, чтобы повторилось то, что случилось шесть лет назад. Иные считают, будто у них с Сансой нет сердца, но он знал, что они оба второй раз этого не выдержат. Ему вспомнился крик. Дикий, животный крик, с которым его жена упала на колени и против обыкновения не закрыла лицо руками, а закинула его вверх, вцепившись в полы своего платья. Вспомнился залитый кровью Главный Чертог и обагрёный меч, оттягивающий руку. И ощущение, когда боль от потери была столь сильна, что он на мгновение словно отделился от собственного тела и посмотрел на себя и жену так холодно и отстранёно, словно это не поддающееся осознанию горе произошло не с ними. Они не просто были повержены, но раздавлены в мясо, словно ударом наковальни. Будто кто-то раздробил их кости в пыль и развеял по ветру. Он не мог сказать Сансе о том, что это может повториться. Просто не мог.***
Принцесса Эйлин проснулась среди ночи от резкой боли внизу живота. Она испугалась, вначале потому, что не испытывала подобных ощущений прежде: тягучих и мучительно тяжёлых, а затем потому, что поняла, чем именно это было. Она засунула руку под ночную сорочку и, вынув ту, даже в темноте увидела, что кончики пальцев были красными от крови. На то не было причин, но её глаза сами собой наполнились слезами. Хуже всего было то, что по заведённому у них обыкновению, порицаемому взрослыми, Эйлин заснула в постели своего брата Терри. Они любили пробираться друг к другу по ночам, отделённые от остального мира густой тьмой, словно тяжёлой гардиной, чувствовали себя в покое и безопасности, рассказывая древние сказки — прекрасные и страшные, делясь сокровенными мечтами и секретами. Принцесса окинула беспокойным взглядом комнату: пламя в камине, тёмный стул с вырезанными на нём прыгающими форелями, оленью шкуру, синие миэринские ковры и гобелен, украшающий стену. Там была изображена одна из битв у Риверрана, и оттого изумрудные нити, переплетались с пурпурными. — Что с тобой? — сонно спросил Терри, убирая длинные, цвета чёрного дерева пряди волос с лица. — Снова кошмар? — Нет… — проговорил она, не сумев сдержать дрожь в голосе. Брат приподнялся, с беспокойством всматриваясь в неё. Она ощутила тонкую холодную дрожь, пробежавшую под шёлковой сорочкой по спине, от лопаток к пояснице, и быстро стёрла крупную слезу, скользнувшую к подбородку из широко распахнутых глаз. Эйлин никогда не страшилась того, что знаменовала собой эта кровь. Более того, ещё недавно она яростно желала ощутить эту боль. Сколько себя помнила, принцесса мечтала поскорее вырасти. Считала луны до того дня, когда её отправят в Долину Аррен, где она должна была стать женой кузена Роберта и, что более важно, хозяйкой Орлиного Гнезда. Но отчего-то сейчас, когда то, чего она ждала, произошло, ей вдруг стало так страшно и одиноко, как не было никогда в жизни. Заметив кровь на её пальцах, Терри взял её руку и развернул к себе. — Ты… порезалась? — спросил он. — Нет, — проговорила Эйлин, и медленно подняв на брата переполненные слезами глаза, пояснила: — это лунная кровь. Терри нахмурился и, опустив её руку, медленно отогнул одеяло. На простыне темнело багровое пятно. Он отвёл взгляд в сторону, к камину, и уточнил: — Ты плачешь, потому что тебе больно? — Нет, — отрицательно покачала головой Эйлин, — не так уж и больно, скорее… Признание клокотало где-то на кончике её языка, готовое сорваться в любой миг и в то же время яростно сдерживаемое. — …Я просто не хочу, чтобы это происходило со мной… — Что именно? — Всё это…Терри. Хостер перевел непонимающий взгляд от огня на ее лицо, пристально всматриваясь в него. Будто тени, пляшущие на покрасневших щеках принцессы могли служить ответом. — Я не хочу сейчас ехать в Долину и не хочу выходить замуж… — пояснила Эйлин. — Ты и не выйдешь, — резко прервал её брат, — никто не выдаст тебя замуж сейчас, даже несмотря на это… Просто будешь жить в Гнезде, как хотят король и королева, а потом, через несколько лет… — Не хочу, чтобы кто-либо об этом знал. — Об… — Да. Не хочу, чтобы кто-либо знал, что это со мной произошло. — Ну, — протянул Терри, — нам это не скрыть… Более того, они, наверно, будут вне себя из-за того, что это произошло тут… Поэтому тебе стоить забрать эту простыню. — Нет, — отрицательно покачала головой принцесса, — мы сможем скрыть, и никто ни о чём не узнает. Брат бросил на неё недоверчивый взгляд и чуть прищурился. — Пожалуйста, Терри, — попросила Эйлин, заглядывая в зелёные глаза, такие отстранённо-холодные сейчас, не те глаза, что смотрели на неё ещё вечером. — Помоги мне. Это будет нашей тайной. — Эйлин… — Пожалуйста, Терри. Я не хочу уезжать. Между ними повисло молчание. Лишь поленья потрескивали в камине, постепенно угасая. Комната остывала. — …Хорошо, — после некоторого молчания согласился брат. — Но что ты хочешь сделать? Сжечь одежду? — Да. — А твои служанки не заметят пропажи? — Я сделаю вид, что сама переоделась поутру и скажу, что это они потеряли сорочку. — А что с простынёй? Слугу удивит то, что я заснул на ней, а проснулся без неё. — Может быть, подкупим его? — Он доносит леди Оливии и не станет связываться с доверенным лицом королевы. — Почему ты всё ещё держишь его? — Потому что я всё о нём знаю. Это удобно. — Хорошо, но мы не можем допустить, чтобы он сказал леди Оливии: она всё доложит моей матери. Терри задумчиво постучал длинными пальцами по виску. — Мы можем не прятать кровь. Нам нужно лишь скрыть, что эта кровь твоя, — произнёс он, тонко усмехаясь. — И за что мы это выдадим? — За то, что я наслушался рыцарских историй и положил рядом с собой меч, а ночью порезался. — Звучит как-то глупо. Терри дёрнул бровью и снова обернулся к огню. — Ну… видимо, или мы выставим меня неуклюжим идиотом, или завтра все узнают о том, что ты теперь не ребёнок и вполне годишься для того, чтобы исполнять долг перед Королевским Домом. — По-твоему, всё, что я могу, — это выйти замуж? — уточнила Эйлин холодно, прищуриваясь. Терри повернул к принцессе лицо и, встретившись с её взглядом, вдруг опустил плечи и упёрся подбородком в колено, словно стушевавшись. Раньше брата лишь забавлял её гнев. Что изменилось теперь? Горько усмехнувшись, юноша поднял на неё яркие изумрудно-зелёные глаза и проговорил: — Чем я заслужил этот взгляд, дорогая сестра? Не я устроил этот брак, но одно твоё слово — и я с ним покончу. Я всегда буду на твоей стороне.***
Холод. Несмотря на разожжённый камин, принцесса Ашлинг чувствовала холод. Ей снилась битва с Королем Ночи — события, о которых она не могла помнить, но которые представляла так ярко с рассказов других. То был день — светлый, как чистое полотно, на котором армия Дома Бейлиш и их союзников, выступившая на помощь войску Короля Севера и Матери Драконов, темнела, словно широкий росчерк туши. На её матери, тогда ещё не королеве, леди Сансе, сверкали серебряные доспехи, а рыжие волосы, развевались на ветру, покрываясь мягкими снежинки. Верхом на белом коне, она сидела рядом с отцом, тогда ещё не королем, и напряжённо вглядывалась в даль. Молодые юноши и умудрённые мужи смотрели на неё с восхищением. Говорят, люди боятся смерти, потому что та уродлива, но если бы она была так красива, как леди Санса, то почему бы и не умереть. Армия Короля Джона терпела поражение. Мёртвые терзали живых, разворачивая на свежевыпавшем снегу их внутренности, вгрызаясь в сердца так, словно то были спелые яблоки. Драконы бились в небе, проносясь над армией зловещей смертоносной тенью. Им было безразлично, кто попадал под их огонь. Там, где земли коснулось их дыхание, темнела, словно пятно старой крови, зола. Люди кричали, но её родители не слышали этих криков, находясь далеко от места действия. Они ждали. И армия, что они привели с собой, тоже ждала. Лошади фыркали, выдыхая из ноздрей пар. Латы покрывались снегом. Солдаты переступали с ноги на ногу. Знаменосцы плотнее сжимали знамёна окоченевшими пальцами. Её отец, лорд Петир Бейлиш, придумал заложить под полем бочки с диким огнём, и потому никто из армии союзников не выступал. Едва войско мёртвых стало перевешивать живых, как при помощи сотен горящих стрел, разом взметнувшихся в небеса, словно сияющие кометы, они подожгли те бочки и увидели, как дикий огонь, ярко-зелёный, словно расплавленный изумруд, пожирает в своей пасти людей и вихтов. Когда пламя расступилась, четвёртая часть их армии под предводительством сира Гарольда Хардинга выступила против мёртвых. Многие пали тогда смертью храбрых. Так же и тот, кого в Долине Аррен называли Гарри-наследник. Короля Ночи убил при помощи своего меча, выкованного из драконьего стекла, её дядя — Король Севера Джон Сноу. Едва это свершилось, живые одержали победу над мёртвыми. Владычество тьмы пало. И хотя зимние ветры продолжали завывать, люди знали, что царствование холода и смерти не вечно. Её родители посмотрели друг на друга и улыбнулись. В тот момент, она, Ашлинг, сладко спала в своей колыбели, убаюканная колыбельной старшей сестры, а её брат-близнец, тогда ещё живой, спокойно спал рядом с ней. Принцесса не могла его помнить, ей не о чем было грустить, и всё же, видя Роберта во сне, она испытывала боль.Так, словно кто-то пронзал её сердце холодным, словно лёд, кинжалом. Проснувшись среди ночи, она уткнулась в пурпурную бархатную подушку и горько заплакала, скрывая от кормилицы, спящей за ширмой, свои всхлипы. Ашлинг из Дома Бейлиш была примерной дочерью и не хотела расстраивать родителей, упоминая об убитом брате. То, что он снился ей, было тайной.***
Королева Санса любила приходить в оранжерею по ночам. Во тьме очертания растений выглядели таинственно, почти сказочно. В этом месте царили спокойствие и тишина, она чувствовала себя в безопасности, так, словно окружавшие её цветы были зачарованы, и явись в эту обитель кто-то чужой, они отравят его ядом, вопьются шипами, задушат гибкими стеблями. Минуло семь дней с тех пор, как королева узнала, что ждёт ещё одного ребенка. Семь долгих дней и ночей, в течение которых Санса скрывала от мужа, что носит дитя, которое они договорились не заводить. Все её роды проходили довольно тяжело, но прошлая беременность едва не свела в могилу, оттого они с Петиром рассудили, что ей больше не стоит рожать детей, несмотря на то, что у них так и не было наследника. Кроме того, которого умертвили их враги. Она приблизилась к окну и вздохнула, задумчиво наблюдая за тем, как стекло покрывается паром. В течение этих дней она одёргивала себя, чтобы ненароком не дотронуться до живота. Петир очень наблюдателен, он бы заметил. Но сейчас, оставшись одна, в окружении лишь тьмы и тишины, что шипела у неё в ушах, словно море в раковине, она позволила себе провести рукой по животу в жесте, присущем всем матерям, желающим и не желающим становиться таковыми. Каждая беременность — изумление. Ожидание. Муки. Расцветающая внутри радость. Так, словно тебе подарили подарок, которого ты не заслуживаешь. Слишком дорогой, чтобы ты могла отплатить тем же. Бесценный. Так, словно даришь мужчине, которого любишь, мир, выраженный в человеке, так похожем на вас обоих. Целый новый мир. Новые возможности. Надежды. Душу. Но если ты королева, то этот дар принадлежит не только тому, кто посадил семя, но всему королевству: знати и черни, землям, что простираются от Трезубца и до Дорна. Каждый ребёнок приносит силу и в то же время делает слабым. Каждый ребёнок — власть и смертельная опасность. «Выпей лунный чай!» — шептали ночные цветы, сонно покачиваясь на тонких стеблях. Выпей, королева, выпей! Всего несколько глотков — и всё будет кончено. Горечь во рту пройдёт, как и горечь утраты. «Но ты никогда не узнаешь, какие у него глаза! — сдавленно взвыло апельсиновое дерево, — Будет ли он похож на Петира или на одного из твоих братьев?» А вдруг у него будет такая же смущённая улыбка, как у твоего мужа? Вдруг волосы будут виться, как у Роба… Вдруг он станет искусным воином или великим королём? Вдруг. «Откуда ты знаешь, что будет принц?» — зло прошелестела роза. — Я знаю, — вслух сказала Санса, — я знаю.***
Обязательно под Main Title — Ramin Djawadi
Утром в тронном зале собрались придворные и гильдии, чтобы приветствовать короля и королеву на ежегодном большом приёме. Главный Чертог Харенхолла поражал впервые оказавшегося здесь своими масштабами и роскошью убранства. Поговаривали, что Бейлиши продали душу дьяволу за власть и золото, подразумевая, что королевский дом в войну и зиму наживался на людях при помощи ростовщичества и домов увеселений, но что, безусловно, было хуже того, заключил союз с Железным банком и продал Королевскую Гавань и близлежащие земли тому на сотню лет. Они выиграли войну, победили Короля Ночи вместе с Джоном Сноу, устранили обезумевшую Мать Драконов и уничтожили двенадцать восставших благородных домов в день Йольской Резни, конфисковав всё их имущество. Те, кто был в фаворе у Дома Бейлиш, рьяно отстаивали своё положение, стремясь заполучить больше богатства и власти. Те, кто втайне ненавидел королевский дом, лишь злобно шептали, выплёвывая слова так, словно то было проклятие: «Золото и Смерть». Это значило: Дому Бейлиш не получить настоящей преданности, они могут либо купить, либо убить. Королевский дом не был более жесток или несправедлив, чем иные прежде — Таргариены или Баратеоны. Злость знати была оттого, что поколения ещё не сменились, и все ныне живущие лорды помнили, что прежде король-консорт был хозяином борделей. Мизинцем. Тем, чьё происхождение было ниже, чем у большинства из них. Лордом ничего из ниоткуда. «Такому, как Мизинец, никогда не стать настоящим королём», — шептали они в трактирах, расплачиваясь монетой с изображением его герба, а после их находили на дороге с перерезанным горлом. Ни обвинений. Ни судов. Лишь то, что тайная гвардия Дома Бейлиш считала правосудием. Стоя у закрытых дверей, ожидая, когда глашатый прервёт гогот толпы, объявляя об их появлении, королева нервно оправила горностаевую мантию. Муж, наклонил к ней голову, увенчанную золотой короной, и мягко прошептал: — Что такое, птичка? Санса выпрямилась и, бросив королю нежную улыбку, ответила: — Просто не выспалась. Он усмехнулся и, взяв её руку, аккуратно приложил ту к своим губам. — Прием продлится не так уж долго. У нас ещё будет время поужинать с детьми и… просмотреть документы. — У меня нет сил на это сегодня, — отрицательно покачала головой королева. — Есть что-то срочное? Король дёрнул бровью, пожимая плечами, обтянутыми чёрным бархатом, на котором горела объемная вышивка в виде крылатых змей. В отличие от мантии жены, мех на его мантии был тёмным, как ночь. — Нет, — сказал он, смотря не на Сансу, а прямо, ожидая, пока откроются двери. — Ничего. Едва те с тяжёлым скрипом отворились, открывая взгляду чертог и столпившихся по обе стороны от прохода людей, как он отпустил руку жены, пропуская её вперёд. Толпа склонилась в поклоне. Медленно, под гнетом меха, золота и власти, они прошествовали к постаменту и сели каждый на свой трон. Бросив на мужа тёплый взгляд, королева повернула голову и обратила взор вперёд, куда-то поверх людских голов. Стоявшие в толпе могли бы поклясться, что синева в её глазницах тут же стала ледяной. В этой атмосфере голос короля-консорта прозвучал насмешливо и звонко: — Начнем?