Неожиданно

НЕОЖИДАННО И вот в истории не осталось пробелов. Маса знает всё. Или не всё - но и того, что он знает, достаточно, чтобы Ичи чувствовал себя перед ним таким уязвимым, каким не позволял себе быть ни перед кем долгие годы. Осталась лишь одна тайна - раскрывать которую его никто не заставляет, Ичи даже не уверен, что Маса будет приветствовать ее раскрытие. Но Ичи сам этого хочет. Для него это и вызов самому себе, и непреодолимый соблазн, и, возможно, наказание за уже допущенную слабость. Он смотрит в окно, где заходящее солнце заливает крыши домов алым и розовым. Может быть, этот свет скрасит, сделает менее заметным, менее отталкивающим то, что предстоит увидеть Масе. Это малодушная мысль, но несколько мгновений Ичи играет с нею. - Значит, - говорит он, - есть только одна вещь, которую ты до сих пор не выяснил. Он слышит, как позади него Маса издает удивленный звук, словно не понимает, о чем речь - и да, Ичи вполне верит, что не понимает. Потому что Маса и не пытался этого выяснить. Это он, Ичи, хочет ему показать. Это ему нужно. Осознание этого оставляет на его губах кривую улыбку - но Маса не видит его лица. - Ты хочешь знать, насколько в действительности безобразен мой шрам, - говорит он. - Что ж, можешь судить сам. И не поворачиваясь, Ичи позволяет юкате сползти с плеч. Позади него Маса, кажется, перестает даже дышать. Тихо-тихо, ни звука не слышно. Ичи склоняет голову. - Отвратительно выглядит, не так ли? - голос у него спокойный, спокойный как стоячая вода. Он все еще не слышит ничего, ни возгласа удивления, ни вздоха - и для него ничего не могло бы стать более внезапным, чем теплые пальцы Масы, которые касаются его плеча. Теплые - подушечки жесткие от мозолей - и прикосновение такое легкое и в то же время обладающее огромным весом, словно оно одно может удержать Ичи в реальности. И кажется, его дыхание сбивается, грудь сжимает словно тисками, и он думает, что еще мгновение, и что-то внутри него треснет, разлетится на куски. - Нет, - говорит Маса. - Это совсем не некрасиво. У него такой мягкий голос, как будто он разговаривает с ребенком, и тут же Ичи чувствует, как его накрывает гнев. Жалость? Провались Маса со своей жалостью, ему никогда не нужна была жалость... Но в следующую секунду рот Масы утыкается ему в плечо. Вместо теплых жестких пальцев - теплые мягкие губы. Это короткое прикосновение, и в следующий миг Маса торопливо отстраняется, очевидно, испугавшись самого себя - но для Ичи этого достаточно. Ему хватает намека, одного мгновения слабости - и он возьмет всё. Он резко поворачивается - круглые черные глаза Масы, ставшие, кажется, еще больше от испуга, совсем близко. Ичи улыбается, протягивает руку, захватывая узел его волос - притягивает его ближе, и его рот накрывает рот Масы. Теперь он слышит короткий вдох потрясения. Маса немного дергается, как рыбка на крючке, и у его губ вкус саке, и лишь несколько мгновений они остаются сомкнутыми до того, как Ичи удается преодолеть сопротивление и вторгнуться языком в рот Масы. Он целует Масу и думает... нет, странно, в кои-то веки он не думает ни о чем, его разум - полнейшая пустота, ни опасений, ни расчетов, ни планов на будущее. Его выбор - жить только настоящим - он обнаруживает, что никогда еще ему не было так легко этому следовать, как сейчас. Его ладонь скользит по щеке Масы, Ичи чувствует, как горит у того лицо, и в этом ощущение каким-то образом больше смысла, чем в любых принимаемых им решениях. Потом, через вечность, он чуть отталкивает Масу от себя. Потому что... потому что это важно, отпустить, чтобы еще раз убедиться, что он не просто застал Масу врасплох, не просто взял то, что ему хотелось - что Маса в самом деле понимает, что происходит, и хочет этого... Но он едва успевает об этом подумать. Уже через миг после того, как их губы разомкнулись, ладони Масы вдруг стискивают его щеки - он устремляется вперед, как будто ныряет - и Ичи чувствует, как поцелуи покрывают его лицо, короткие, горячие, быстрые - приземляющиеся куда попало - на веки, нос, губы. И вдруг - вдруг он оказывается на спине - руки Масы, обвившие его, смягчают падение - и Маса теперь над ним, целует его, стремительно, отчаянно, неловко, его лицо, шею, грудь в распахнутой юкате. Масы вдруг слишком много. Он везде, снаружи и внутри, каждый его поцелуй как ожог, и Ичи кажется, что его голова сейчас взорвется, так сильно кровь стучит в висках. Паника захлестывает его - как легко ему потерять контроль - или отдать, отдать Масе, который целует его так неумело, будто никогда в жизни этого не делал, и его горячий лоб тычется в грудь Ичи, и Ичи боится, что это самое лучшее, что он когда-либо чувствовал в жизни. Он хочет закричать, приказать Масе остановиться - но знает, что если сделает это, то всё будет кончено, потом... потом уже ничего не будет. И его судорожно сжавшаяся рука дергает узел волос на голове Масы, и шнурок развязывается, волна темных волос соскальзывает вниз, накрывая лица их обоих. И в этой внезапно наступившей темноте яркой вспышкой Ичи приходит воспоминание о том, каким он видел Масу там, во дворе у Старика - с наивным щенячьим взглядом и распущенными волосами - и как потом он иногда возвращался к этой картине, вытаскивая ее из памяти, словно сокровище, в моменты, когда ему было особенно необходимо. Ичи чувствует, как страх уходит - оставляя позади себя лишь радость, острую, как лезвие. Сейчас - сейчас у него есть больше, чем воспоминание. Сейчас Маса с ним. Весь с ним. Его пальцы пробегают по затылку Масы, по косточкам позвоночника. Ичи чувствует, как его тело тает, поцелуи Масы растапливают его, словно он был сделан изо льда, а теперь настала весна, пришло его время, но ему совсем не страшно умирать, не страшно, что его больше не будет. Он стремится вперед, вверх, они сталкиваются, тычутся друг в друга, словно пытаются сплавиться в одно. Ичи раздвигает ноги, чтобы Маса смог оказаться еще ближе - их руки и губы одинаково жадны и торопливы в своем желании захватить как можно больше территории. Но через какое-то время натиск уходит из движений Масы. Его решительная неловкость сменяется неуверенностью. Он почти замирает, его рука лежит на бедре Ичи, неподвижная и горячая. Ичи ловит его лицо в свои ладони, заставляет поднять голову. В комнате уже сумрачно, но даже тени не могут скрыть виноватого выражения на лице Масы. Ичи смотрит на него мгновение. - Ты девственник, Маса? Любой другой бы возмутился, выплюнул бы в ответ возмущенное "как ты смеешь" или хотя бы уверенное "нет." - Да, - выдыхает Маса, моргает виновато. Ичи кивает. И вот уже Маса оказывается на спине, не сумев удержать возглас удивления - а Ичи сверху, накрывая его рот ладонью. Он смотрит на Масу сверху вниз, может быть,слишком долго, он не уверен, время остановилось. Маса весь перед ним, с черными широко распахнутыми глазами, кругом рассыпавшихся черных волос, а его губы под ладонью Ичи горят словно огнем... Ичи не знает, чего он хочет больше - продолжать смотреть - или проглотить все, что он видит, как демон, завладеть и съесть, чтобы Маса стал частью его, никогда не расставаться с ним. Что ж, этого он не может - но он может кое-что другое. Масе не нужно беспокоиться из-за своей неопытности. Ичи все сделает. Поза не очень удобная, но Ичи не хочет отворачиваться от Масы, не хочет терять ни мгновения того зрелища, что представляет собой Маса - растрепанный, с пылающим лицом, юката практически свалилась с плеч... Ичи развязывает его хакама, тянет их вниз, потом протягивает руку, освобождая член Масы из набедренной повязки. От прикосновения его пальцев Маса вздрагивает всем телом - и замирает, дрожа, как заяц, когда Ичи направляет его внутрь себя. Это нелегко, его лицо искажается, и Маса тут же пытается подняться, начинает виновато: - Яичи-доно... - и Ичи снова прикасается к его губам, теперь прижимает лишь один палец, заставляя молчать. А в следующий миг он внутри, и глаза Масы распахиваются почти невозможно широко, и его руки вновь обретают смелость, обвиваясь вокруг Ичи, притягивая его ближе, стискивая его плечи почти до боли. Ичи хочется, чтобы он держал его еще крепче - чтобы пальцы Масы тоже вошли в его тело, как в него входит его член. Чтобы хотя бы сейчас, хотя бы ненадолго, они стали едины - и целостность Масы смогла бы починить то, что сломано в нем, и чистота Масы смогла бы очистить то, что в нем было испачкано, казалось, навсегда. Их губы соединяются, зубы сталкиваются, языки сплетаются, и Ичи чувствует, как Маса вскрикивает ему в рот, как будто от боли, и чувствует торжество, почти безумную радость, которые смывают всё, всё, что он давно носил в себе. Все, что он помнил до этого, он сможет забыть - потому что теперь у него есть эта память, и с ней он сможет жить заново. ...Сквозь открытое окно в комнату сочится ледяной воздух. Но Маса рядом с ним такой горячий, что Ичи даже жарко. Маса лежит на боку, повернувшись к нему лицом, и перебирает прядь распущенных волос Ичи. Ичи видит его углом глаза. Ему кажется, что он так устал, что даже не может повернуть головы, все его тело стало тяжелым и неуклюжим. Но на лице его блуждает хмельная, счастливая улыбка. - Яичи-доно, - шепчет Маса. - Больно? - Немного. - Это правда, и, к тому же, Ичи не хочет, чтобы у Масы возникли какие-то неправильные идеи по поводу того, как часто Ичи позволяет с собой это делать. Но Маса вздыхает так виновато, что Ичи почти сожалеет о сказанном. А потом горячие пальцы Масы находят его руку, тянут вверх - и Ичи чувствует, как Маса целует внутреннюю сторону его запястья. Нет, не надо, хочет сказать он, что ты со мной делаешь... Может быть, было бы лучше, чтобы Маса просто сразу заснул или... или проявил бы откровенное сожаление о происшедшем. Может быть, Ичи проще было бы перенести такое, чем этот поцелуй. Чем ощущение беззащитности, что он испытывает сейчас перед Масой. И когда Маса приподнимается, Ичи выдыхает почти в облегчении. Сейчас он встанет, оденется и уйдет. Так будет правильно. Хорошо. Но Маса находит в ногах сбившееся одеяло и опять ложится, накрывая их обоих. ...Ичи просыпается, когда небо за окном уже сереет. Издалека доносятся призывы первых уличных торговцев. Маса пыхтит ему в затылок, ровные, горячие выдохи, которые, как ни странно, Ичи вовсе не находит раздражающими. Он выпутывается из-под вяло перекинутой через него руки Масы, натягивает юкату, небрежно завязав ее, и бесшумно выходит. Еще не все обитательницы заведения проснулись, но хозяйка уже сидит на своем месте, словно и не ложилась, и трубка привычно дымится в ее руке. Ее глаза, обращенные к Ичи - два острия тусклой стали. Что ж, он к этому готов. На самом деле, у него ведь и не было других причин, чтобы вставать так рано - кроме как быть тем, кому достанется получить отповедь от хозяйки. Пусть она выговорится сейчас, чтобы Масе не пришлось этого слушать. - У нас приличное заведение, - объявляет хозяйка. - Шум отпугивает посетителей. Да, пожалуй, Маса немного шумел вчера; Ичи не может сдержать ухмылку. Впрочем, понятно, что причина недовольства хозяйки совсем не в шуме. Просто никому не нравится утрачивать контроль над ситуацией. - Мои извинения, - говорит он. Кажется, она ждет чего-то еще, но он не добавляет ни слова. И через некоторое время стальные лезвия скрываются в ножнах. Хозяйка в раздражаении выбивает трубку. - Похоже, тебе сейчас ничем не испортить настроение. Ичи стоит на ступенях веранды, вдыхая холодный воздух. В сером небе лучи солнца окрашивают облака золотисто-желтым. Он смотрит вверх, и ему кажется, что никогда раньше он не видел такого неба. Он поднимается по лестнице, отодвигает сёдзи. Маса вскидывает голову. Он уже одет, стягивает волосы в узел. От резкого движения они вновь рассыпаются, и он судорожно пытается их собрать. - Яичи-доно, я... я уже ухожу. Мне жаль, что я так надолго задержался. Я... я не буду мешать, - торопливо произносит он. Ичи вздыхает, останавливаясь так, чтобы Маса не смог проскользнуть мимо него к выходу. - Ты совсем не мешаешь, - говорит он. - Я сделаю нам чай. КОНЕЦ