Реальность

- Братик, смотри! Какая красивая! Давай нарвём, маме будет приятно! Я улыбаюсь и медленно иду за сестрой. Гретта, словно жираф, вытянула шею и разглядывает ветви распустившейся персидской сирени. Я приподнимаюсь и наклоняю ветку, от которой исходит сказочный аромат. Позади стоит мама. Боже, какая же у неё красивая улыбка. Мама учит нас тому, что нужно любить реальность. И я с ней полностью согласен. Мама – она молодец, с детства учит нас тому, как правильно смотреть на мир. Её бросил отец, а она всё равно всегда улыбается. В глубине души, мы понимаем, как ей тяжело. Я всегда говорю сестрёнке «Гретта, мы должны её поддерживать всеми силами!», и она только кивает с доброй улыбкой. Я не знаю, похожа ли моя улыбка на улыбки мамы и сестры, но одно я знаю точно – их улыбки красивее любых майских цветов, красивее безоблачного неба летним утром, красивее... - Не собирайте слишком много! – кричит нам мама, и Гретта тихонько говорит «Отпускай, братик!». Она хватает меня за бледную руку и тянет к матери. Она улыбается и принимает от сияющей сестры охапку лиловых цветов. - Спасибо вам, мои мышки! – мама берёт меня за руку и, немного улыбаясь, говорит – Пойдём домой. *** Всё происходит так быстро, что я ничего не понимаю. Зайдя в переулок и увидев тени мама коротко говорит: - Геррет, бери сестру и бегите отсюда! Из горла выдавливается три слова: - Я не сбегу. Гретта испуганно хватает меня за руку и прячется. В полутьме я вижу, как на маминых глазах блестят слезинки: - Пожалуйста, Геррет, послушай меня... Бегите, я постараюсь вернуться... – она передаёт сестре сирень. Я, подавляя слёзы, сжимаю руку Гретты и резко разворачиваюсь. Я слышу только как мама тихонько прошептала: - Вы должны жить сынок. Мир прекрасен, запомни... Мама, но ведь... Нет. Ты никогда не ошибалась. И не лгала. Ты вправду вернешься! Мы забегаем за угол. Гретта, еле отдышавшись смотрит на меня ярко-янтарными глазами, как у меня: - Братик, что с ней будет? С мамой... Скажи... Она ведь сейчас подойдёт? Мы ведь... Вернёмся домой все вместе? Геррет... Почему ты молчишь?.. Я сам не знаю. Мама никогда не врала. Сестра боится, сжимает в руках букет и плачет. Я чувствую, как по моим щекам тоже текут солёные капли, и я слизываю их языком. Страшно. Что происходит? Что там были за три тени, из-за которых мама так перепугалась? Я одновременно проклинаю её, а одновременно повторяю про себя «спасибо». Она защищает нас. Это её долг, она сама так всегда говорила. - Геррет... Скажи что нибудь! Мне так страшно! – я только тихо её обнимаю. Я так боюсь за жизнь близкого человека, что трясусь всем телом, как озябший воробей. - Не бойся... Гретта вдруг резко вырывается, тем самым уронив цветы. Она скрывается за углом. Последнее, что я вижу – серебристый нож, её талисман, поблескивающий в руке. - Мама! Ст... Тихий всхлип. Вот теперь я по-настоящему испуган. Меня словно сковали тысячи цепей, но я всё же решаюсь сделать шаг. Чувствую, как мне становится дурно. Рот сестры слегка приоткрыт, оттуда текут алые струйки, а огромная лапа держит её же нож между лопаток. Этот урод вонзил твой же нож тебе в спину, сестрёнка. Господи, если бы я только знал... Как будто в замедленной съёмке смотрю на то, как остро заточенный кинжал входит в твой правый глаз... я стою всего в паре метров и вижу, как в нём отражается моё лицо. Гретта что-то шепчет. По губам можно прочитать «Прости меня, братик...». Её швыряют на землю, словно мёртвую птицу и бросают. Умирать. Мама, ты ошиблась. Единственный раз в жизни. Ошиблась. То, что я сейчас вижу – ужасно. И даже для этих троих... Это просто развлечение... Мама... Мама? Я словно в тумане смотрю, как нож проходит в твоё сердце, как твои красивые, веселые, серебряные глаза за­мерли со слезами и испугом. Твой рот слегка приоткрылся и ты беззвучно кричишь. Тебе тяжело дышать, мама? Как мне хочется вам помочь... Вам обеим... Все трое ушли, бросили, даже нож швырнули куда-то в угол... Господи... Прошу, скажи, что это сон. Скажи, что это кошмар. Сейчас я проснусь - и ты снова улыбаешься, а Гретта гладит меня по голове со словами "Братик, ты чего?" "Люби реальность, сынок." Я осторожно приподнимаю голову ещё тёплой сестре и кладу себе на колени. Смотрю в её застывший глаз и на изуродованную плоть, которая ещё сегодня утром улыбалась за завтраком. Я придвигаюсь чуть ближе и беру маму за испачканную руку. Мне так хочется, чтобы сейчас дрогнули фаланги, и ты бы сжала мою ладонь в ответ. Чтобы ты встала и улыбнулась. Чтобы Гретта обняла меня за плечо и сказала бы «Всё хорошо, братик, мы сделаем протез!» Мама... Из твоего рта течёт маленькая красная струйка. Всё произошло так быстро, и в то же время... Мне кажется, кровавая бойня не прекращалась целую вечность. Меня передёргивает. Я невольно смотрю на твою грудную клетку. Её изрезали, искромсали, как будто нарочно рисовали узор из точек. Ты плачешь, слезы застыли на твоих ресницах, поблёскивая на закатном, как будто специально кровавом закатном солнце. Ты прекрасна, мама, даже убитой. Мамочка, сестрёнка... Пожалуйста... Вернитесь... "Реальность воистину прекрасна." Это не так, мама, ты ошиблась. Впервые в жизни. Вы с Греттой - вот, что действи­тельно было прекрасно, ради чего хотелось жить. Вы - мои хрупкие розы, мои хрустальные фигурки, которые я не сберёг... Я должен был вас защитить, а я позволил разбить вас на тысячи осколков... На твои дымчато-серые волосы падает капля. Дождь. Он усиливается, усиливается... Смывает кровь с ваших с Греттой лиц. Смешивается со слезами, с грязью. Мне никогда не было так больно. В груди отвратительное чувство - пустота. Я остался один. В одно мгновение я лишился всего, что так любил, что было моим сокровищем. Моим раем. - Мама... Сестрёнка... Простите меня... И, словно из кокона меня вырывают слова: - Мамке твоей план нужен!