***
Отряд выдержал, с существенными потерями отбил территорию. Некоторых убитых Баки знал, говорил с ними даже — что само по себе событие. Война ожесточает. Огорчения не было. Только чувство такое, словно мышца ноет, а ты ничем помочь не можешь, облегчить неудобство не в силах. Терпишь. Вернулись пару часов назад. Баки успели подлатать, еле вырвался из медпункта. Лучше уж на продавленной, но собственной постели валяться, чем в окружении колб и шприцов. Как же, оказывается, просто откинуться на подушку (чересчур маленькую), вытянуть ногу (вторая не поддавалась из-за раны) и расслабиться (по возможности). Тысяча девятьсот сорок третий — изменилось ли что-то? Если в общих чертах, то нет: захват баз, бесконечные смерти, третье по счету серьезное ранение. Письма раз в два месяца — треть не доходила, зато отвечал на каждое (сил молчать нет — больше нет — скучал). Посылки приходили раз в год — Стив не имел возможности отправлять чаще, перебивался на временных работах. Не изменял себе: караулил врачей, рвался в бой. Не понимал, глупый, что нет в армии места для него — и хорошо. Есть куда возвращаться. К кому. Баки накрыла знакомая нежность — больше похожая на трепет эмоция — по отношению к знакомому с раннего детства идиоту. Иногда просто необходимо знать: тебя ждут, кошмары кончаются, спокойная жизнь когда-то была — не приснилось. Пусть давно, но была. Каждое письмо — история, общий слепок пережитого. Стиву есть что рассказать. Баки напоминал себе корабль. Весточки из Бруклина — якоря. Чем больше, тем крепче держится, и никакой шторм не потопит. Последний подарок из дома — томик дешёвого детектива, всей душой ненавидимый жанр. Но суть не в том, важнее содержание: меж тонких листков ветхий гербарий, частично рассыпавшийся. Пыль, не букет. Каждый цветок — пазл, крошечная деталь, вкупе с остальными образующая цельную картину. Композиция из чувств. Кто бы допустил вероятность, кому вообще в голову могло прийти, будто Стив, его упрямый, невозможный Стив знает язык цветов, более того, изъясняется на нем. Романтично? Баки не стал бы утверждать, не давал оценку. Применял скудные познания, которые вдолбил Роджерс ещё в подростковый период: «считывал» послание. Не всегда правильно, но кого это волнует? Смеялся, конечно, над своеобразным драматизмом. «Намного легче говорить поступками», — утверждал Стив, подсовывая под руку ветку сирени и игнорируя смешки. Увлечение бесполезным делом сошло на нет через год, как только обоим исполнилось по шестнадцать. На Баки посматривали девчонки, неумело флиртовали, часть времени отныне проводил с ними. Стив не возражал, только улыбался безмятежно, отмахивался от его: «Может, отменю прогулку с Кэрри и прогуляемся, а, Стиви?» Сосватать не выходило — все мало-мальски симпатичные сбегали или переставали замечать болезненного вида парня. А тому хоть бы хны, привык или не горел желанием заводить подружку. У Баки в понимание не укладывалось, ведь хотел сделать счастливым Стива. Правда хотел. Дошло позже.***
Иногда Баки удавалось вытащить Роджерса из города, чтобы показать окрестности. Небольшой лесок, а за ним «секретное место» — как обозначили между собой. На деле посредственная открытая полянка, покрытая ковром из полевых цветов. Васильки, лютики, одуванчики, ромашки — выбирай, какие цветы больше нравятся, и наслаждайся. Особенно приятно было развалиться среди представленного многообразия и молчать, слушать стрекот кузнечиков, изредка замечать проблеск пролетевшей стрекозы, на небе высматривать фигуры из облаков. Даже игра существовала — кто найдёт больше. Каждая победа за Баки. Им по семнадцать. Лениво перебрасывались словами, в перерывах умиротворенно рассматривая небо, травинки жевали. Кисло. — Маргарет сказала, что хочет сходить на танцы в пятницу, — давно вертелось на языке. — Да? И? — раздалось слева, а после закопошилось. Собеседник сменил позу. — Согласился, конечно! — Барнс никогда не отказывался от свиданий. Только если девчонка откровенно непривлекательная была. Но такие к нему подходить почему-то боялись. В ответ услышал мычание. После непродолжительной паузы прозвучало неуверенное: — Ко мне Кэт из художественного подходила, спрашивала, пойду ли. Ту кудрявую Баки прекрасно помнил. Выглаженные платьица, чистые туфельки. Откровенно раздражала своей правильностью. И симпатией, которую выражала Стиву. Он не завидовал — нет, господи, что за глупости! Просто… Это же Стив, который не ходит на свидания, всегда рядом, с Баки. Его Стив. Из глубины души поднималось что-то тёмное. Клацающее острыми зубами, обдирающее внутренности наждаком. — Поцелуй её, — неожиданно для себя выдал, а поняв, что сморозил, захлопнул рот. Мысленно послал всё к чертям собачьим. — Чего? — Стив от удивления приподнялся на локтях, растерянно хмурясь. — А что? Стиви, пора взрослеть. Или… погоди, ты не целовался ни разу? — удивленную гримасу скорчил. Знал ведь, прекрасно знал — ответ отрицательный. Роджерс смешался. Оттенок его лица можно было сравнить со зрелой свеклой. Это даже в каком-то смысле смешно. Хотел возмутиться — по нему видно, хотел, но не нашёл, чем ответить на подколку. — Давай научу? — кто. Его. Таким. Болтливым. Вырастил. Стив недоверчиво уставился, покраснев пуще прежнего. Молчал. Баки, поражаясь своей смелости, тоже привстал, благо двигаться ближе не надо — устроились неподалеку друг от друга. Потихоньку в голове просветлело и стало ясно: не учить будет. Вот раз — и понятно всё. Давно крепло желание, да не в той форме. А сейчас с поражающей простотой понял — первый поцелуй будет принадлежать ему. Не Кэт. Размышления только подкрепили внешнюю уверенность. Барнс, уставившись на Стива, не прерывал больше зрительного контакта. Эти двое напоминали кролика с удавом — сравнение банальное, но лучше не сыскать. Тот не двигался, загипнотизированный серыми глазами, чем Баки и воспользовался. Горячая ладонь опустилась на бледную щеку. Кожа на ощупь мягкая. Стиву пока не было надобности бриться, в отличие от него. Сухие полные губы прижались к другим, сжатым в тонкую линию. Сперва несмело, но дорвавшись Баки не медлил: целовал быстро и коротко, вжимался в рот, языком на вкус пробовал, пальцы в солнечные волосы впутывал, за затылок держал. Стив, довольно быстро отойдя от шока, с охренительной непосредственностью — будто так и надо! — подвинулся вплотную, обнял Барнса, обеими руками обвивая за пояс. Отвечал на поцелуи. Неумело, охотно, зубами стукался. Остановились, когда носом дышать невозможно стало, лбами соприкоснулись. Глаз не открывали, загнанно вдыхая воздух. — Наконец-то, — это Стив. — Чт… «наконец-то»? — на минутку выпал из реальности. — Придурок ты, Бак. На скуле Барнса обнаружился лепесток колокольчика.