Vicious Unity

      Мембранная перегородка смыкается за ее спиной. С влажным, чавкающим звуком отрезает от всего остального Улья и от внимательных, исполненных восхищения взглядов офицеров и почитателей. Отсекает все звуки. Тишина опускается на ее уши мягкой подушкой. Такая густая и плотная, что кажется осязаемой. Ее можно потрогать, но осторожно лишь самыми кончиками когтистых пальцев, потому что она очень хрупкая. И ее так легко разбить. Что, конечно же, и происходит.       Сквозь тишину начинают пробиваться звуки работы органов и внутренних систем Улья. Мерное гудение проводящих трубок, шум питательных жидкостей, переливающихся по сосудам, пронизывающим стены и пол. И, если прислушаться, можно различить сопровождающие каждый маневр сухие щелчки сдвигающихся костяных конструкций, составляющих внутренний каркас Улья. Тишина, только что казавшаяся такой вещественной, сменяется органической симфонией.       Королева делает глубокий вдох, с удовлетворением отмечая, как этот звук вибрирует в воздухе, и прикрывает глаза. Волевым усилием она возводит стену между собой и остальным Ульем, отгораживает разум от подданных, отсекает их от себя. Голоса, только что звучавшие в ее голове, почти смолкают. Остается лишь фоновый шум, ощущение связи с Ульем. Прочное. Незыблемое. Надежное. И этого сейчас вполне достаточно, чтобы продолжать чувствовать себя комфортно.       Ей нужны тишина и покой. Сюда, в ее личные покои, никто не войдет. Здесь ее никто не потревожит. Не осмелятся. Не посмеют. Здесь она может побыть наедине с самой собой. И, хотя бы на короткое время, избавиться от вызывающего благоговение образа властительницы, исполненного строгой безупречности. Не то чтобы ей не нравится внушать трепет и восхищение, просто сейчас в этом нет необходимости. Сейчас это будет совершенно не нужным и излишним.       Рейфийка размыкает хитро спрятанную защелку, скрепляющие две широкие кожаные ленты, опоясывающие ее тело подобием корсета, и перехлестывающие крест-накрест на талии и на горле. Затем – вторую и тяжелая деталь одежды, сшитая их кожи хищной рептилии, обитающей в заболоченных низинах некоторых планет, падает на пол, отброшенная своей хозяйкой. Всколыхнувшийся, было, туман тут же заволакивает ее. Затягивает густыми клубами, скрывает из виду.       Вслед за ней отправляется и платье. Несколько следующих друг за другом щелчков сменяются шелестом. Искристое, мерцающее в тяжелом сумраке, рассеиваемом лишь красноватой подсветкой венозных стен, платье скользит на пол под собственной тяжестью. Его ткань приятно ласкает гладкую зеленую кожу рейфийки. Шорох ткани сопровождается тихим урчащим вздохом, исполненным того странного, томительного ощущения, что предшествует настоящему удовольствию.       Королева снова закрывает светящиеся в сумраке желтые глаза, ощущая прохладное дыхание Улья на разгоряченном, впитавшим тепло людских жизней, лихорадочном теле. Ждать больше нет смысла. Время пришло. Она резко вдыхает влажный, сырой воздух расширившимися щелями дополнительных ноздрей. Чутко ловит каждый из десятков витающих вокруг запахов. Пытается уловить среди них химический сигнал. Наконец ей это удается. Приготовления завершены.       Резко распахнув веки и Королева наклоняется до пола. При этом ее спина выгибается совершенно немыслимым образом, а выступающие на ее поверхности позвонки обозначаются так четко, что напоминают какой-то костяной гребень. Звук расстегнутой «молнии» рассекает тишину. Режет ее словно отточенный скальпель, оттесняя все остальные звуки на задний план. Он кажется слишком грамоким но длится всего пару мгновений, затем зал снова окутывает тишина.       Рейфийка легко разгибается, тряхнув роскошной гривой густых, чуть спутанных черных волос и с изящной легкостью выступает из сапог и остается полностью обнаженной. Они же остаются стоять посреди груды небрежной скинутой одежды словно солдаты в карауле. Прямые и строгие. Их высота, черный цвет и фактура усиливают это странное, неуместное сходство. Впрочем, Королеве нет до этого дела. Она небрежным жестом снимает украшения с пальцев и кидает их в общую кучу.       Шаги босых ног по скрытому клубящимся туманом полу гармонично вплетаются в «музыку» этого места. Королева – часть Улья, а Улей – часть ее самой. Их связь глубока и неразрывна. Рейфийка концентрируется на чувстве общности, которую ощущает теперь в каждом мокром шлепке, сопровождающем ее шаги. В пульсациях пола, пружинящего под ее ногами. И даже в том, как отпечатки ее следов наполняются мутноватой и немного маслянистой жидкостью.       Сосредоточившись на ощущении единства с Ульем, и дождавшись ответного отклика, она добирается до стоящего в самом центре помещения роскошного кресла. Оно выглядит почти так же как и то, что стоит в тронном зале, но снабжено множеством очень полезных и приятных модификаций. Большинство из них скрыты и, большую часть времени, не видны, но пучки полупрозрачных, извивающихся «кишок», отходящих от вершины кресла, заметны даже сейчас.       Ладонь рейфийки касается подлокотника кресла, ищет опору. Удерживать сознание в узких рамах тела становится все труднее. Однако скользящая под пальцами костяная поверхность, жесткая и чуть влажная от сконденсировавшейся воды, приятно холодит. Возвращает к реальности. Сейчас не перед кем сохранять достоинство. Некому подавать пример. Поэтому черноволосая просто усаживается на трон, не превращая этот процесс в представление и не затягивая его.       Ощущение фактурной прохлады под кожей спины и ягодиц заставляет вздрогнуть, но лишь на мгновение. Тело почти сразу же расслабляется, привыкая к новому положению. Устраиваясь поудобнее рейфика кладет руки на подлокотники кресла и распрямляет пальцы, позволяя напряжению соскользнуть с них. Приятное чувство расслабления растекается по телу от кончиков пальцев к рукам и плечам. Достигнув этого, она откидывает голову на подголовник и расслабляет шею.       Дыхание замедляется, становится размеренным и ровным. Напряжение, охватывающее ее грудную клетку, уходит, а следом за ним расслабляются и мышцы спины. Она чуть сползает по округлой покатости спинки, и выступы позвонков входят в специальную нишу, вертикально перечерчивающую поверхность кресла. Теперь рейфийка не сидит а полу-лежит в нем, откинувшись и блаженно прикрыв глаза. Даже стройные ноги расслабленны и разведены в стороны.       Пальцы ее правой руки вздрагивают, надавливая на плоскую крышку в поверхности подлокотника. Откидывают ее и касаются пульсирующей мякоти управляющей мембраны, подсвеченной глубоким изумрудным светом. Тихое пиликанье органического прибора, воспринявшего команду Королевы, почти сразу сменяется скользким звуком движения. Скрытые возможности кресла активируются и из потайных ниш в его ребристой поверхности выскальзывают щупальца.       Длинные и гибкие отростки коричнево-лилового, с примесью багрянца, оттенка, покрыты сосудами. Они пульсируют, скользя по костяной поверхности и быстро добираются до расслабленного тела рейфийки. Ползают по ней, покрывая ее кожу. Влажные, липкие, истекающие ароматным ферментом. Возбуждающе-приятные на ощупь, гладкие, упругие, теплые – они знают как доставить удовольствие. С ее раскрывшихся губ срывается первый вибрирующий вздох наслаждения.       Словно ободренные ее реакцией щупальца начинают двигаться быстрее. Ощущение такое, словно их охватывает возбуждение, хотя это, конечно же, всего лишь иллюзия. Улей не имеет собственного сознания. Лишь телепатическое поле, обычно служащее комфортной средой для ее народа, а теперь отражает только одно существо. Королеву. Ее. Каждое ее желание, каждое чувство, каждая мысль отражается в нем, заставляя кресло реагировать нужным образом.       Рейфийка чувствует, как пара отростков обвивается вокруг ее щиколоток и скользит вверх по лодыжкам. Не спеша и чуть игриво, именно так, как хочется ей. Постепенно они пробираются все выше, обвивая лаская и сжимая там, где это особенно приятно. Но, в соответствии с ее желанием, ласка быстро сменяется сильным сжатием. Теплые отростки жестко фиксируют ее ноги в одном положении. Лишают подвижности – грубо, властно. И в этом она находит удовольствие.       С ее губ срывается еще один стон. Связь с Ульем, и без уже того крепкая, расширяется и рейфийка чувствует, как в телепатическом поле Улья текут мысли других. Слышит голоса, доносящиеся со всех концов Улья, но не заглушающие друг друга. И сидя в темноте она буквально купается в них, ощущая себя богиней, внимающей молитвам смертных. Она и Улей сливаются в единое целое и уже не понять, где кончается «я», а где начинается «мы». Это слияние, единство...       Королева смакует это ощущение, балансируя на грани того, чтобы окончательно забыться, но настойчивые ласки ее... хм... «любовника» не дают потерять себя. Отростки елозят по ее телу, игриво задевая напрягшиеся соски, обертывают полушария груди. Закручиваются, заключают упругую плоть в плен ритмично сжимающихся спиралек. Они играются с ее грудью, ласкают и стискивают, в то время как кончики трутся о соски, лижут их словно длинные жаркие языки.       Королева глухо стонет и дергается, захваченная мгновенным порывом прервать удовольствие, которого, почему-то, вдруг стало слишком много. Но увитые венами щупальца, выскочившие из потайных углублений, оплетают ее руки. Прикручивают к подлокотникам, не смотря на сопротивление. Конечно, это всего лишь игра, иллюзия плена, и Улей отпустит ее. Стоит лишь пожелать. Но она не желает этого, потому что этой игрой так приятно наслаждаться.       Прикрученная к своему трону Королева извивается и шипит. Пытаясь вывернуться из цепкого захвата, она изо всех сил выгибает спину, но тщетно. Гибкий щуп выскальзывает из-за спинки кресла и петлей захлестывается вокруг талии. Обнимает так, как не обнял бы самый горячий любовник и притягивает к жесткой поверхности. Еще пара отростков обвивают бедра рейфийки Раскрывают их подготавливая к кульминации этого возбуждающего, эротического действа. К проникновению.       Жгуты тугой, пульсирующей плоти, скользящие по зеленой коже, становятся все нахальнее. Нет, они не грубы, но совершенно бесцеремонны в расточаемых ласках. И для этой ласки нету запретных мест. Несколько наглых щупальцев забираются ей между ножек и начинают тереться там. Воспламеняют огонь ее жаления. Рейфийка запрокидывает голову и рычит. Восковые черты ее лица искажает гримаса запредельного удовольствия. Золотые глаза закатываются.       Ни один из бесчисленных любовников, которых она сменила за долгие тысячи лет жизни, не доставлял такого удовольствия. Хотя в погоне за наслаждением она перепробовала и рейфов и людей. В почитателях во время любовного слияния всегда остается страх. Пусть и перемешанный с восхищением. Временами это может быть приятно, но лишь под настроение. Что же касается рейфов, то они всегда преисполнены голода и амбиций, которые даже не пытаются скрыть.       Лишь в ментальном поле Улья она чувствует бесконечное стремление к удовольствию, которое ведет ее саму. И пусть эта плотская жажда лишь отражение ее собственной. Сейчас это не имеет значение. Сейчас остается лишь удовольствие, возрастающее с каждым поглаживающим движением. Щупальца тискают, сжимают и сминают, пока ее возбуждение не достигает предела. Той черты, перейдя которую терпеть дальше становится уже невозможно. И Улей чувствует это.       Упругое, подрагивающее от нетерпения щупальце проталкивается, проползает в нее. Оно достаточно умелое, чтобы доставить удовольствие, и достаточно толстое, чтобы оттенить его легкой, почти желанной сейчас, болью. Его движения настойчивы, напористы даже, и рейфийке не остается ничего другого, кроме как расслабиться и принять в себя упругую плоть. Отдаться своему Улью подобно тому, он отдается ей в каждом сражении. Всецело. Полностью. Без остатка.       Тугой прут продолжает скользить внутри нее, доставляя удовольствие и она никак не может этому помешать. Осознание собственной беспомощности и беззащитности придает ощущениям неправдоподобную остроту. Прикована, привязана и ничего не может сделать. Не может помешать все новым и новым щупальцам, выскальзывающим из трона, елозить по всей поверхности своего тела, стимулируя сотни нервных окончаний на поверхности кожи.       Она барахтается и возится в этой истекающей возбуждающем экстрактом влажной плоти, а щупальца обвивают ее. Толстые, живые, упругие. Рейфийка покрыта сплошной шевелящейся массой. Их столько, что ее грудь буквально тонет в них. Отростки беспрерывно орудуют у нее внутри и как только один из них покидает ее упругое тело туда сразу же пропихивается другой. Другая форма, другая толщина, другая фактура. И совершенно другие ощущения.       Слаженные движения щупальцев вызывают продолжительные судороги и спазмы удовольствия, во время которых Королева барахтается в упругом, шевелящемся море и оглашает зал скулящим рычанием. И каждый раз несколько хватких мясных придатков обвивает ее за плечи и ножки удерживают от нанесения себе увечий в пароксизме страсти. Улей... нежен и заботлив, но непреклонен в том что касается удовольствия. И он не желает выпускать из своих «объятий» не желающую освобождения Королеву. И это будет продолжаться до тех пор, пока она не обессилеет.       Потому что Королева и ее Улей должны быть едины.