Завтра будет новый день

      Матлай и Мхиту до последнего так и не решились рассказать Кусини о Маре. Тело сестры она увидела сама, когда плачущий Матлай вынес его на спине. Потрясённая львица замерла, а затем, рыдая, бросилась прочь.       Самавати пришлось отрывать от тела матери силой, и только совместными усилиями Аджа и Мхиту удалось удержать его, чтобы он не бросился на забирающего её Матлая. Ват упал на пол пещеры и продолжал сотрясаться от рыданий, не реагируя ни на слова, ни на утешающие прикосновения лап. Если бы у него было достаточно сил, он немедленно убежал бы отсюда навсегда, чтобы больше никогда не вспоминать ничего, хоть как-то связанного с этим местом... Но сил у него не осталось.       Мбайю Симба аккуратно положил у стены. Она была жива, но в сознание не приходила. На её горле зияла огромная рваная рана, из которой продолжали сочиться капельки сукровицы. Симба всерьёз опасался, что уже к утру она скончается от потери крови. Мхиту мрачно взирал на бывшую супругу.       – Это она привела клан, да? – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил он у Симбы. – Это из-за неё погибла моя дочь?!       – Тише, Мхиту, тише, – негромко произнесла Нала. – Клан привела Амба. Мбайя пришла с ней, да... Но она помогла нам с львятами бежать. Она спасла нас...       Лев недоверчиво уставился на сестру. Вздохнув, Нала пересказала ему всё, что случилось с ними с момента, когда они покинули Скалу через запасной спуск. Мхиту подавленно молчал.       Матлай привёл заплаканную Кусини. Тело раненой матери окончательно добило львицу. Она обессиленно опустилась на пол пещеры. Адж прилёг рядом, обняв её лапой. Матлай и Мхиту присели вокруг них. Нала деликатно отошла, давая убитой горем семье побыть одним. Самавати так и не поднимался. Кианга с болью в глазах поглядывала на него, но даже и не думала утешать. Она знала, что ему нужно побыть в одиночестве. Утешениями она могла только всё испортить.       Юная львица боялась, что не сможет уснуть, но усталость и пережитое взяли верх над разумом. Едва она расположилась рядом с Киарой, как почти мгновенно провалилась в глубокий сон. Укладывались и все остальные, обнимая родственников и подруг. Пережитое и потери прайда заставили каждого понять, насколько дороги им те, кто рядом. Матери во сне прижимали к себе детей, Матлай крепко сжимал в объятиях Витани, Симба – Налу, Кову – Киару. Обхватив лапами лапу Бариди, со слезами на глазах уснул Фуруфу, которого, в свою очередь, ласково приобняла лапой его мать. Семья Мхиту легла вокруг Самавати.       Всю ночь прайд проспал как убитый. Но утро не принесло облегчения. Ночью очнулась Бариди, и первый вопрос, который она задала Фуру, был о матери. Лев снова заплакал, не в силах скрыть от любимой правду. Бариди обессиленно закрыла глаза, из которых сочились слёзы. Фур плакал вместе с ней.       Львицы просыпались, но так и оставались лежать на своих местах. Подниматься и что-то делать, куда-то идти у них не было ни малейшего желания. Не говоря уж о том, что большинство еле могли шевелиться от боли. Даже могучее тело Кову отдавалось болью при каждом движении. Оставив рядом с ним зализывавшую его раны Киару, на обход ушли Симба с Налой, прихватив с собой Чумви, тоже оказавшегося в отряде Мхиту. Троица давнишних друзей невесело шагала по мокрой траве.       – Тоджо и Малка тоже рвались пойти, – рассказывал Чумви. – Да я их отговорил. Куда, говорю, вам, вы, как-никак, короли. Ну, они отрядили самых сильных львиц, да Мхиту вызвался их вести. Я, говорит, к Нале и детям пойду. Но своим-то этим идти запретил... Переживал. Значит, это жена его, раненая-то?       Симба мрачно кивнул.       – Ну вот, как чувствовал...       – А откуда тогда взялись Аджуади с Кусини? – спросила Нала.       – Да дурак он, Аджуади этот, не в обиду Мхиту будь сказано! Первым же на гиен и бросился, ума-то! А за ним мать его, за ней – Мхиту, ну и всем пришлось подключаться. А ведь не подоспей вовремя ваши слоны...       – Так как он в отряде-то оказался?       – Ну, мы, значит, вышли только, а к вечеру он нас догоняет! Я, говорит, с вами пойду! Мы решили, ну ладно, Малка с Тоджо в усиление отряда его добавили, хотя Мхиту и изворчался весь. А не тут-то было! Оказалось, он тайком сбежал! Ну, остановились мы на ночлег, а к утру прибегает его мать с выпученными глазами, и как давай на него орать! А он упёрся, нет, говорит, не вернусь, и всё тут. Пойду в Прайдленд. Ну, она его, конечно, одного не отпустила, поорала да с нами пошла.       Уголки губ Налы дрогнули, когда она представила себе эту картину. Слишком уж забавно Чумви это пересказывал, хотя весёлого, конечно, было мало.       Лев между тем с наслаждением вдохнул свежий воздух.       – Как же я рад снова оказаться здесь! – с какой-то тоской произнёс он. – Теперь тут совсем как во времена нашего детства... Ещё до того, как ты, Симба, исчез...       – Не надо, – поморщилась Нала. – Это давно уже в прошлом.       – Здесь прекрасно, – вздохнул Чумви. Симба покосился на него.       – Может, лучше тогда вы с Малкой и Тоджо переберётесь сюда? – спросил он. – Будем жить все вместе.       Чумви задумчиво обернулся на высившуюся Скалу Славы.       – Наверное, не получится, – печально покачал головой он. – Там у них семьи, прайды, королевские обязанности, уже давно своя жизнь... А вернуться сюда – будто вернуться в прошлое. Разве можно жить прошлым? Его нужно оставлять позади.       Нала задумчиво стряхивала капельки воды с верхушек трав. Симба хмуро шагал рядом. Слова Чумви напомнили ему Хакуну Матату, девиз, под которым он прожил значительную часть своей жизни, его друзей, Тимона и Пумбу...       – Это нелегко, – бросил он.       – Никто и не говорил, что легко, – возразил Чумви. – Сложно забыть. Но если уже забылось, ворошить не нужно.       Симба покосился на пасмурное небо.       – Что ж, пожалуй, ты прав, – вздохнул он.       Витани с трудом нашла Матлая на одном из выступов. Отвернувшись от всего мира, он равнодушно оглядывал расстилавшуюся внизу саванну.       – Лай, – тихо позвала она, касаясь носом его гривы. Лев молча шмыгнул носом. Витани прилегла рядом, прижавшись к нему. Довольно долго они просто лежали молча. А потом Матлай снова всхлипнул.       – Я всю жизнь прожил вместе с ней... – тихо прошептал он. – Как ты с Кову...       Витани с печалью смотрела на него.       – И я... Я не представляю, как теперь жить... Я будто потерял часть себя, понимаешь?       – Понимаю, – вздохнув, Витани поднялась и прижалась к гриве любимого. – Мой бедный...       – А тут ещё и мама...       Не выдержав, Матлай всхлипнул и тихо заплакал. Витани ласково опустила лапу ему на спину.       – Поплачь, – шепнула она. – Это необходимо. Мы плачем не просто так. Со слезами уходит наше горе. Со слезами уменьшается боль. Поплачь...       И Матлай плакал, крепко прижавшись к Витани. Плакал о том, что было. А главное, о том, чего никогда уже не будет...       Посреди дня веки Мбайи дрогнули и медленно поднялись. Вдохнув поглубже, львица немедленно поморщилась от боли. Сидевший рядом Мхиту с непонятным выражением на лице разглядывал её. При виде его в глазах Мбайи мелькнуло удивление и даже что-то, похожее на страх.       – Марариби погибла, – без сантиментов бросил Мхиту и отвернулся. Львица снова закрыла глаза. Когда Мхиту наконец вновь повернул к ней лицо, то увидел, как из-под опущенных век катятся крупные слёзы. Лев вздохнул и, поднявшись, вышел прочь. Вместо него к львице тихо присели Матлай и Кусини. При виде их Мбайя заплакала ещё сильнее.       – Ну, не сказать, что из меня хороший лекарь. Всё-таки я шаман, – задумчиво протянул Мванга.       – Но ты ведь знаешь свойства растений!       – Растений – да. А врачевать раны – уже совсем другое.       Приподняв одну бровь, Симба с сарказмом покосился на мандрила.       – Ладно, – сдался тот и пошёл в пещеру. Там он по очереди осмотрел Мбайю и раненую львицу из отряда Мхиту. У гостьи с востока была серьёзно повреждена лапа, но угрозы для жизни не было. Над Мбайей же Мванга долго качал головой. Сама львица следила взглядом за мандрилом совершенно безучастно, будто её дальнейшая судьба ни капли не волновала её.       – Ну что? – не вытерпела наконец Кусини.       – То, что она всё ещё жива, хороший знак, – протянул Мванга. – Скорее всего, она выживет. Если протянет без еды и воды до того, как рана затянется.       Мбайя никак не отреагировала на его слова. Лицо Кусини же приобрело испуганное выражение.       – Хотя воду можно попробовать давать, – задумчиво продолжал шаман. – Эх, придётся мне этим заняться. Ваши лапы, конечно, хороши для бега, но воды ими не принесёшь, – и Мванга направился наружу, чтобы принести воду. В глазах Кусини стояли слёзы.       – Мам, – тихо шепнула она. – Не умирай. Пожалуйста.       Мбайя закрыла глаза и тяжело вздохнула.       Прайд тяжело оправлялся от потерь. Сильные тела львов и львиц восстанавливались быстро, но душевные раны не могли затягиваться с такой же скоростью. Потеря членов прайда угнетала всех.       Самавати начал выходить из пещеры и потерянно, будто не осознавая, где он, бродить вокруг Скалы. Кианга едва сдерживалась, чтобы не начать ходить за ним по пятам, боясь, что он опять убежит. Но он, похоже, и не думал убегать. Просто спускался в саванну и, вскинув голову, долго-долго смотрел на небо, провожая закаты, вглядываясь в мерцание звёзд, когда они показывались из-за туч, встречая рассветы...       Кианга часто наблюдала за ним, лёжа на выступе. Она даже не могла описать словами, что она чувствовала в такие моменты. Но когда она лежала под мерцающими звёздами, не отрывая глаз от неподвижно замершего на равнине льва и жадно вдыхая свежий ночной бриз, она была почти счастлива...