* * *
Ей тихо-тихо. Она не слышит ветра, не слышит шелест листочков, не слышит собственного дыхания и стука своего сердца. Ей не страшно, она как будто в вакууме, что, как ни странно, не давит на уши и мозги, а успокаивает, убаюкивая, и нежно ласкает. Чжиюн стоит на месте и смотрит вперед, ухватывая почти все пространство вокруг себя. Всё цвета сепии с отголосками реальных цветов, как будто маленькая Чжиюн попала на страницы старинной книги, или в листок, на который пролили чай. Запахи не окутывают ее, а пролетающий мимо желтый пожухший листок не создает никакого звука. Ее короткие волосы не развиваются, а взгляд все так же устремлен вперед, где ровная тропинка, огражденная неровностями, деревьями и кустами цвета поздней осени. Но здесь не холодно и не льют дожди. Ровно так же не выходит и солнце. Небо здесь тоже желтое и смятое, как листик. Маленькая Чжиюн слышит чистое пение вдалеке и ее маленькое тельце дергается в сторону звука. Она видит владелицу чистых октав посреди бледного поля, где ее красное платье вносит цветной кадр в старую пленку. Маленькая Чжиюн невольно расправляет мелкие складки на ночном платье и хочет уменьшиться до размеров атома, чтобы случайно не отвлечь девочку и не прекратить поток чистых звонких нот. Певица оборачивается, и песня затухает меж её связок. Чжиюн замирает, вздрагивая, когда кукольное личико мягко поворачивается в ее сторону и молчит, не реагируя на постороннюю, будто бы никого поодаль ее и нет. Маленькая Чжиюн робко улыбается, и певунья улыбается ей в ответ, поворачиваясь всем корпусом. У западных ветров стервозный характер: может продуть все мысли. Пыль оттенка грязного золота вздымается вверх, образуя ураган и вводя девочку в ступор. Ее миниатюрное тельце в легком ночном платье чуть ли не сносит, а глаза невольно сощуриваются. Но Чжиюн напрягается донельзя, кое-где улавливая оттенок насыщенного красного атласа. Чжиюн паникует и приоткрывает рот, издавая тихий писк, словно хочет окликнуть уже исчезнувшую певицу, однако, как и ожидалось, красного платья нет и в помине. Девочка срывается с места, впервые выходя за рамки гармонии и обыденности этого мира. Она останавливается на том месте, где до этого маячил яркий атлас и оглядывается вокруг себя, прибывая в панике и растерянности. Она чувствует, что нужна ей, что должна найти ее, но невозможность выполнения желаемого давит и маленькая Чжиюн оседает на песок, теребя края ночного платья. Сквозь толстую пелену восприятия она слышит свое слабо доходящее имя и солнце вдруг прорезает сетчатую, однако девочка падает во мрак, вдыхая запах спирта под монотонный писк.* * *
Ветра нет. Чжиюн холодно. Она медленно идет вперед, не оглядываясь по сторонам, зная, что того, что ей нужно, не увидит. Ее надежда все еще крепко держит ее за маленькое тельце и ведет прямо, не сворачивая, как будто бы зачарованная или слишком обнадеженная. Деревья впереди начинают сгущаться не сразу, постепенно. Сначала маленькие и редкие, затем все больше и гуще, в конце Чжиюн находит себя в туннеле из деревьев, будто бы в кадре старой кинопленки. Зашуганной такой, где-то годов… семидесятых? Теперь зрение ее напрягается донельзя, она активно махает головой и шаги ее все менее торопливы, все более анализирующие и осторожные, боящиеся пропустить врезавшееся в память платье. Это относилось не только к шагам. Впереди, спустя метров двести, когда девочка начала терять хоть мало-мальский энтузиазм, роща потихоньку редела, как и в самом начале, только в обратном порядке. И, повернув голову вправо, Чжиюн видит поле, такое же, как и слева, блеклое, без урожайное и недосмотренное. Она вздыхает тяжело и очень громко, словно хочет, чтобы этот вздох дошел до кого-нибудь и ей помогли. Но никто не помогает и не приходит. Даже птиц здесь нет, хотя чучел не видно. Чжиюн последний раз смотрит по сторонам и возобновляет свой шаг вперед, все еще чувствуя неприятное жжение надежды где-то внутри. Ее маленькие ножки перебирают все быстрее, как будто финал уже близко, и ты чувствуешь это, хочется быстрее добежать, ведь ты так долго этого добивался. Чжиюн почти разочаровано выдыхает, когда видит впереди рощу. Сухую, редкую, но за которой видится огромный пенек и Чжиюн заинтересовывается. На нем сидит непонятное существо с телом человека и лицом дерева, а перед ним та самая певица в красном платье, держащая в руках коробку с головой, которая идеально подходит неполноценному телу, жадно протягивающему руки. Девочка аккуратно отодвигает сухие ветки и смотрит на то, как из маленьких карих глаз текут слезы, как губы поджимаются и белеют, а руки трясутся. Коробка с человеческой головой передается в руки существу, которое тут же его схватывает. Монотонный писк не прекращается и запах спирта чуется все более настойчиво. Слышатся голоса. — У нас проблемы? — Да. — Она действительно отдала..? — Причем все без остатка. — Там было несколько сотен тысяч. — Она пожертвовала той, которую хочет спасти ей же во благо.* * *
Гаюн грузно опускается на свою кровать и медленно поворачивает голову в сторону зеркала по правую руку. Она старается помочь, делает все, лишь бы ее маленькая Чжиюн проснулась, но ничего не выходит. Она добилась лишь того, спустя пару месяцев, что состояние Чжиюн улучшилось и несколько дней назад появилась надежда. Гаюн доверяет ее грехи ей же, хочет разбудить, но получается только принимать неправильные решения и все усугублять. Она устала. Ветер веет ей слишком сильно, сдувает остатки уверенности и хоть какой-то надежды. Гаюн не справится, она слабая и ломается. Она почти буквально чувствует хруст своего нематериального, но послушно ложится спать, чтобы завтра вновь разочаровать себя в попытке помочь.* * *
Чжиюн смотрит неуверенно и заинтересовано, не знает, стоит ли ей что-нибудь предпринять, поэтому лишь наблюдает, стараясь ничем не выдать свое присутствие. Она наклоняет голову и видит, как существо рассматривает голову в коробке, приближая к себе ближе. Девочке интересно, что это недо-дерево хочет сделать, но он лишь вертит коробкой туда-сюда. — Я доверяю тебе это. Почему ты так к этому равнодушна? — вдруг спрашивает певица совсем взрослым голосом, который бьется в висках девочки настойчиво и знакомо, но она не тратит время на мысли. Прислушивается. — Это мое, так почему бы мне самой не решить, что с этим делать? — Чжиюн вздрагивает, потому что этот голос идет у нее изнутри и не совсем похож на тот, которым она может говорить в этот момент. Голос уже сломавшийся. — Она же хочет уйти отсюда? — певица смотрит с надеждой на тот ответ, который нужен ей, но недо-дерево молчит. — Ты сделала свое дело. Почему бы тебе не отдохнуть? Не достаточно ли потерь для одной тебя? — Чжиюн не отрывается, внимательно наблюдая за ухмылкой на лице в коробке и тем, как поджимаются губы певицы. Она отходит. — Три месяца… — Слишком много для тебя. Как долго ты еще продержишься? — Проверяешь меня? — усмехается, теребя красное платье. — Ее цель не в этом. Ее цель в том, чтобы проснуться. Ты помогаешь. Вопрос в том, как долго? — Проверяешь меня… — Зачем ты здесь? Твои духи по-прежнему отвратительны.* * *
— Я верну, малышка. Я все верну, обещаю. Главное — проснись. Я не такая сильная, как ты думаешь, я почти у самого дна… Сколько бы я не пыталась, у меня ничего не получается. Врачи молчат, остальные тоже… Она очерчивает бледные пальцы, трогает подушечки, нажимает на них. Такая взрослая, но до сих пор детская. Но она могла позволить себе такое с Чжиюн. Двери в больницах не новые, поэтому скрипят. — Это были значительные потери, Гаюн. Как ты могла потратить все… — Я сочувствую, — Гаюн обрывает слишком резко и не по-своему. — Но я хотя бы что-то делаю. — Пихает плечом при уходе. Ее никто не держит. И ей это на руку.* * *
Певица отходит от существа, кивает чему-то своему и уходит, не замечая наблюдающую за ней Чжиюн. Она недоуменно смотрит вслед девочке, хотя внутри нее плещется ответ, который ей нужен. Но она его не воспринимает. Вздохнув, Чжиюн выходит из-за кустов, подходя к недо-дереву, чувствуя, что ей стоит его бояться и не бояться одновременно. Голова обращает на нее внимание. — И как тебе здесь? — спрашивает неожиданно, так, что девочка даже дергается. Не каждый день с ней головы разговаривают. — Где? — глупо хлопая глазами, задает вопрос. Голова фыркает. — Тебе стоит найти Гаюн. Наделает глупостей, а отдуваться тебе. — Кто Вы? — Тебе не стоит терять времени на вопросы, ответы на которые ты знаешь. Ступай. — Вы — это я, верно? — Чжиюн игнорирует наставление, желая дойти до конца. — Ты поняла это быстрее, чем ожидалось… Что ж, это дало тебе много пользы? — Не уверена, что есть так много снов, где встречаешься с самой собой, да еще и в таком ужасном облике, — девочка морщится, а лицо вновь фыркает. — Ты сама выбрала такой сценарий, не понимаю твоего отвращения. — В каком смысле? — складки на лбе Чжиюн разгладились, а глаза начали излучать интерес. — В том, что ты сама выбрала, где, с кем и при каких обстоятельствах спасать себя. Ты сама создала все это. Создала мощную связь между действительностью и своим подсознанием, где все происходящее здесь тесно связано с происходящим в реальности, правда, на более материальном и характерном для него уровне. Достаточно ли точно я ответила на твой вопрос? — Но какой смысл? — Ты слишком сильно хочешь жить — вот твоя проблема. Но если ты хочешь, чтобы жила и Гаюн, то тебе стоит прямо сейчас отправиться на ее поиски. — Почему ты не сделаешь этого? Если ты это я… — Фамильярничаешь, — цокнуло языком лицо. — Я то, что внутри тебя, я не материальное тело и такой термин как «смерть» мне чужд, я могу переродиться или отдохнуть вне материальной оболочки, а вот ты вполне себе человек. Могу посочувствовать, но — как у вас там говорят — время тикает. Гаюн становится безрассудной, когда дело касается тебя. — Что она… — Она не знает границ. Побежала на юго-восток. Догоняй. Там река впереди.* * *
Гаюн знает, что поступила неправильно. Знает, что ей не стоило этого делать, а после еще и грубить. Но она, и вправду, хоть что-то делает. Хёна не раз говорила ей, что ее отношение к Чжиюн болезненно-неправильное и когда-нибудь она пожалеет о том, что поддалась чувствам, не размышляя рационально. Джихён флегматично замечала, что из-за Чжиюн она дойдет до точки невозврата, и никто ей не посочувствует, потому что с тем, что она испытывает, ей удалось перейти всяческие границы разумного. Год мучиться от неопределенности и вот уже третий месяц терять себя, вполне серьезно размышляя о том, что потратить все состояние на Чжиюн во благо нее самой будет самым разумным из того, что она делала на протяжении всей жизни. Гаюн слабая и все это знали. Даже она сама. Она набирает себе полную ванную теплой воды, чтобы расслабиться, смыть с себя такой противный сейчас запах собственных духов, который младшей никогда не нравился. Она жалеет. И жалеет так, как не жалел никто никогда в жизни. То, что было ей когда-то чуждо (до встречи с Чжиюн) давило сейчас основательно и бескомпромиссно. Полная девиация чувств, решений, взглядов. Она выходит за рамки привычного и руки ее от этого трясутся. Вода становится холоднее.* * *
Чжиюн бежит, потому что чувствует смещение с рельс и неожиданный удар под дых. Незапланированный. — Все пошло не по плану, да? — она чуть ли не тормозит носом, когда слышит голос недо-дерева возле себя. Останавливается. — В каком смысле? — Ну, понимаешь… беги-беги, я буду рядом, — Чжиюн вновь срывается с места. — Понимаешь, ты, создав все это, создала и обстоятельства, при которых будешь помогать себе. Однако Гаюн не только безрассудная — она может повлиять на ход твоей истории, не только этой. У вас с ней чрезвычайно крепкая связь, что на данный момент мешает тебе. Беги-беги. Река уже шумит, слышишь? Чжиюн слышит, а ноги отказывают. Сама того не замечая, она пробежала довольно-таки большое расстояние. Но не замедляется. Освежающий шум прибавляет сил. Воды в реках чрезвычайно холодные. Тем более, в тутошних. Она слышит вдруг настойчивое нестройное пиканье, которое будто подстраивается под что-то, скачет в своей стабильности, и, подбегая ближе, замечает, что от воды веет спиртом, а там, на берегу, стоит Гаюн, все такая же прекрасная и яркая в старой кинопленке, которую Чжиюн хочется порвать. Платье певицы уже наполовину мокрое, она медленным шагом погружается все глубже в холодную воду, а Чжиюн бежит. Бежит, отказывая себе в праве на ужасную выносливость и низкий болевой порог. Девочка почти у самого берега, а пиканье все более и более грозится превратиться в настойчивый монотонный писк, который одной линией делает все выводы. Чжиюн к черту об этом забывает. Отбрасывает мысли в своей голове, которые появляются вполне резонно, в духе «не делай этого» и Чжиюн знает, что не надо. Ей все равно. Она спотыкается о камень на берегу, но не ощутимо. Ее голени уже наполовину в отрезвляющей воде с запахом спирта и вместо каких-то звуков окружающего мира слышит копошение, голоса, крики и отсутствие того самого тихого, который ей так нужен.* * *
— Шансы на ее выживание катастрофически малы, — произносит ровным тоном доктор. — Почему? — голос практически сорвавшийся. — Все ведь было хорошо! — Было. Мои соболезнования. — Объясните мне! — женщина все не унималась. — Объясните! Ну же! — Проблема лежит в ней самой, — вдруг произносит задумчиво мужчина. — Я не психолог, но в ее пробуждении была задействована только она сама. И, кажется, она не справилась с собой. — Что это значит? — Если верить моему исследованию, — вдруг произнес из ниоткуда взявшийся еще один мужчина, — то Ваша дочь находится в глубоком сне, в котором она подключилась к своему подсознанию. Мозг, знаете ли, иногда действует продуктивнее всяких врачей, — он прокашлялся, словив косой взгляд доктора. — К тому же, ее контакт со своим подсознанием оказался невероятно сильным: таким, что мог повлиять на исход ее положения. Но, кажется, что-то помешало мозгу осуществить задуманное: пробудить хозяйку. И это «что-то» сейчас ей невероятно мешает. Только от нее зависит, проснется ли она. Вам стоит пойти домой. Ваше присутствие все равно ничего не изменит. Всхлипнув, женщина поднялась с места и ушла, последний раз взглянув на дверь палаты, где лежала ее дочь. — Это было очень убедительно, — усмехнувшись, доктор похлопал своего коллегу по плечу, а затем ушел. — И ты даже не можешь себе представить, насколько правдиво, — шепнул он вслед, но остался не услышанным.* * *
— Гаюн! — кричит, не узнавая своего голоса. А моргнув, видит, как Гаюн находится в лодке, напоминающей ванную и ветер вдруг вздымается, создавая шторм. Река больше не похожа на реку. Появляются огромные волны, Чжиюн кричит, но певица ее не слышит. Она крепко держится за борт ванной, но видно, как пальцы Гаюн нещадно дрожат. Девочка бросается вперед, стараясь ухватиться хоть за что-нибудь, но ловит пальцами лишь сильный порыв ветра. На миг ванная исчезает из поля зрения за высокой волной, но не успевает Чжиюн и вздохнуть, как она снова появляется. — Весьма интересно, — вдруг говорит недо-дерево, так и не нацепив чертову голову себе на плечи, — кто же из вас окажется безрассуднее… — Чжиюн не слушает. Ныряет, захлебываясь соленой водой, но открывает глаза, с болью в них подмечая, что не сможет увидеть ничего полезного, так как перед ней — чернота. Выныривает и пытается плыть, но и тут терпит неудачу. А Гаюн все сильнее отдаляется, волны несут ее все дальше и дальше от девочки. — Ты не хочешь бросать ее, потому что не проснешься… но и поймав ее, уже будет слишком поздно. — Чжиюн сверкает злым взглядом в недо-дерево и гребет. Она начинает чувствовать, как дышать становится все труднее, тело обмякает, а глаза начинают болеть. Лодка в виде ванной отдаляется вместе с жизненной энергией девочки. Она в последний раз ухватывается за бесполезный воздух, но ее ожидаемое соприкосновение с водой заменяется полным вакуумом и тишиной. Ее зрячие глаза ничего не видят. Зато уши прекрасно ухватывают, как ранее нестройное пиканье сменяется однотонной полосой монотонного писка, который красноречивее больше, чем можно себе представить. — Ее мозг таки не справился, — слышит фырканье возле себя и отключает все. Вплоть до своего существования.