Дождь в Кастамере

Шум дождя за окном подчеркивает затянувшееся молчание. Капли барабанят по стеклу, по крыше, кажется, еще немного, и они пробьют каменный свод — на головы хлынет мутный холодный поток. — Значит, ты приехал только для того, чтобы поговорить о долгах? — не выдерживает первым Роджер. Тайвин стоит в луже воды у горящего очага, ручейки стекают на пол, намокшие льняные кудри слиплись, потемнели. Его лицо в неверном свете огня похоже на золотую маску — говорят, такие на далеком юге, в Эссосе, надевают усопшим. Но за высокомерным взглядом, за строго поджатыми губами Роджер видит мальчишку, который некогда размахивал деревянным мечом на залитой солнцем площадке Утеса Кастерли. Тогда он упал ничком в грязь от первого же удара. — Ты и твоя семья очень много должны нам, — голос Тайвина стал тверже, резче. — Верните деньги, и мы останемся добрыми друзьями. Это последнее предупреждение. В следующий раз я приеду в Кастамере со своей армией. «Где он так выучился врать, уж не в Красном ли Замке? — думает Роджер. — Размазня Титос никогда не посмеет пойти против нас». Золотистые отблески огня падают на гладкие щеки Тайвина. Это так по-детски — искать причины и поводы, вместо того чтобы приехать просто так. Просто так, потому что хочется. — Ты насквозь промок, Тай. Сними одежду, простудишься. — В следующий раз я приеду с войском, — упрямо твердит Тайвин. Роджеру плевать на слова, он следит, не отрывая взгляда, как Тайвин снимает мокрый тяжелый плащ и вешает его на гвоздь у двери. Четкий шаг, скупые точные движения. Он изменился внешне, остается выяснить, изменились ли их отношения. Тайвин вздрагивает и пытается отстраниться от объятий, Роджер с трудом удерживает его, подталкивая к постели. Раньше это давалось куда легче. Сейчас под ладонью упруго пружинят мышцы, они стали крепче, чем помнит Роджер. Ему удалось развязать пояс Тайвина, пряжка громко звенит об каменный пол, на миг заглушив шум дождя. В светло-зеленых глазах мелькает сомнение, за это Тайвина хочется ударить по лицу, наотмашь, так чтобы кровь брызнула из носа, вместо этого Роджер целует тонкие губы, гладкие щеки, шею, жадно прикусывая холодную влажную кожу. От Тайвина пахнет дождем и сырой землей, вскоре он перестает вырываться и прижимается всем телом. От этого кружится голова и сладко тянет в паху. «Ты скучал?» — хочет спросить Роджер, но вместо этого шепчет: — Я возьму тебя в заложники, — Тайвин судорожно дергается в ответ, — я запру тебя в подвале и буду трахать… всегда. Обнимать его, крепко держать, чтобы снова не сбежал, и раздевать одновременно никак не выходит. Тайвин решает эту сложную задачу сам, не по-рыцарски подло, — резко дернув Роджера за волосы и вывернувшись из захвата. Он никогда не понимал шуток, это осталось прежним. — Ты не посмеешь. Твой вассальный долг… — Вы, Ланнистеры, только и знаете, что болтать о долгах, — морщится Роджер недовольно. Но досада проходит, потому что Тайвин спокойно раздевается, складывает мокрую одежду аккуратно на стул и садится на кровать обнаженный, невозмутимый. Подсохшие кудри сияют золотой короной вокруг головы, от острых росчерков его ключиц сдавливает легкие. «И что ты можешь мне предложить?» — спрашивает взгляд Тайвина. В подобные минуты Роджеру всегда бывало не по себе, словно он шлюха в борделе, к которой приценивается пожилой любитель постельных утех. Избавиться от этого ощущения можно только одним способом — поскорее подмять Тайвина под себя, и Роджер торопливо скидывает одежду. Возбужденное дыхание сливается с шелестом дождя за окном, все по-прежнему, словно никто никуда не уезжал. Тайвин так же довольно вздыхает, если поцеловать ему сосок, и громко стонет, если сжать и продернуть влажной ладонью его возбужденный член. Он так же шипит и впивается ногтями в спину, когда Роджер толкается в его узкое отверстие, и тот останавливается, дает привыкнуть. — Котенок… — шепчет Роджер, поглаживая успокаивающе напряженные бедра, живот, плоский, мускулистый, и Тайвин расслабляется, подается навстречу. Роджер начинает двигаться, и ритм невольно совпадает с глухим стуком капель по стеклу, а разрядка получается яркой и скорой, как удар молнии. Потом они устало лежат, обнявшись, и слушают дождь. — Знаешь, — нарушает молчание Роджер, — когда-нибудь все узнают о нас. Пьяный бард сложит песню о нашей страсти, и ее будет распевать знать и чернь от Дорна до Стены… Тайвин в ответ только хмыкает и сладко, совсем по-кошачьи, потягивается.