Любовь под номером N

      Вместо того, чтобы читать условия задач и выискивать среди них потенциально решаемые, Скотт украдкой рассматривает Джин — знает, что в ближайшие несколько минут может безнаказанно позволить себе это. Девушка уже вовсю что-то строчит, хотя, казалось бы, должна была едва-едва успеть дочитать задания. Несмотря на то, что в самом начале контрольной вряд ли кто-то может изъявить желание начать с неё списывать, Джин низко нагибается к тетради, прикрывает текст локтем, заслоняя обзор, и лишь изредка выпрямляется, чтобы отбросить за плечо спадающую на бумагу длинную, золотящуюся на солнце рыжую прядь. Если бы не дурацкая успеваемость, которую нужно было поддерживать в более-менее приличном состоянии, Скотт бы вообще наплевал на всех и вся, кроме Джин.       Кроме той самой Джин, которая во сто крат привлекательнее и живее задачек по математике.       Цванг!       Металлический стук заставляет Джин вздрогнуть, оторвать ручку от бумаги, растерянно зашарить глазами по классу, отыскивая источник резкого звука, и напрочь утратить сложившееся было в голове решение. Когда девушка снова берётся за ручку — записанное в тетрадь начало решения ей уже ни о чём не говорит, восстановить ход мыслей не получается. Идея ускользнула безвозвратно — а вот стук продолжается и назойливо лезет в уши.       Цванг!       — Перестань, пожалуйста, — драматическим шёпотом умоляет Курт. И отчаянным жестом взъерошивает тёмные волосы, уже предчувствуя в журнале печально низкий балл напротив своей фамилии. — Я и так плохо это всё понимаю… а когда ты стучишь, совсем не могу думать. Хватит, очень тебя прошу.       — Ничего не делаю, — заверяет Питер. И тут же, вопреки только что сказанной фразе, опять ударяет наручными часами об угол парты.       — Делаешь. Вот прямо сейчас и делаешь, — упрекает Курт. И обличающе хлопает Питера хвостом по запястью. Ртуть вздрагивает от неожиданности и разжимает пальцы. Часы со звоном летят на пол и, кажется, бьются циферблатом о паркет. На секунду Курт успевает поверить в то, что теперь наступит тишина — но не тут-то было. Питер усмехается, ныряет под парту — а через миг уже сидит на прежнем месте и снова заносит руку для удара.       Цва-анг!       — Тебе заняться нечем? — обречённо спрашивает Курт, понимая, что самостоятельно усмирить Питера не сможет. Юноша только и питает слабую надежду на то, что вмешается Хэнк. Но Маккой вообще замечать это нарушение дисциплины не спешит. Возможно, опасается, что Питеру в ответ из чувства противоречия упрётся поднять ещё больший шум. А пока Ртуть, откровенно пренебрегая контрольной, развлекает себя таким способом — это ещё относительно невинно.       Ещё некоторое время Курт силится сквозь надоедливый ритмичный стук что-то решать. Потом сдаётся и роняет голову на скрещенные руки.       — Сильно мешает, да? — тихо и сочувственно спрашивает Ороро. Словно окончательно сдаваясь, совсем отталкивает от себя тетрадь и кладёт ладонь на локоть Курта: — Мне тоже. Это же невозможно. Совсем ничего в голову не приходит.       Змей кивает с мученическим видом. И слегка меняет позу, припадая щекой к руке Ороро, чтобы даже кожей чувствовать: он в своих мучениях не одинок, не ему одному от мерзкого звука хочется лезть на стену.       — Выкрутимся, — утешает Шторм. Кидает короткий взгляд на Хэнка, убеждается, что Маккой, обалдевший от бесконечного стука, за учениками следит недостаточно пристально, и свободной рукой гладит Курта по голове, перебирает пряди тёмных волос. — Позаимствуем у кого-нибудь решение. Что нам, в первый раз, что ли?       — В первый, — сознаётся Курт. Изгибается, подставляя макушку под пальцы Ороро, и решительно зажмуривается: — Пусть. Я становлюсь глупый, когда меня дёргают за нервы. Не могу думать. Совсем. Пусть видят.       Цванг!       — Ну хочешь, я ему вмажу? — предлагает Скотт. На Джин смотреть уже жутковато: девушка терзает пальцами ручку, словно пытается сломать её, кусает губы и сверлит Питера яростным, красноречивым взглядом. Кто другой уже давно бы испарился под таким взглядом — а Ртуть доказывает, что температура кипения у него высокая и вообще он все эти ваши намёки мелко видит и в упор не понимает.       — И как ты, интересно, это сделаешь? — холодно уточняет Джин. Ей, конечно, легче: она всегда может обрушить нахалу на голову люстру и сказать, что так оно и было. Но оставлять красивую девушку одну разгребать такую ситуацию — это как-то совершенно не по-мужски. Скотт расправляет плечи, чтобы смотреться внушительнее, коротко похрустывает пальцами и заявляет: — А хоть бы и кулаком. По-простому. Не ждать же, пока он своими выкрутасами нас всех на потолок загонит.       — Ну, ты ещё драку посреди контрольной затей! — сердится Джин. — Непременно нужно сразу бить? Нет у тебя других способов донести мысль до человека?       — В голову к нему, извини, я залезть не могу. Не моё, — пожимает плечами Скотт, ничуть не обижаясь. — А если б можно было просто попросить, его бы уже утихомирили. Сама ведь видишь, он словами не понимает. Или понимает, но не хочет.       — Я к нему в голову не полезу, — отрубает Джин. Устало ссутулившись, девушка скользит по тетрадным листам безнадёжным взглядом, заставляя Скотта вновь браво выкатить грудь колесом и повторить: — И тут мы возвращаемся к моему вопросу. Хочешь, я ему вмажу? Джин, ну я же вижу, что ты хочешь!       Цванг!       Невозможно — мысленно зациклившись на этом слове, Шторм вяло швыряет в Питера скомканные фантики, обнаружившиеся в кармане. И, разумеется, не попадает. Так жить решительно невозможно. Ороро чувствует, что от заунывного лязганья её так и тянет начать вибрировать в разные стороны. Девушку вот-вот поведёт вбок, и скоро они просто сложатся с Куртом голова к голове, наподобие карточного домика. Причём Питер ведь стопроцентно и тогда не уймётся и отравит своим разнесчастным концертом это идиллическое почти положение тел.       — Ты можешь стать моим Одиссеем? — неожиданно выдаёт Курт. Поднимает на Ороро свои глаза цвета ржавчины и выжидающе таращится. А девушка торопливо вспоминает произведение древнегреческого поэта, соображая, какие подвиги числятся за царём Итаки. И, трезво понимая, что из целой «Одиссеи» она вряд ли выберет нужный эпизод, требует подсказку: — А ты сейчас кто, Пенелопа или Навсикая?       — Ни та, ни другая, — Курт смешливо фыркает, но тут же вновь сбивается на серьёзный, почти патетический тон: — Ты сможешь залить мне уши воском? Чтобы я не слышал больше эту ополоумевшую сирену?       — Даже если бы могла — а толку-то? Эта птица-сирена тогда забудет про барабанные перепонки и начнёт клевать сразу в мозг, — пожимает плечами Ороро. Смотрит на то самое ухо, в которое Курт только что предложил ей плеснуть горячим воском, ласково обводит пальцем острый завиток и качает головой: — Нет уж. Ищи другого садиста.       Цванг!       — Во-первых, ты его не поймаешь, — поучает Джин. — Ты же знаешь, какой он шустрый.       — Не поймаю, так хоть спугну, — беззаботно отзывается Скотт. Задача-то у него не в том, чтобы полностью ликвидировать Питера. А в том только, чтобы заставить его позабыть про свои идиотские часы, это проще.       — И он в отместку начнёт танцевать у тебя на голове. Нет уж! Сиди и терпи. Я же терплю, — приказывает девушка. И с явно сквозящей в жестах безнадёжностью что-то рисует на полях тетради. То ли цветок, то ли рыбку, то ли ещё что милое и с математикой явно не связанное.       — Тебя-то и жалко, — не сдерживается Скотт. И, поймав на мгновение взгляд Питера, корчит ему красноречивые жуткие рожи, усиленно помогая себе руками. Прекращай, мол, балаган, а то я разозлюсь окончательно и сделаю с тобой вот это, и вон то, а ещё это самое и ага. «Пасть порву» и далее по списку.       Цва-анг!       — У тебя такое лицо, как будто я тебя пытаю, — говорит наконец Питер, с особенной досадой впечатывая часы в угол парты. Переводит взгляд на мученически подёргивающееся острое ухо Курта и удивлённо поднимает брови: — Да брось! Ты же не серьёзно!       Курт демонстративно зажимает ухо ладонью — да, именно так серьёзно, бессердечный ты человек — и вместе со стулом отъезжает ближе к Ороро, которая ничем не стучит, прекрасно Змея понимает и в случае чего наверняка поддержит.       — Ты как благородная и ранимая девица, — фыркает Питер. И швыряет Курту на колени свою тетрадь: — Вот всё, чем я располагаю, мадам. Вам этого хватит? Я могу продолжать?       Курт кивает. И, уже не обращая внимания на возобновившийся стук, вместе с Ороро склоняется над раскрытой тетрадью Питера. Почерк у Ртути острый и узкий, торопливый, с сильным наклоном вправо. Большие буквы не слишком-то большие и почти не выступают над строчкой, а запятых нет совсем, словно Питер боится споткнуться о них на бегу. Но читать ничего из этого не мешает. Курт и Ороро совместными усилиями разбирают и переписывают к себе решения двух задач, а потом украдкой передают тетрадь Максимоффа дальше по классу, сильно подозревая, что проблемы с этой контрольной есть и у остальных.       А ещё Курт подозревает, что Питер и ухом не поведёт, если тетрадь в конце урока к нему так и не вернётся.