Немного об Анне

      Король уже и забыл, каково это — когда с тобой дерутся в полную силу. Не боясь серьезно задеть или ранить, бьют наотмашь, зло, остервенело, и в каждом ударе, взгляде, жесте не чувствуется ничего, кроме неприкрытой, явной и горящей ненависти. Король забыл, каково это — когда шаги противника спонтанны, он перебирает, избирает нужную стратегию, а энергия фуреку горит, но не сгорает.       Конечно, он неоднократно сражался с Реном, Бьянкой, Королевой — другие, без прикрас, не были ему и Королю Духов банально ровней: Рен не отличался разнообразием — заучив слабости и сильные стороны его как Короля (и тем самым дав Йо почву для размышлений и роста), он предпочитал держаться одной линии, выкидывая нечто из ряда вон обычно под конец и либо ухмыляясь, когда финт прошел успешно, либо тихо чертыхаясь в случае провала; Королева действовала исходя из настроения — у нее было несколько тактик в зависимости от типа противника, но так как Король покрывал большую их часть, она могла использовать как призыв пары сотен мертвецов из преисподней, если ей было все равно, или же воскресить лишь парочку и занять более активную позицию, преисполненная агрессивных и неуемных эмоций, внутреннего взрыва, который нужно было выплеснуть, и лучше — на арене, нежели после собирать чьи-то кости на полу.       Больше всех выделялась Бьянка — идеальный пример хаотичности, экспрессии и постоянных новых трюков с примесью всего, что она когда-либо изучала или изучила совсем недавно, втайне от отца. Она — единственная, с кем Король сам идет на уступки и первоочередное оглашение условий, когда не готов к чему-то «чересчур», потому что «чересчур» бывает много. Для нее нет ничего «грязного» во время поединка, низкого или неправильного, неуместного — на поле боя Бьянка отбрасывает между ними какие-либо связи — кровные, дружеские, почтительные, — и нападает хищно, дико, рьяно, как если бы от этого зависела ее жизнь, и Король вправду мог ее убить.       Она воздействовала на сознание, будучи медиумом, призывала мертвых, являясь некромантом, швыряясь магией подобно шаману, которым стала благодаря — или, скорее, «вопреки» — ему, и многое, многое другое, разнообразное и мерзкое, завершая вишенкой на «торте» в виде гнилых ошметков из оживших тел, — броском, водородной бомбой, — давлением на его чувства.       Для Бьянки нет ничего святого — все идет в ход злой и жестокой игры, от которой она получает агрессивное и ядовитое, насмехающееся удовольствие, — и это же делает ее отличным и ужасным противником одновременно, его (нет, примером для подражания Король ее никогда не назовет, как бы ни был впечатлен ее фантазией) ориентиром, условной книгой с пометкой на полях — как действовать не надо, можно и даже нужно, — и плоды которой сейчас, в поединке с Хао, показывают себя как никогда.       Король отбивает атаки Хао, не скупясь на удары в ответ (конечно, он мог в секунду закончить бой, но тогда не получил бы удовольствия и задора, да и план полетел бы в тартарары). Сначала обменявшись с ним едким комментарием, ненавязчиво и совсем немного расположив к себе, Король позволяет Хао то, чего не позволял никому до этого, — опуститься до банальной драки. Вот так просто, откинув оружие и магию в сторону, дойти до мордобоя и самому получить по лицу — и Король не уверен, является ли это еще частью плана или он действительно словил хук носом, — разумеется, не оставшись в долгу.       По итогу, утомившись, но не смирившись, судя по недовольному выражению лица Хао, разрушив все, что было можно, они плюхаются на обожженную поляну и переводят дух; второй раунд не за горами.       И выглядят оба, по мнению Короля, просто потрясно: у него разбит нос, струйка теперь уже засохшей крови доходит до сухих губ, во рту металлический вкус — судя по всему, он прикусил язык в одном из апперкотов, ибо зубы на месте, — волосы растрепаны, а прежде белая толстовка теперь походит на половую тряпку; радует то, что физиономия Хао в состоянии не лучше, — нижняя губа разодрана, опухла, покоцана бровь и красным отеком наливается скула — надо же, Король потрепал его сильнее, чем думал, отчего чувство гордости и ехидного довольства растекается по груди, — пончо сплошь усеяно грязью вперемешку с кровью, а в волосах, спутавшихся и кое-где стоящих клоками, торчат травинки.       Они сидят в метре друг от друга, посреди природной разрухи, однако, стоит Королю моргнуть, он замечает: потихоньку, из минимального количества фуреку, которую он мог бы потратить на несколько ударов, Хао восстанавливает с дальних концов, приближаясь к центру, поляну, исцеляет деревья и позволяет птицам, вернувшись на ветки, затянуть свою песнь.       Король удивляется: второго раунда не будет? Не в характере Хао мириться с поражением, однако, быть может, любовь к природе и нежелание ее портить стоят много выше, чем жажда набить морду брату, поэтому распределение фуреку происходит именно так.       Что ж, оно и к лучшему.       — Какого хрена ты тут забыл? — но в разговоре остается собой. Король не успевает хмыкнуть: «Здесь или в этой вселенной?», Хао добавляет: — Хане было мало психованной дуры, он решил всех притащить?       — Ты запомнил его имя? Как мило, — боги, если бы взгляд мог убивать. — На самом деле, я здесь не совсем по своей воле.       Хао — не Анна, с ним лучше кратко — пока есть возможность высказаться.       — Голдва хочет протолкнуть меня наверх на Турнире, — все, что меняется в Хао, — чуть вздернутая бровь.       — Бедненький. Мне тебе посочувствовать? — голос на удивление не дрожит, не дребезжит от злости, хотя еще недавно Король ярко ощущал эти всполохи, алые вспышки ярости, непримиримости и гнева.       Хао не мог поверить — вопиющая несправедливость, которую он отрицал и всем сердцем хотел «исправить», оказалась еще более вопиющей и несправедливой.       И Голдва — старикан с длинной курительной трубкой, однажды снизошедший до Хао, когда мольбы патчей ожидаемо пролетели мимо, — оказался не только наивным, предложив ему «альтернативу» в виде сеяния хаоса повсюду, кроме Северной Америки, и пригрозив «расправой» за непослушание, а еще и самым наглым: пользоваться положением наблюдателя Турнира, двигать шаманов в цепочке поединков, чтобы победителем стал определенный человек, — насколько нужно быть бесстрашным и самонадеянным, чтобы учинить подобное у всех на виду?       Впрочем, Хао плевать — смелый Голдва, бессмертный или умрет от старости до его прибытия в деревню Добби; единственное, что его заинтриговало — это то, что некто в другой вселенной подвел горе-братца к трону, чмокнув в темечко, и никакого перевеса сил, эмоционального давления, как это было в его первой жизни, ни огромной армии поддержки, как во второй, ни-че-го не предвидится — простой треугольник, где незыблемой верхушкой числится Турнир, а на двух оставшихся углах — старик и братец.       Убери один из них или сразу оба, и силы названного Короля исчезнут.       Хао усмехается про себя: недаром говорят «Шанс есть всегда».       — Я хочу этого избежать, — и Король самолично умножает его на два. — Но мне понадобится помощь.       — И ты решил, что я с радостью побегу? — неизвестно, чего в Хао больше: удивления от запредельной наивности Короля или оскорбленности: неужели он думал, будто стоит ему только заявиться… аргх, это даже звучит тупо. — Разве у меня на лице написано «Помогаю ущербным»?       — Нет, но тебе может быть интересно, — Хао фыркает: все же как самонадеянно. Игнорирует просящий взгляд Короля и встает на ноги — находиться с ним рядом, пусть тело по-прежнему ломит от схватки, а мышцы потряхивает от магического исцеления, просто невозможно.       Он бы с удовольствием закончил диалог, отправив к небезызвестной Анне, Эне и всей их женской братии, но инстинкт самосохранения в нем теплится и не испарился, самоконтроль и сознание услужливо напоминают (пусть и не без издевки), что перед ним — все еще Король Шаманов из другой вселенной, в его распоряжении энергия Короля Духов, и не стоит быть маломальским медиумом или шаманом, чтобы ощутить, как добрая ее часть даже после боя витала вокруг них, а сейчас, спустя крохотные доли отдыха, и вовсе восполнилась до верхней планки.       Хао не знает (догадывается, но не слепо надеется): сочтет ли братец правильным или, наоборот, неправильным — лишить его сил при имеющейся возможности или вообще убить, чтобы ни Йо в этой вселенной, ни кому-либо другому он не доставил проблем, — и не собирается узнавать на практике.       — Его план включает и тебя, — однако Король вынуждает остановиться. Хао молчит, не плюясь ядом, опускает подбородок, тем самым давая сигнал продолжать. — И не просто убийство, нет. Он не станет пачкать руки — ни об тебя, ни об меня, — у Голдвы на уме другое.       — Ты знаешь, что он задумал? — спустя недолгое молчание, куда более хладнокровно, обуздав себя и внутреннее отторжение, спрашивает Хао. Он не поворачивается к нему лицом, но Королю и не нужно: благодаря обостренному умению считывать людские ауры, он прекрасно видит, как норов и гнев, эти активные, яркие и слепящие эмоции, мутируют в телесной оболочке, леденеют, покрываясь коркой из расчетливости, желания все контролировать и предугадывать исходы, а главное — посыпаясь толикой… тревоги. — От и до?       Очевидно, Хао не только к себе применил сказанное — ведь в этом мире, как Король узнал от Ханы, есть и другие вещи, люди, о которых он иногда или чаще обычного думает и даже волнуется.       Их преждевременная связь с Милли Короля не интересует, однако сейчас выступает неплохим рычагом давления, которым так же может — если не уже подумывает, — воспользоваться Голдва.       — Мне известен его план, — но Хао ответ не устраивает.       — «От и до»? — настолько, что нарушает «протокол», прибивая к месту взглядом. Оборачиваясь резко, колко, властно, отчего невольно холодок пробегает у Короля между лопаток.       Ему требуется несколько секунд, сморгнуть наваждение пережитого Турнира, а после — поднять голову и с вернувшимся спокойствием выдержать напор.       — Плюс-минус погрешность другой вселенной.       «То есть, ты даже не уверен, свихнется Голдва или нет?» — хочется ему воскликнуть, но Хао молчит. Не из вероятности вновь затеять драку — но от разумной, доселе не произнесенной мысли: если Вайолет попала к ним из другого мира, разыскивала Королеву-Анну, а сейчас и недо-Король в лице братца так же провалился сюда, то, вполне вероятно, их вселенные похожи намного сильнее, они и вправду параллельны — с той лишь разницей, что теперь, опираясь на опыт своеобразных «предков», можно не допустить или исправить их ошибки.       Последний кусочек земли исцеляется.       — Я слушаю, — Король встает с поляны.       Он не показывает чрезмерной радости — короткой улыбки достаточно в качестве реакции, — однако на душу набегают волны облегчения. Король не отряхивает джинсы — магия Короля Духов и ее запреты не позволяют надолго оставаться грязным, — убирает руки в карманы толстовки и тут же их опускает вдоль тела, оглядывается справа, слева, как если бы их мог кто-нибудь подслушать.       — Не здесь. За тобой явно следят, а я не хочу, чтобы Голдва раньше времени или вообще узнал обо мне и параллельных мирах, — звучит разумно, однако Хао не упускает возможности, когда Король разворачивается спиной, вставить шпильку.       — Но я удивлен твоему приходу. Что, умений женушки в этом мире не хватает? — зря.       Король останавливается.       — Кстати о моей жене…       И голова Хао дергается влево.       — Воу! — не удерживается Йо. Ему и самому неоднократно хотелось врезать брату.       Удар настолько неожиданный и резкий, что он не успевает выставить блок; в глазах пестреет, а боль — жалящая, шипящая, — обжигает одновременно скулу, щеку и край рта. Хао прикусывает губу, отчего к ссадинам добавляется еще одна кровоточащая рана, и тихо ругается. Король смиряет его взглядом куда более холодным, но не самодовольным, говорящим без слов.       — Мне тут птичка напела про твое к ней отношение, и я бы любезно попросил тебя так больше не делать, — он потирает костяшки, смазывая с них следы крови, тогда как Хао сплевывает сгусток в траву. Выражение лица оставляет желать лучшего у обоих братьев, однако никто не продолжает и не превращает в какой-то мере (даже с точки зрения Хао) заслуженный удар в полноценную драку.       Они смотрят друг на друга несколько секунд, после чего Король вновь разворачивается, а раны исцеляются. Еще не хватало встревожить Анну потрепанный видом.       Впрочем, ей и без того, когда они оба появляются в ее гостиной, есть, о чем побеспокоиться.       Как минимум, о Хао Асакуре, возникшем вновь после недавней совместной победы над Вайолет, окончания союза и неоднозначного завершения (завершения ли?) их отношений касаемо друг друга.       — Нет-нет-нет, ты не мог… — шепчет она в крайней степени потрясения. — Йо, в мире четыре миллиарда людей, и ты…       Осекается, не зная — хочет она выпалить нечто нецензурное или же боится уничтожить то, почти неощутимое, рожденное между ней и Хао небывалым трудом. Ее сердце ухает вниз, настроение портится, в то время как мысли взрываются, сознание рябит: что, если Хао случайно или специально проболтается? Что, если Король узнает о союзе — что она ему скажет, как оправдается? А главное… что, если впоследствии, через Хао, через Короля обо всем узнает Йо из их вселенной? Этого нельзя допустить!       — Понимаю, как это выглядит, — старается успокоить и одновременно ее заверить Король, но Анна отворачивается, морально закрывается. Нет-нет-нет. — Но он — единственный, на кого я могу положиться и к кому Голдва не будет присматриваться больше обычного.       — Не в этом дело, — замечая состояние Анны, Эна приходит на помощь. — Я уже знаю ответ, но все же спрошу для проформы: ты в курсе, что он, — она указывает на Хао, — убил ее, — теперь на Анну, — сестру?       Король зависает.       И тут же загораживает Хао собой. Тот в презрении морщит нос: он что, хочет его защитить?       — Плевать, — но Анна не собирается слушать ни оправданий, ни подколок в попытке вскользь все объяснить. Она глотает неуверенность в себе и своих поступках, долбит мандражом низ живота и пускает остатки силы воли, чтобы не сжать кулаки и тем самым выдать себя. — Ты хотел что-то рассказать?       Но лишь сильнее выдает. Король смотрит на нее, и его вдруг осеняет: один из аргументов, что они с Хао еще не прошли период адаптации, принятия (о прощении пока не может быть и речи даже в их мире) и притирки двух сложных характеров, неожиданно упирается сам в себя и в их вчерашнее путешествие в Королевство Шаманов — где Анна неоднократно говорила, спрашивала и отвечала о Хао без какой-либо агрессии.       Когда все — от убийства Нины, их нежелательных отношений с Милли до ожидаемой опасности для Йо в этом мире, — абсолютно все в ней должно орать, топать ногами и верещать, что «Король — идиот, как он смеет, как он может», тогда как она…       Стоит спокойно рядом, пусть не особо глядя на Хао, не бросается на него с кулаками, оружием, проклятиями и криком, а главное — невероятное и вводящее в ступор, — зарубает диалог на корню, не идя на контакт.       — Вы закончили? — спрашивает Хао, теряя терпение.       Анна коротко отвечает:       — Да, — чем одновременно окунает и вытаскивает из проруби размышлений Короля, вынуждая смотреть в удаляющуюся спину: Анна с Хао уходят на кухню, и последний ведет себя так, словно бывал здесь неоднократно (смутный звоночек, можно ли его развить?). Король недолго думает.       — Эна? — хранительница хмыкает.       — Нет, — и отрезает последнюю возможность узнать не напрямую. — Тут либо расскажет она, либо не расскажет никто.       Вполне ожидаемо, сносно логично и до чертиков в ее стиле — с акульей ухмылкой, отказывая скорее из едкого характера, нежели из чистого стремления сохранить чужие тайны. Эна скрещивает руки под грудью, вынуждая тьму на ней монструозно всколыхнуться, доведя до тошноты, и пропадает в сиреневой дымке.       Да, пожалуй, сходство с Ллойд у них налицо.       Однако, не имея другого выбора, Королю приходится повиноваться: отодвинув животрепещущую тему в дальний угол сознания и поставив заметку «расспросить позже Анну» (Хао вряд ли скажет ему много, и тут уже вредность характера явно сыграет свою роль), он возвращается на кухню к остальным.       Хао с Анной молчат. Между ними нет напряженности, присущей заклятым врагам (Хао вряд ли ее жалует, ведь наравне с Йо, она так же считается будущей Королевой Шаманов в их мире), скорее — невысказанность и полу-провальные попытки именно Анны эту невысказанность скрыть.       Король делает вид, что ему безразлично, хотя еще минуту назад упорно бы настоял на разъяснении, и встает у кухонного стола — напротив обоих, — для удобства отодвигает стул, в этот раз не собираясь на него садиться.       — Ты в Англии давно был? — неясно для других, но очевидно для себя, Король начинает не совсем издалека — для простоты и наглядности эксперимента.       Хао хмурится. Они были с Милли в известном музее — рассматривали, по ее словам, популярных в обычном мире людей, сделанных из воска, а после — мрачно шутили на тему возможного заточения заживо. Воск плавится при довольно высокой температуре, и, попадая на кожу, быстро остывает, въедаясь в нее, срастаясь с ней, отчего все попытки его содрать приведут и к снятию кожи; они напугали рядом стоящих детей разговором о медленной и мучительной смерти от обезвоживания и голода, после чего Милли с облегчением вздохнула: благо, это лишь их разыгравшаяся фантазия и неплохая тема для фильма ужасов.       Вроде бы, они ходили туда в июле — Короля… тьфу, Йо интересует такая мелочь?       Но Король, видя заминку, расценивает ее по-своему:       — Может, лет пять-шесть назад? — дает возможность Хао зацепиться за свои слова, напасть на определенный след.       — Нет, — Хао перебирает в уме всех приспешников, где и в каком состоянии их находил и предлагал к нему присоединиться, несколько лет скитаний по континентам, пока его физическое тело подрастало, а жаждущие выследить и убить «подарки судьбы», как их называл Маркус, сгорали в собственном энтузиазме, ничего не добиваясь. И повторяет тверже. — Нет, в тот период я там не появлялся. К чему ты клонишь?       Последнее сквозит раздражением, но даже так Король не спешит.       — Хорошо, — напротив, будто специально оттягивает момент. Король кивает, отчего Хао с Анной теряются в догадках, не переглядываясь между собой по понятной причине, создает из воздуха бежевую папку — по типу тех, какими был завален кабинет Голдвы, — и, выудив из нее небольшую фотографию, протягивает брату.       — О нет, — шепчет Йо, увидев знакомого ребенка. Светло-зеленые волосы и голубые глаза, период «пять-шесть лет назад» и Лондон. Он не знает, как это возможно с ответом Хао, обещал не загадывать наперед, ведь всегда проваливается в своих догадках, но уже знает, понимает и не может поверить к чему все идет. Возможно ли это?..       — Тебе о чем-нибудь говорят имена «Лиам и Джейн Дителы»? — черт.       Хао переводит взгляд на фото, потому что на слух они не кажутся знакомыми: вышколенные на английский манер, при этом не скрывающие обоюдной нежности и дружелюбия в общей картине; маленький сын сидит на коленях у матери, когда отец стоит позади — он честно напрягает память и пытается выудить из ее чертогов хоть что-то…       — Нет, — но увы. — Впервые вижу.       Хао бросает фото обратно на стол. Король другого не ждал.       — Ты убил их, — поэтому стреляет сразу. Рука Хао останавливается на полпути до бежевой папки, а сам он поднимает на него глаза с немым вопросом «Я неясно выразился?».       — Быть может, — голос пронизывается сталью, — в вашей вселенной и да, но здесь я не убивал так много, чтобы забыть.       Это во второй его жизни, когда он повстречал Акане, список умерших мог протянуться до Китая, а раскуроченные и обезображенные лица были как одно.       — В нашем мире их тоже убил ты, — но Король продолжает настаивать. — Вернее ты, но не ты.       И выдает нечто сумбурное и нелогичное. Хао всерьез сомневается в адекватности брата.       — И пока ты не решил, что я совсем тронулся умом, скажу: по пути в деревню Добби ты встретишь мальчишку — Лайсерга Дитела, — который будет уверять тебя и остальных, что восемь лет назад ты счел его отца, Лиама, хорошим даузером и предложил вступить в свои ряды. Но он отказался, и ты не нашел ничего лучше, чем убить его вместе с его женой на глазах у сына.       Хао вновь смотрит на фото: улыбчивый мальчишка, благоговеющий перед родителями, мать, нежно прижимающая его к себе, и отец, не способный скрыть даже под хмурыми бровями безмерную любовь и уважение, — они словно образец примерной и счастливой семьи, взятый со страниц журналов. Одно только неясно…       — На кой черт мне предлагать даже хорошему даузеру присоединиться, если все что нужно о деревне Добби, в том числе и ее местоположение, мне уже известно? — Король почти неуловимо кивает: да, в их вселенной у Хао был тот же аргумент. — К тому же любимая жена, работа, семья… слишком много рычагов давления, чтобы в нужный момент он дал заднюю «во имя важного».       — Ты прав, Лиам мог легко сорваться с крючка, по сути, он вообще не был тебе нужен, — соглашается Король. — И тем не менее ему предложили перейти на твою сторону, а после — жестоко убили, и главное в том, что сделал это не ты, а твой клон.       По правде говоря, все вскрылось почти случайно: будучи ярым противником Хао, Лайсерг всячески настаивал отправить его из Королевства восвояси; он считал, что произошедшее — лишь часть плана, и даже без шаманских сил, находясь в непосредственной близи от Короля Шаманов, Хао может выкинуть нечто из ряда вон. Однако, не встретив поддержки в лицах Йо и Рена, поняв, что решение окончательно, Лайсерг в порыве гнева напал на Хао: ослепленный, он кричал о том, что тот убил его родителей, а когда в ответ получил лишь непонимание и пренебрежение, отчего едва не задохнулся, Лайсерг на долгое время исчез из Королевства, посвятив себя работе и поискам уже сбросившего на тот момент маску Голдвы.       Скандал замялся бы сам собой — в конце концов, Хао был не безгрешен, Король с Реном это понимали и не собирались извиняться за случившееся, но Хао извинений и не ждал, несмотря на то, что по его мнению, брошенному комментарию, он понятия не имеет, о чем и каких родителях идет речь.       — Пусть сперва вылечит мозги, а уже потом гонит на людей! — растирая ушибленное плечо, Хао проходит мимо Милли и неосознанно запускает цепочку, перевернувшую сначала ее картину мира с ног на голову, а потом и остальных.       Став свидетельницей их первой встречи в Америке, увидев гнев и ненависть, обиду и скорбь в тринадцатилетнем Лайсерге, жаждущем отомстить, Милли знала: такое не подделаешь и не разыграешь, к тому же не обвинишь просто так — Йо показался ему знакомым, он был почти точь-в-точь как Хао, которого они тогда еще не знали как «злого брата-близнеца»; Лайсергу незачем было врать и обвинять Хао в том, чего он не совершал. Впрочем, как незачем и Хао отрицать содеянное, ведь за многие поступки в прошлом он взял на себя ответственность — признавал, смирялся, в редких случаях, когда его хотели выслушать, он мог извиниться, ведь в свое время считал это единственно верным и правильным решением, но ошибся.       Ситуация была странной с обеих сторон, поэтому, дождавшись пока Хао успокоится, Милли без какого-либо упрека, показав фотографию, спросила, точно ли он не помнил убитых родителей, а когда получила спокойный, но не менее твердый отрицательный ответ, впала в недоумение.       Кто же неправ?       Как оказалось — никто, и сразу оба.       Освоив перемотку времени, Милли рискнула воочию увидеть, что произошло с родителями Лайсерга, и, если потребуется, привести Хао и ткнуть его носом в доселе неизвестную амнезию, заставить извиниться перед Лайсергом и упрекнуть мужа — как он мог забыть тех, кого убил? Это ведь не случайно на букашку наступить! — но когда стены с потолком в скромно убранной гостиной вдруг вспыхнули, искры из людской ненависти и агонии, крики закружились вокруг, она уже готова была с обожженными от слез щеками выбежать прочь и привести план в действие…       — Боюсь, твоим маме и папе пришлось уйти, — как этот голос — спокойный, шелестящий и бесконечно опасный, привычно направленный на врагов, — застает врасплох.       Милли оборачивается — но не потому, что ей страшно, она хочет увидеть его лицо и то, каким Хао Асакура был в прошлом, до их знакомства, с каким видом убивал и нападал на людей, оставляя после себя горечь утраты, разруху и порушенные судьбы, нет. Она оборачивается потому, что слышала этот голос совсем недавно, и никак не могла слышать сейчас.       У Хао с Лайсергом ведь не такая большая разница в возрасте — пара-тройка лет, — однако почему второй звучит и выглядит, реагирует как ребенок, когда первый… нет, это слишком странно — чересчур, неправильно: его рост, лицо, манера речи, мимика и жесты — абсолютно все выглядит так, словно он на втором раунде Турнира, хотя сейчас ему должно быть… сколько? Семь?       — В тебе много ненависти, она тебе еще понадобится, — нет, здесь определенно что-то не так. Зачем Хао делать упор на будущем, говорить, что они еще встретятся? Зачем вообще было ждать, пока прибежит маленький Лайсерг и увидит, кто убил его родителей, если отказа вполне достаточно, чтобы понять: дальше им не по пути? Посмотреть, как кожа слезет с лица и волосы расплавятся, подобно воску?       Дителы не сделали Хао ничего, чтобы он упивался их гибелью и мучительной смертью, поэтому и радости с облегчением или садистским удовлетворением бы не получил, тогда зачем?..       Казалось бы, простой вопрос, но на него нет ответа.       Хао мог вымахать благодаря неоднократному перерождению или придуманной технике (как-никак Асакуры все еще за ним охотились и нужно было дать отпор), однако именно многозначительное «Мог же?» становится переломной точкой в расследовании Милли: ее любопытство, желание увидеть Хао в прошлом и как, в каком состоянии и кому он предлагал встать на свою сторону (убедившись и подтвердив его слова, что, в основном, Хао набирал обиженных и побитых жизнью детей и подростков, но никак не цветущую и ни в чем не нуждающуюся семью, вроде Дителов) подтолкнуло не только увидеть все это, но еще и ввергло в самый настоящий ступор, потому что… Хао был ребенком.       Немного щуплым и жестким, практически сухим из-за растительной диеты и уже начавшихся тренировок; с несуразными, длинными конечностями и хвостом волос, едва доходящим до лопаток. При нем не было его выдающихся серег с изображением звезды и громоздких ботинок, похожих на конструктор лего, бежевое пончо скрывало тело по колени, спрятанными за красными штанами без ремней и темных вставок.       Он обращался к другим надменно, смотрел снизу-вверх и не стеснялся разницы в росте. Хао ориентировался по пылающей злобе, жажде отомстить и стереть конкретных людей или несправедливый мир в целом с лица земли, предлагал свою альтернативу будущего в виде Королевства Шаманов, где не будет места гонениям и человеческим страхам, где природа не будет страдать от неблагодарных и жестоких, эгоистичных людей, — и многие соглашались, принимали руку помощи, которую после он почти незаметно, в брезгливости, вытирал о пончо, уже тогда относясь с недоверием и пренебрежением к своим же людям. Но главным было не это.       А то, что Милли увидела несколько отказов — по причине недостаточно сильной и мотивирующей к действию ненависти или преждевременного разрешения конфликта в семье или с окружающими, один оказался слабее, чем ожидалось, и печальным итогом для него стал суицид, — и Хао никого не сжег и не покалечил.       Он предлагал взаимовыгодное сотрудничество — даже не «помощь» или «соратничество», — единожды, и если человек колебался или, тем более, отвечал ему отказом, не видел смысла настаивать или уговаривать — он считал себя выше этого: в мире живут десятки и сотни тысяч шаманов, готовых зайти намного дальше, — так есть ли смысл тратить время на несведущих?       — Я тебя услышал, — Хао смиряет человека надменным взглядом и исчезает прочь, тогда как его более старшая и агрессивная копия на другом континенте сжигает дотла дом Дителов с владельцами внутри.       Милли специально вывела два события параллельно — она не могла поверить, что кто-то (впрочем, на тот момент уже была очевидна личность зачинщика) использовал внешность Хао, чтобы убивать направо и налево. А главное — как продумано: ведь с его репутацией и после всех разрушений, причиненного вреда, ему бы никто не поверил.       Разумеется, если бы у него не было рядом Милли со способностью путешествия во времени и обостренным чувством справедливости. Обрадовавшись (насколько это возможно в данной ситуации) вспышке любопытства, Милли отследила клона до его перевоплощения, вынырнула из прошлого и направилась прямиком к Йо и Лайсергу, не без чувства выполненного долга (и небольшой толики сожаления, если быть честной) разрушив годы мстительной одержимости последнего.       Для Лайсерга это стало ударом — все, во что он верил и чем жил вплоть до встречи с Йо на Турнире, разбилось. Он столько лет гнался за Хао, истязал себя тренировками, вызывал на поединки сильнейших, к которым после победы относился не лучше, чем когда-то клон Хао отнесся к нему (а порой и хуже), однако в пучину отчаяния и беспросветного мрака не дали упасть Йо и сублимация в работе: сколько еще таких же, как он — безнадежно и безуспешно рыщущих, гнобящих и обвиняющих себя, — ходит по миру, веря в иллюзию, обман, уловку Голдвы?       Поиски держали его на плаву, позволяя вместе с этим прорабатывать (очень сомнительными) методами психологическую травму, увидеть ее под другим углом и спустя долгое время наконец с чистой совестью и облегчением проститься с отцом и матерью. Способности даузера помогали найти людей и связи между ними (как оказалось, Голдва шел от противного и обращался к тем, кто стопроцентно откажется, но мог убить и согласившихся, главное — чтобы некто его заметил и захотел отомстить), а отзывчивая Милли с помощью перемотки времени и составленных Лайсергом списков подтвердила не один случай, не два, а…       — Двести восемьдесят три, — рядом с делом Дителов материализуется полуметровая стопка таких же папок.       — Сколько?! — изумляется Йо.       — Ровно столько жертв насчитывается с тысяча девятьсот девяносто третьего по девяносто восьмой год. Отличительной чертой каждого случая является взрослая внешность, позволяющая через пару лет опознать тебя-настоящего.       Анна с Хао впервые переглядываются. В ее глазах, помимо шока, плещется нечто еще.       — Нину убил я, если ты это хочешь услышать, — после чего она опускает взгляд. Да, было глупо надеяться на другой ответ: они ведь неоднократно это обсуждали, и Хао никогда не отрицал своей причастности, а рассказ Линдси и невозможность Анны отомстить за завершенный «спор» окончательно подтверждают. Сам он переключается на Короля. — И это все?       Чем сбивает с толку.       — Тебе мало? Я только что рассказал тебе…       — Что у старика поехала крыша, и он спит и видит, как чужими руками отправляет меня на тот свет? — но Хао перебивает его, не дослушав. — Возможно, я открою тебе секрет, но здесь нет ничего нового и интересного: половина мира меня хочет убить. В том числе она, — кивает на вздрогнувшую Анну, — и даже ты.       — Но я не убил тебя! — попытка противопоставить.       — Скажи это нашему Йо, — которую тут же разбивают. Король сухо поджимает губы. Хао знает, о чем он думает, несмотря на разницу в целую вселенную. — Как только мы встретимся, его «предназначение» тут же поменяется, а если не справится, дед с бабкой соберут армию точно так же, как это было на предыдущем Турнире. Так какая разница, хочет меня убить три или сто три человека?       — Но зачем-то ты же пришел? — толика надежды, Король звучит жалко.       — Чтобы узнать, насколько вы наивны, — но Хао никогда не пронимала такая жалость.       Сбросив волосы с плеча на спину отточенным движением, он не смотрит на Анну (на удивление, не проронившую ни слова за весь диалог) и разворачивается, чтобы вспыхнуть в столбе пламени.       — А если я верну часть твоей души? — как неожиданное предложение Короля заставляет остановиться.       — Йо! — а Киояму — впервые открыть рот. Она встревоженно подпрыгивает к нему, хватая за локоть. — Ты сошел с ума?!       Кричит шепотом, словно Хао не было рядом или ему было хоть каплю интересно; старший брат поворачивается к младшему лицом, и Король мягко отводит Анну в сторону: это их дело, они разберутся вдвоем. Хао обнажает клыки в оскале.       — А ты, я погляжу, в отчаянии.       — План не сработает без тебя, — но попытка уколоть проваливается. Каким бы жалостливым и растерянным он ни был секунду назад, Король возвращает себе убежденность и твердость духа, приправленную незнакомой и, даже можно сказать, неподходящей хмуростью. Отчего Хао, пусть он и не признается, становится любопытно: что это за план такой и какую роль он в нем должен сыграть, почему Король готов выложить на стол абсолютно все (может ли Хао попросить что-нибудь еще?) ради его участия?       — Йо, — возобновляет тихо Анна уже без прежнего напора. О, любопытно, это он так повлиял? Что привычно громкая и бронебойная, она стоит сейчас, как девчонка перед старшим, размышляя, взять его и потянуть за рукав или нет.       — Правильно, Йо, послушай ее: твое предложение — форменное самоубийство, и мир уж точно не оценит. Поэтому, давай сделаем вид, что это было разовое помутнение рассудка? Я ничего не слышал и, ради всего святого, не позорься.       — Мир не оценит, если к власти придет полоумный, а я ничего не сделал вот уже второй раз! — но неожиданно он продолжает упорнее, тверже. Брови окончательно сходятся на переносице, и энергия Короля Духов, трепещущая, пестрящая и полнящаяся воспоминаниями прошлого, из их вселенной, виражится вокруг. Король сжимает кулаки, но не в гневе. — Поэтому прошу — дай мне еще один шанс. Один разговор, и я верну часть твоей души, которая сейчас находится во мне.       Может, в их мире вправду произошло нечто ужасное? Ну, не может же быть Йо настолько наивным и глупым, чтобы уповать на Хао — вроде как главного врага всего человечества, у которого, по мнению многих, если не всех, нет ничего святого, а характер состоит сплошь из низости и фальши? С другой стороны, даже если так, то каким боком его это касается? Помогать добру, временно затесавшись в их ряды, — чтобы что? Потом получить предательский нож в спину, ведь с самого начала и по прошествии всего они были и будут по разные стороны баррикад, и подобный исход вполне логичен: Асакуры по-прежнему давят на Йо в этом мире, а остальные, с прибавкой более двухсот человек, которых Хао якобы убил, считают его опасным, заслуживающим смерти.       Возвращение половины души, забранной при рождении, могло бы существенно облегчить ему жизнь: с ней проще нарастить привычные силы, возобновить практики прежде отложенных техник, пополнить энергию фуреку, а впоследствии — суметь противостоять большему количеству людей (или не проигрывать и играть вничью в битве с сумасшедшей, как Вайолет, например); Хао был бы идиотом, если бы отказался, тем более — Йо сам предложил.       Однако взгляда на Анну хватает, чтобы память ударила по макушке набатом. Прошлое научило его не прыгать сломя голову в подобные, вначале кажущиеся заманчивыми и беспроигрышными (он ведь все еще может предать их первым, не выполнить свою часть плана), предложения и авантюры.       — Если я сейчас соглашусь, а потом откажусь, тебе проще-простого будет дать заднюю, — замечает Хао, и Король не отрицает.       — Я могу вернуть ее даже при твоем отказе.       — Чего?! Йо! — восклицают одновременно Йо из будущего и Анна, но если первого Король не слышит по очевидным причинам, то вторую будто специально пропускает мимо ушей. Хао удивился бы так же, если бы не одно «но»: его предложение не просто глупое, оно чертовски умно.       По крайней мере, в общей картине. Хао в любом случае наведается к Йо за тем, что принадлежит ему по праву — он не позволит умереть брату с частичкой его души и ключом к оставшейся силе, однако сразу после извлечения Йо, очевидно, погибнет. Поглощение одной и той же души дважды не прибавит Хао сил сверху, поэтому, предлагая нечто подобное вне зависимости от решения Хао, Король снимает с себя и Анны головную боль в его лице и дает сосредоточиться на Голдве.       При этом, упомянув повышенное количество жертв, убитых его клоном, он дал понять Хао (впрочем, тот знал и без него), что без второй половины души ему будет тяжело, если не невыносимо; Хао она необходима, если он решил бороться с Голдвой в одиночку — Анне с Королем ничего не стоит, избрав путь не активного противостояния, а отдаленной хитрости, выставить его вперед на сцену и остаться наблюдать, пока Голдва, участники Турнира и все те, кому он якобы по жизни насолил, его не добьют.       Предложение Короля дано вовремя — как не единственный (скорее всего) козырь, побуждающий Хао выслушать еще одну, очевидно, слезливую или не особо интересную историю, — и вполне заманчиво; по сути, Хао ничего не теряет — наоборот, ему больше не нужно будет наблюдать и думать о благополучии Йо и его тренировках, чтобы душа, находящаяся в нем, росла вместе с единением с хранителем, количеством фуреку и физической мощью; он просто получит все и сразу.       Так что же, при наличии выбора — отказаться или согласиться, — у Хао его толком и нет?       Хао ехидно щурится. А Король оказался не так прост; скорее всего, если бы Хао сразу сказал «да», вопрос бы не возник и был бы спрятан до нужного момента — когда Хао бы стал размышлять: продолжит он действовать с Королем и Анной или же отделится, пойдет своим путем.       — Хорошо, — неосознанно или нет, Король облегченно выдыхает. Прежняя хмурость растворяется, и ей на смену приходит привычная расслабленность, кроткая улыбка. — Раз ты так настаиваешь, я согласен: давай поговорим.       И разбивается о растерянность. Края рта Короля падают вниз, а Хао напрягается: неужели, он так далеко не думал и сейчас судорожно ищет повод соскочить?       — Хорошо, — Король повторяет с неясной, неразборчивой смесью эмоций, которые Хао не может прочитать. Что это? Смятение? Страх? Неуверенность? Кажется, он одновременно испытывает все и ничего. — Но не сейчас — мне нужно подготовиться. Не против перенести его на вечер?       Что ж, вечер не так уж далеко, у Хао есть пара дел, которыми неплохо было бы заняться. Главное, чтобы Хао, когда придет сюда вновь, как идиот понадеявшись на нечто адекватное, не начали вдруг кормить «завтра» и «потом».       — У тебя одна попытка, Йо. Больше я не дам, — поэтому он сразу разграничивает. В конце концов Хао с самого начала рассчитывал и разрабатывал план без предложений третьих лиц, и он ничего не потеряет, вернувшись к нему. Надежды же и вера в лучшее, что на него свалится благосклонность свыше, — удел ленивых и глупцов, Хао не входит в их число.       Король кивает.       — Поэтому мне и нужно подготовиться — чтобы не облажаться, — Хао хмыкает: пожалуй, да, он именно что «облажается», если упустит невероятную благосклонность и последний шанс привлечь Хао к плану, который, по словам Йо, «невозможен без него».       И все же, что это за план такой? Выставить Хао злодеем, пока они втихаря будут пытаться отменить козни Голдвы? Возможно, вполне в духе Йо, но не Анны — она по натуре и характеру не сможет, даже если захочет, не станет молчать.       Впрочем, как и сейчас. Хао видит: ее распирает от возмутительного предложения — вероятно, Хао придет вечером, а Короля уже нет если не в мире живых, то в этой вселенной, и, заручившись полученными знаниями, Анна взвалит все на себя и по обыкновению попытается разобраться, спасти планету сама.       Воспоминания прошлого и участие Милли проносятся в нем, омрачив поток мыслей, однако Хао быстро их прогоняет.       — Тогда до вечера, — произносит он, не добавляя «если доживешь», и исчезает.       До вечера оставалось несколько часов, но они быстро пролетели, и вот — Хао стоит на заднем дворике дома Киоям, не ассоциирующемся ни с чем хорошим (сколько всякого здесь и в отдельных его комнатах происходило), прохладный ветерок подступающей осени ласкает прикрытые веки и подталкивает совсем немного, глубоко вдохнув аромат листвы и шумного города, улыбнуться.       — Хао? — к несчастью, мимолетная нега быстро испаряется. Король Шаманов, брат, из другой вселенной появляется на небольшом деревянном помосте, в который выливается комната в задней части дома, и убирает руки в карманы белой (и как только умудряется не испачкаться?) толстовки. На лице играет неприкрытое, облегченное удивление, впредь не омраченное тревожностью или озабоченностью, плечи расслаблены.       — Только не говори, что не ожидал меня увидеть, — Хао, прежде стоявший спиной, поворачивается лицом к Королю. — Ты хотел поговорить, и вот я здесь: о чем?       Король кивает, ловко балансируя на планке отношения внутри Хао между сомнением и отвращением. Как можно быть таким простым и одновременно сложным? До безобразия наивным и при этом хитрой лисой?       — Да, но говорить буду не я, — он отступает назад, указывая себе за спину. Хао напрягается, готовый к очередной уловке или отказу; нет, он больше этого не потерпит… — а она.       И пока Хао не успевает насторожиться, чтобы его прервать, создать меч из магии огня и напасть первым (очевидно, к чему-то подобному все и шло), рядом проносится невероятно легкая и подвижная энергия фуреку — настолько знакомая и одновременно далекая, что Хао просто переключиться и трудно вспомнить, где он ее встречал и кому она принадлежала.       «Она» — разум цепляется за слово. Король просил несколько часов на подготовку, и знакомая энергия фуреку — в голове Хао взрывается миллион мыслей и возможных кандидатур, пока не останавливается на одной — запретной, но при этом доступной для призыва Короля Шаманов. Нет, он не мог… если он только посмел покуситься, притронуться, о чем-то попросить ее…       К счастью, фигурка появляется раньше, чем мысль заканчивает свой ход. Хао искренне удивляется, и рука, готовая выхватить боевой меч, опускается. Он смотрит на нее во все глаза и не может — хотя почему нет? Ее ведь призвал Король — поверить, что видит здесь, сейчас, раньше положенного срока, перед собой…       — Эллейн?