Сыграй со мной

      Я бежала по длинной лестнице больницы, в которую увезли Луи. Медсестра сказала мне номер палаты, но в каком именно крыле она находится, никто мне не сказал: ни медсестры, ни санитары, ни пациенты, которых я встречала по пути и пыталась расспросить; всем было все равно. Они смотрели на меня, как на сумасшедшую. Наверное потому, что мои волосы превратились в один сплошной растрепанный узел, кофта нелепо торчала по бокам, заплаканное лицо было красное и опухшее, а, вдобавок ко всему, мой голос от плача и криков на поле охрип так, что я пугала каждого, к кому обращалась. Именно поэтому я полчаса потеряла на поиски нужной мне палаты и еле тащила ноги.       Около палаты номер 119, в которой лежал Луи, стояли два доктора, которые оживленно разговаривали о пациенте. Вероятнее всего, они говорили о Томлинсоне. Я притаилась за углом, чтобы не мешать, но в то же время мне хотелось знать: что будет с Луи?       — Парень хороший, конечно, — как-то слишком грустно заявил один из докторов. — Жаль, что у нас нет другого выхода.       — Все-таки решили ампутировать ногу? — спросил второй, и у меня перехватило дыхание.       Ампутировать? Нет! Нет, пожалуйста, только не это. Он не заслужил этого! Он боролся, он победил, этого не может быть.       — Ничего ему уже не поможет, Адам, — доктор продолжал говорить, — ампутация будет произведена до колена и это единственное, чем мы можем облегчить его участь.       Дальше я уже ничего не слушала, мне было неважно, потому что главное я услышала. Ампутация конечности звучит слишком мягко, по-другому могу сказать, что это пожизненный приговор для футболиста.       Я подумала о Луи, узнал он уже или нет? Узнал ли, что совсем скоро забудет о той боли, которую причиняла ему травмированная нога, потому что ее уже не будет? Узнал, что скоро проверит на себе, что такое инвалидная коляска, костыли и протез нижней конечности?       Я не могла уже плакать, слез просто не было. Шок охватил меня так, что я уже не хотела вставать с холодного больничного пола, я хотела, чтобы доктора вновь пришли и сказали, что это шутка, просто какая-то шутка. Но они не пришли, а я уже знала — это правда.       Я думала о многом за время пока сидела, прижавшись к стене, и еще долго смотрела на табличку, которая немного криво висела на двери и на которой выводились четкие цифры 119. За этой дверью лежал Луи, а я сидела в нескольких метрах от него уже полчаса, но так и не заходила. И почему же? Потому что думала?       «О чем же можно думать, Лидия? — мысленно спрашивала саму себя я. — Посмотри, ты нашла палату. Посмотри в щелочку, за ней лежит парень, которого ты любишь и который, наверное, ждет тебя. Так чего же ты все стоишь и смотришь?»       И я вошла. Вошла в чистую и просторную палату, где на единственной койке лежал Луи. Он спал, а я видела, как его грудная клетка медленно поднималась с очередным вдохом и так же медленно опускалась при выдохе. Его нога была в гипсе, но я прекрасно понимала, что это лишь временно, чтобы обездвижить ногу, пока он не наберется сил и не придет в себя. А дальше… Я знала, что будет дальше.       Я тихо села на стул около больничной постели, но как только я прикоснулась своей рукой к руке парня, он тут же открыл глаза и на мое удивление громко и бодро, как будто и вовсе не спал, сказал:       — О нет! — я в изумлении распахнула глаза. Неужели он настолько не хочет видеть меня? — Лидия, у тебя чертовски холодные руки!       Я слабо улыбнулась, убрав руку, и посмотрела усталым взглядом на Томлинсона.       — Неужели я тебя так утомил? — он принял сидячее положение, и теперь мы находились еще ближе друг к другу.       — О, Томлинсон, поверь мне, я отлично провела прошедшие два часа, — я не пыталась быть уставшей и угрюмой, наоборот, я пыталась искреннее улыбнуться, но у меня плохо получалось. — Сначала я провела незабываемые двадцать минут в погоне за машиной скорой помощи, чтобы узнать, в какую больницу тебя повезут. Потом я бегала по этой же больнице в поисках медработника, который ушел с места регистрации, а я без него не могла узнать, в какой палате ты находишься. После я уже убегала от этого медработника, потому что не взяла халат и бахилы, за которыми выстроилась целая очередь; я не люблю ждать. Ах да, потом я бегала еще полчаса в поисках твоей палаты, когда от моего вида все люди прятались по углам и перешептывались. Ненавижу больницы…       — Да ты ходячая катастрофа, Рейнольдс, — парень насмехался надо мной, хотя в его взгляде я увидела вовсе не насмешку, а понимание. — Извини, я не смог выйти к тебе навстречу, понимаешь, дела были.       — Я тебе это еще припомню, Томмо, — я назвала его так, как называли его друзья, в таком случае мне показалось это уместным. — Ты должен был кричать мне из палаты, чтобы я быстрее тебя нашла.       — В свое оправдание я могу сказать, что оставлял тебе дорожку из капелек крови на полу.       — Ты даже не знал, что я приду, — я демонстративно скрестила руки на груди.       — Нет, — это уже было сказано не в шутку. — Я знал, что ты придешь. Я ждал тебя.       — И зачем же ты меня ждал?       — Я хотел спросить, — он сделал небольшую паузу, — Я понимаю, что так быстро никто не предлагает, ведь мы не так давно знаем друг друга. Я понимаю и то, что ты можешь отказаться, но я не смогу дальше крепко спать, если не рискну и не попрошу тебя… Лидия, пожалуйста, подумай перед тем, как ответить. Я верю, что ты сможешь простить всю мою глупость и…       — Господи, ты спросишь уже или нет?       — Ты можешь вернуть мне мой плакат?       — Что?       — Что?       — Томлинсон, — медленно вставая, я протянула по слогам фамилию парня. — Я убью тебя!       — Я не хотел бы умереть в больнице, но…       Парень не успел договорить, потому что я забрала его подушку и хорошенько ударила по голове, мой коронный приемчик. Парень не ожидал удара, но схватил меня за руку так неожиданно, что подушка упала на пол, а Луи резко потянул меня за собой, и я мгновенно оказалась на его кровати. Точнее сказать, я оказалась не на кровати, а на самом парне.       Я меня было последнее оружие, которое могло сработать против Томлинсона. Воспользовавшись моментом, я начала щекотать парня, надеясь, что он будет просить о пощаде.        — Не может быть! — мое лицо застыло в неимоверном ужасе, когда парень даже не вздрогнул от моей атаки, а лишь выдал тихий смешок. — Ты не боишься щекотки! Так нечестно!       Теперь я слышала заразительный смех парня, который эхом отдавался в почти пустой палате. Если бы не запах, вечно напоминающий, что это больница, наверное, я бы смогла представить себе, что мы находимся дома, но это было не так…       — Лидия, — чуть отдышавшись от смеха, тихо сказал Луи. — Ты единственный человек, который смог рассмешить меня в этой чертовой больнице. Ты единственная, кто не стал сидеть с поникшим лицом и говорить только «как жаль» или «все будет хорошо». Ты та, которая забыла, что я валяюсь с гипсом, начала бить меня подушкой и хотела замучить щекоткой…       Он не успел договорить, потому что, не удержавшись, я потянулась к его соблазнительным губам. И я уже не думала о том, что мы находимся в ужасно-белой больничной палате, которая пропахла лекарствами и бинтами, я не думала и о том, что, если кто-нибудь зайдет, то я буду выглядеть распущенной и глупой девчонкой, которая залезла на кровать к парню с переломанной ногой и не хочет его отпускать. Я думала лишь о Луи и о том, что мне нравится, как он держит меня в своих объятьях и целует. Наверное, описать этот поцелуй для меня нереально. Но вы можете представить, как целуются парень с девушкой, которые как дети не могли признаться в чувствах, которые опасались потерять друг друга, которые так долго ждали этого поцелуя. И вот он… Такой страстный, желанный и долгий, что дыхания просто не хватало. Два влюбленных, а на уме одно: никогда не прекращать этот поцелуй.       — Что за безобразие! — какая-то старая и ужасно злая медсестра ворвалась в палату, увидев нас в необычном положении. — Как вы смеете! Прекратите! Немедленно!       Но мы не прекращали, а наоборот только сильнее прижались. Нам было все равно, что подумает эта истеричная медсестра, мы думали только о нас двоих.       — Я сказала, прекратите! — она начала медленно подходить к нам, не скрывая своей злости. — Это больница! Я пожалуюсь главврачу!       Только после того, как она подошла почти впритык, мне пришлось слезть с койки. Луи ни капли не был смущен, когда же на моих щеках появился легкий румянец. Томлинсон крепко держал меня за руку, когда медсестра начала достаточно громко кричать на нас, зачитывая морали и правила поведения.       Я не могла сказать, что было приятно выслушивать ее упреки, но я чувствовала себя девчонкой, которую отчитывали за обычный поцелуй. Мы с Луи были как два подростка, которые держались крепко за руки и смотрели друг на друга одобрительным взглядом, тихо усмехаясь. Видно нашей «мамочке» не очень понравилось то, что мы даже не смотрели на нее, не говоря о том, что я ничего не поняла из ее длинного монолога. Медсестра еще раз что-то прокричала, размахивая руками, посмотрела рассерженным взглядом и выбежала из палаты, громко хлопнув дверью.       Мы рассмеялись, радуясь, что она наконец-то оставила нас одних.       — Я никогда не забуду ее лицо, — сказала я, усаживаясь на стул.       — Мне кажется, ты хотела сказать «я никогда не забуду этот поцелуй», — Луи с довольной улыбкой посмотрел на меня. — Лидия, твой парень…       — Его нет, — я ответила довольно резко и громко. — И его никогда не было, никогда, Луи.       — Ох, вот черт, — парень расплылся в улыбке, не задавая вопросов, наверное, потому что он уже знал все ответы на них. — А я-то уже представил себя крутым парнем, который увел девушку.       Я хотела уже ответить ему, но мне помешал стук в дверь, который тут же отдался эхом. После небольшой паузы в палату вошел доктор, которого я совсем недавно застала за разговором про ампутацию ноги. А я уже и забыла, что ждет Луи.       — Томлинсон? — доктор прошел ближе к койке, рассматривая какие-то бумаги.       — Да, — не слишком весело ответил Луи, и только сейчас я вспомнила, что даже не спросила, знает ли он об операции?       — Отлично, как самочувствие? — все те же заученные фразочки, как и у любого медика в больнице.       — Порядок, — я увидела небольшую улыбку на лице парня. — Почти не болит.       — О, совсем скоро она тебя не будет беспокоить вообще, — он опять начал смотреть в свои бумаги, одновременно помечая что-то в своих записях.       Как это понять, не будет беспокоить? Неужели Луи узнал, что его ждет? Почему они так спокойно об этом говорили? Почему же одну меня передергивает от одного лишь слова «ампутация», а они говорили об этом, как об удалении зуба. Я ничего не понимала. Луи с доктором, казалось, говорили о простых вещах, но я никак не могла войти в курс дела. Они говорили о боли в ноге, о гипсе, о дальнейших планах в спорте после реабилитации, о нагрузках и так далее, но ни слова не упомянули об операции. Неужели Луи решил ничего мне не говорить?       — Не волнуйся, Луи, — доктор говорил, чуть ли не смеясь. — Будешь бегать еще лучше, чем раньше!       — Вы действительно думаете, что над этим можно смеяться? — я не выдержала и задала вопрос, после которого в палате стало тихо.       — Ну, — медик мямлил что-то себе под нос, но потом громко выдал ответ. — Я не вижу повода грустить, это отличная новость, что Луи будет бегать, как раньше.       — Как раньше не будет в любом случае, — Луи сказал это не с грустью, но и веселья в его голосе не было.       — Я вас уверяю, — доктор опять подал голос, — Это небольшое медицинское вмешательство никак не повлияет на…       — Вы издеваетесь? — рассердившись, я вскочила со стула. — Теперь это так называется? Небольшое медицинское вмешательство?!       — Лидия…       — Девушка, успокойтесь.       — Я все знаю, — твердо произнесла я. — Я услышала ваш разговор в коридоре, доктор.        — Лидия, — Луи говорил с чувством вины в голосе, — Я не хотел тебе сразу говорить…       — Думал, что я испугаюсь? Убегу от тебя и забуду все, что было, потому что…       — Девушка! Здесь нечего пугаться! — доктор неожиданно вскрикнул, размахивая руками.       — Да хватит же! — я не выдержала, и мой крик опять привел всех в замешательство.       Почему они не хотят сказать мне, что происходит на самом деле? Почему они говорят, что все хорошо, но в этом нет ничего хорошего! Неужели они думают, что я не пойму? Казалось, что мы все втроем говорим на разных языках и не хотим понять друг друга, думая только о своем.       — Я слышала про ампутацию нижней конечности до колена, — мой голос тихо прохрипел в тишине. — Почему ты не сказал мне, Томлинсон?       — Ох, Рейнольдс…       — Минуточку! — Опять этот доктор.       — Да помолчите вы! — я сказала это спокойно, но мужчина притих.       — Лидия, — парень говорил тихо и не смотрел мне в глаза. — Я понимаю, как трудно тебе пришлось после того, как ты узнала об… операции. Я даже представить себе не могу, как ты так быстро приняла это. Ты ведь знала эту новость, только войдя в мою палату. Но ты вела себя, как ни в чем не бывало. Разговаривала, не затрагивая этой темы, шутила, смеялась, целовала… Луи сделал небольшую паузу, а я, воспользовавшись моментом, сказала:       — Это не имеет никакого смысла. Мне все равно, что…       — Вот именно, — теперь он смотрел мне в глаза. — Если ампутация ноги не пугает тебя, то я с уверенностью могу сказать, что ты идеальна, Рейнольдс, понимаешь? Я никогда тебе не говорил этого, но господи, как же я тебя люблю. Еще с первой нашей встречи я видел в тебе не напарника по футболу, а чертовски красивую и веселую девушку.       — Луи…       — Я лишь хочу сказать, — он вновь улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой, — Что ты доказала всем в этой больнице, что не из тех, кто боится трудностей и убегает, но…— он посмотрел на доктора, тем самым предоставляя слово ему.       — Пациенту необходима срочная ампутация, и вы слышали это, мисс Рейнольдс, — доктор говорил медленно, растягивая каждое слово. — Да, без операции Майклсону не обойтись!       — Что? — я не сразу поняла, что доктор имел в виду.       — Да, дорогая, Майклсон — тот самый пациент, о котором мы говорили около палаты Луи, — он почесал затылок и сказал уже намного веселее. — У Томлинсона лишь трещина, а для этого вовсе не требуется ампутация, понимаете? Гипсом, пожалуй, можно обойтись.       — Томлинсон! — Мой громкий, но в то же время радостный крик не мог не рассмешить парня. — Ты что, не мог мне сразу сказать?       Парня перебил очередной стук в дверь. Вошла молодая медсестра, которая выглядела намного дружелюбнее, чем прошлая. Скорее всего, уже весь медперсонал знает, какие же негодники целовались в 119 палате, и как нагло они хихикали, не обращая внимания на слова высокоуважаемой медсестры. Молодая девушка подошла поближе к доктору и сказала, что его ждут в операционной. Попрощавшись, мужчина вышел, но перед этим что-то шепнул медсестре, и та лишь кивнула в ответ.       — Эм, — девушка выглядела немного смущенной, — Совсем скоро к вам должна зайти медсестра, которая была у вас недавно.       Мы с Луи лишь тяжело вздохнули, намекая на то, что вовсе не хотим видеть ее снова, как брюнетка опять заговорила:       — Но, думаю, — она загадочно улыбнулась и украдкой посмотрела на нас обоих, — Я смогу задержать ее на чай не меньше, чем на полчаса. — Можете побыть наедине.       После всей этой суматохи мне хотелось лишь вновь прижаться к парню и ответить на поцелуй. Думаю, этого мне сейчас и не хватало. Медсестра все прекрасно поняла, хотя, мне показалось, что доктор шептал ей что-то именно по этому поводу. Она вышла, тихо закрыв за собой дверь.       — Так что, — я игриво посмотрела на парня, — Тебе все-таки отдать плакат?       — Думаю, — Луи приблизился ко мне, и теперь наши губы находились в нескольких сантиметрах друг от друга. — Совсем скоро этот плакат будет висеть в нашей общей комнате.       — Только не говори мне, что…       — О, да! — он уже знал, что я хотела сказать. — Я обязательно буду показывать его нашим детям и рассказывать одну интересную сказку о парне со сломанной ногой, который потерял веру в себя, и о девушке с мячом, которая смогла ее вернуть.

КОНЕЦ