***
В комнате стойко воняло краской и уличным суетой. Леви проснулась и чихнула — занавески вздымались от легкого весеннего ветерка. Она закрыла их — и снова в кровать, завернулась клубочком, носом к стене, спиной к гардеробу. Кажется, придя вчера домой, она переоделась в футболку и комбинезон, и сейчас спала прямо в них. Но ей было как-то всё равно. Хотелось спать и лентяйничать. Однако Леви не успела заснуть снова — в дверь громко постучали. Она поднялась, нахмурилась. Кто бы это мог быть? Неужели с работы?.. Нет, у неё отпуск, никто не осмелился бы её побеспокоить. Соседи? Нет надобности, она не шумела. Хозяйка квартиры? Но она заплатила за три месяца вперёд. Снова стук. Леви неохотно поднялась, нашарила в кармане невидимку, заколола волосы; в прихожей взглянула на себя в зеркало и, убедившись, что вид у неё не слишком заспанный, спросила: — Кто там? — Тот, кто не спит по ночам. Сначала Леви встала в ступор, но тут же встрепенулась и распахнула дверь. Она открывалась наружу, и Гажил резко отступил назад — ещё бы чуть-чуть, и... — Гажил! Что ты тут делаешь? Знакомый оскал, дерзкая ухмылка — Гажил был в строгой форме, идущей в диссонанс с чёрной копной и многочисленным пирсингом. Он лукаво смотрел на неё с высоты своего роста, и Леви он показался отчего-то слишком довольным. Сама Леви выглядела совсем по-домашнему: лямка комбинезона сползла с плеча, пучок на макушке походил на маленький взрыв, ворот футболки оголил лямку лифчика, а на щеке — совсем крохотное, еле заметное — красовалось белое пятнышко. Гажил не мог оторвать от неё глаз — было что-то в этой подростковой небрежности, в спокойной улыбке, грациозных руках, было... тёплое. Близкое. А ещё было что-то в воздухе — неприятное и резкое. Он принюхался. — Ты затеяла ремонт? — Я красила стену. — Одну? — Да. — Что это ты задумала, мелкая? — Заходи, покажу! Она взяла его за руку и повела в квартиру, не дав разуться — он еле успел закрыть за собой дверь. Леви подвела его прямо к стене. Гажил сначала не понял, но, приглядевшись, удивлённо поднял проколотые брови. — Ты что, всю ночь спала в комнате с не высохшей краской? Совсем из ума выжила? — Нет, я дала ей высохнуть! — Как? — Оставила окна открытыми, а сама пошла на пикник. — Что?! Мелкая, ну ты... — … я наложила заклинание неприкосновенности, Гажил. — Какое ещё заклинание неприкосновенности?.. Впервые слышу. — Эм, Гажил, вообще-то нас его обучили, прежде чем принять на службу. На теоретических курсах. Ты что, забыл? — Ах, это... м-м... я на них не ходил. — Как? — Так. Там скучно было. Ты же знаешь, теория... не моё. Леви усмехнулась — Гажил какое-то время смотрел в сторону, почёсывая затылок, а затем снова взглянул на стену. Кажется, он был заинтересован, но не впечатлён. — Думаю, если разукрасишь, будет неплохо. — Тебе не нравится? — Нельзя судить о недоделанной работе наперёд. — Доделаешь её вместе со мной? Гажил осёкся — Леви смотрела на него, улыбаясь, и в глазах её нежились кошки и закипал чайник — настолько тёплой и успокаивающей она выглядела перед ним сейчас. От неё пахло краской, горьким шоколадом и зелёным чаем; вся она была полна энергии и задора. Леви была готова к чему-то спокойному и весёлому — не к драке, приключению или расследованию, а простой, бытовой задаче, и предвкушение это передавалось с поразительной заразительностью. Быть рядом с ней, делать что-то постороннее и изредка обмениваться впечатлениями на секунду стало для Гажила великим соблазном... и недостижимой целью. — Конечно, не сегодня. Ты, наверно, пришёл по делу, верно? — ...Да. По делу. — Эх, как жаль. А я хотела ещё столько всего сделать... — Но эти дела не касаются работы. — Что? — Я не по работе, Леви, я... просто так заглянул. Узнать, как ты проводишь свой отпуск и убедиться в том, что тебя не сожрали заживо, — он оскалился и уклонился от меткой пощёчины, засмеявшись. Леви злилась недолго — несколько раз больно ущипнув его за руки и прослушав парочку крепких ругательств, она заварила ему чай и угостила горьким шоколадом. Лишнего железа у неё, к сожалению, не было. Гажил не знал, поняла ли Леви, что он солгал. Но когда пар от кипятка поднимался к её лицу, когда она аккуратно разрывала пачку печенья зубами, когда отламывала маленький кусочек шоколада и с закрытыми глазами клала его на язык — он был готов на любую подлость, любую хитрость, лишь бы остаться здесь. Рядом с ней. Они приступили к делу не медля — Леви нетерпеливо перебирала кисти, рассуждая вслух, с чего начать — с фона или главного плана? — а Гажил открыл рукой-крюком банки с краской. Она обернулась к нему и засмеялась, когда он испачкался зелёной, самой большой банкой из всех, но, что странно, он не огрызнулся — только несмело улыбнулся в ответ.***
Гажил умел ненавидеть так, как, наверно, не мог ненавидеть никакой загнанный в угол зверь, забитый до смерти раб, изуродованный жизнью бродяга. Ребёнком он познал потерю родителя, подростком — муки недопонимания и одиночества, а в молодости чувства его уже совсем притупились, появился оскал и безумный смех — ожоги времени, болевшие в сто крат больше, когда их касались, и в тысячу крат — когда целенаправленно ударяли прямо туда. Он старался найти цель, быть собраннее, умнее, жёстче. Он подчинялся слепо и беспрекословно, когда чувствовал, что в нём нуждаются — и не жалел о содеянном. Почти не жалел. А ещё Гажил обладал животным чутьём. Он был Убийцей Драконов — а значит, сам почти зверь — и часто полагался на инстинкты. Но и они могли его подвести... Например, сейчас Гажил не знал, что они ему подсказывали, эти инстинкты. Наверно, потому что ненавидеть и бороться ему уже было ни к чему. И искать навязанных целей — тоже. Гажил, разве что, только чувствовал, что в нём нуждаются — и просыпались совсем другие инстинкты, возможно, и не инстинкты вовсе — что-то необъяснимое, внутреннее. Один из голубых локонов окрасился в красный цвет — и Леви, рассмеявшись, начала смущённо оправдываться. Гажил смотрел на неё слишком внимательно, слишком близко, слишком... Она и сама не понимала, почему он вдруг так приблизился. Да и нужно ли такое понимать в обычном смысле этого слова? Разве нужна словесная форма человеческих решений? Леви знала — слова сужают круг понятий, упрощая их и одновременно лишая описываемое всей полноты и глубины. Это было неправильно, думала Леви, но убежать от подобного не могла даже она — мастер языка, заклинательница словес. Гажил вдруг стёр с её щеки пятно — кроваво-красное, ещё не запёкшееся — и снова принялся за работу как ни в чём не бывало. Леви смотрела ему в спину какое-то время, но, опомнившись, только улыбнулась. Всё уже было понятно. К чему слова? Когда они закончили, был уже вечер. Пахло краской и чуть-чуть потом — Леви стёрла платком со лба лёгкую испарину. Гажил жадно пил воду и, допив, взглянул на проделанную ими работу. Окна были раскрыты настежь. — Как я и говорил — неплохо получилось. — Да, неплохо. — Но есть одна проблема — тебе нельзя здесь спать. Нужно искать место для ночлега. — Переночую у хозяйки, она живёт этажом выше. — Она примет тебя? — Да, примет. Он умолк и поставил стакан на стол. Начал расправлять засученные рукава. Леви смотрела на рисунок — усталая, но довольная — и ей отчего-то стало грустно. День закончился. Отпуск тоже скоро закончится. И Гажил, кажется, тоже — закончится. Прямо сейчас, когда ей так хорошо, за ним закроется дверь — она снова останется одна, и день, проведённый с ним, прервётся раньше времени. Нет, нет, нет. Пожалуйста, только не это. — Гажил. — Чего? — Давай посидим на балконе. Я хочу. Он взглянул на неё — Леви смотрела, прикусив нижнюю губу, глазами красноречиво прося о сказанном. Он вздохнул — кажется, завтрашнее её задание он встретит не выспавшимся. — Ладно. Тащи чай.***
Они сидели за маленьким столиком, грея руки о чашки, она — с неизменным клетчатым пледом, он — вальяжно закинув ногу на ногу. Солнце погружалось в горизонт, как печенье в чай. Леви откусила кусочек — снова с закрытыми глазами, наверно, привычка — и напела ненавязчивую мелодию, украденную у сказочных менестрелей. Допив свою чашку, она встала и пошла ставить чайник снова. Когда вода наполнилась до половины, а солнце растворилось в горизонте, Гажил вошёл на кухню. Заметив его, Леви виновато улыбнулась. — Извини. Ты устал. Наверно, тебе следовало уйти сразу. — Я не устал. Леви, ты, кажется, забываешь, с кем говоришь, — он с нарочитой важностью поправил воротник. — Извини... да, ты прав. Забываю, — смеясь, ответила она. — Это ты выглядишь усталой. — Да, я устала. Но мне не хочется спать. Не хочется так просто отпускать этот день. — Этот день уже закончился. — Пока ты рядом со мной, он всё ещё тут, в этой комнате. Он понял её не сразу, но, как только понял, лицо его приобрело серьёзное выражение. Чайник наполнился до краёв, захлопнулся и тут же оказался на плите — Леви боялась поднимать глаза. И вдруг она почувствовала — крепкая хваткая на кисти. Обернулась — Гажил совсем близко, как днём, за работой, держит её руку и, кажется, на этот раз отпускать не собирается. Подобрался бесшумно — истинный зверь — и смотрит не моргая, так, что у Леви внутри всё перехватывает неизвестно отчего. До конца отпуска осталось два с половиной дня. Её квартира, её руки, одежда и волосы провоняли краской; оставшееся время ей придёться жить у хозяйки, которая будет беспрерывно ворчать и сетовать на «современную молодежь», а потом она обязательно проспит рабочий понедельник, потому что «да, мисс МакГарден никогда не отличалась пунктуальностью». А Гажил уйдёт утром, убедившись, что она в безопасности — и красный локон будет заботливо заправлен за ухо. Но сейчас он рядом — и день трепетно замирает между ними, время замедляет ход. Леви счастлива в его объятиях — и лишь ради этого стоило взять отпуск, чёрт возьми.