Какая бывает любовь.

Лиза сидела за столом в своей комнате. Анна умерла, как и Вадим и Юля. Жора… тоже мёртв? Почему он не выходит? Зная, что происходит снаружи, почему ничего не делает? Лиза помнила ночь, когда они бродили по коридорам «Логоса» в тщетных попытках докопаться до правды. Тогда Жора трясся от любого шороха и кричал, что им нужно срочно уходить. Но ещё Лиза помнила, как во время поединка с рыцарем Жора самоотверженно бросился в бой. А что теперь? Где он? У самых дверей Лиза оставила копьё. И если она не найдёт способа лучше… нет, она общалась с ним, стучалась в дверь, просила сказать ей хоть слово. А что в ответ? Записки. Записки, разбросанные по столу, как кусочки паззла. Записки. Письмо, которое так и не передал. Записки. Кусочки паззла. Письмо. — Нет, не может… — она коснулась одной записки, коснулась второй, прочитала, подумала. — Или может? Или нет… нет, не может. Она поняла, что всё не то. И всё не так. Это неправда. Взяла большой лист бумаги и стала вклеивать записки. Маленькие клочки бумаги, что подсовывал под дверь Жора. Она умоляла себя остановиться, но продолжала составлять из обрывочных фраз текст и пугалась всё больше. Кусочки бумаги были для неё, как ответ на загадку. Она собирала паззл, подбирала фразы и продолжала. Продолжала уговаривать себя прекратить. Умоляла клей закончиться, а руки онеметь. Она должна прекратить. Но вот к одной записке подошла другая, а к другой третья. Обрывки фраз, которые по отдельности представлялись бредом, вместе составляли целые абзацы письма. Всё не то. И всё не так. Правда. Ей нужна правда. Но не та, что больно укусит. Ей нужна правда, которую она придумала для них с Жорой. Её собственная лживая правда. Такая приятная и… она закончила. Составила из фраз единый текст. Она поставила каждый кусочек на своё место, вклеила каждый осколок, что получила от него. И прочитала. Нет, отбросила в сторону. Не нужно ничего читать, это глупость, она придумала это, чтобы оправдать его отсутствие. Значит, зря старалась? Она взяла листок с вклеенными записками и прочитала. Нет, отбросила. Она не узнает ничего нового или узнает слишком многое. Ничего или всё? Взяла. Отбросила. Взяла. Прочла: «Привет, Лиза. Это я. Стараюсь убедить себя, что всё хорошо, но… у меня нет руки! Ребята, наверное, говорят всякое? «Толстяк лишился руки, теперь он будет поглощать вдвое меньше еды». Да, люди любят пошутить над моим весом. Я давно привык к насмешкам, поэтому хочу, чтобы ты знала: я не поэтому заперся в комнате. Когда я думаю о том, что подумают люди… прежде всего я думаю о том, что подумаешь ты. Посмотри, сколько всего пережила Даша, но её конечности целы, а я покалечился в первой же драке. Это позор для мужчины. Теперь я даже флакон с мыльными пузырями открутить не смогу. Знаю, ты во всём винишь себя, но… ты кричала, что мне его не одолеть, хотела защитить меня. Поверь, ты не ударила по моему самолюбию. Я отвлёкся и лишился руки не оттого, что ты признала меня беспомощным. Я отвлёкся, потому что впервые в жизни кто-то искренне за меня переживал. Я не виню тебя. Я тебе благодарен. И всё же… нужно взять себя в руки. Ты нужна мне. Как я и сказал, больше, чем обидных шуток, я боюсь твоей реакции. Примешь ли ты меня таким? Не испугаешься ли? А потом думаю, не слишком ли много жалости к себе, не слишком ли я слаб? Мысли сжирают меня. Ничего другого не остаётся, когда сидишь взаперти. Только и думаешь, что обо всём на свете. Я так и сделал. Думал и думал, а потом решил, что… ты умная. И добрая. И красивая. Только послушай меня, я говорю так, будто ты моя девушка, но… почему бы и нет, как считаешь? Так… сегодня пятое августа. Сегодня я отдам тебе это письмо. Это будет первый раз, когда я решусь выйти из комнаты. До этого я выходил только по ночам, чтобы никто не видел, а сегодня… я выйду при свете дня, чтобы отдать тебе письмо. Я сделаю это молча и быстро. И сразу уйду. Ты подумаешь: «какой же он эгоист» и обидишься на меня. Но я уйду ненадолго. Мы говорили об этом с Авикеджи, она сказала, что это нормально, что я имею право поддаться боли, заглянуть ей в глаза и пересилить, понимаешь? Я позволил себе быть слабым ещё неделю. Но не дольше. Если настроение не улучшится, и депрессия не отстанет… я всё равно выйду. Пересилю себя, потому что ты нужна мне. И никакая слабость не станет мне помехой. Я думаю, что я тебя… л… Лиза… хочу увидеть. Вот. Не скучай по мне. Твой Жора». Лиза закончила чтение. Составила из записок письмо. Но не получила ни единого ответа, лишь тысячи вопросов, кусающих, как стая бешеных ворон. Почему не отдал письмо, как собирался? Почему использовал его в качестве записок? Почему не писал сам? Почему не выходит? Почему не разговаривает? Почему его нет? Сегодня он ответит на каждый вопрос. Лиза встала из-за стола, бросила просящий об удачи взгляд на старую икону и взяла копьё. Стукнула орудием по двери, и она открылась. — Лиза? — на пороге стояла Авикеджи. Участливая улыбка тут же сменилась опасливым взглядом на оружие в руках Виноградовой. — Зачем тебе копьё? — Отойдите. — Лиза собиралась смерить Авикеджи злобным взглядом, но не смогла. Вместо этого она тихо прибавила: — Пожалуйста. — Я понимаю, ты потеряла подругу, но это не повод вести себя, как полоумная. — Авикеджи пальцами коснулась холодного металла. — Отдай его мне. — Идите в комнату, я вас прошу. — Захныкала Лиза. Она не могла накричать на Авикеджи, как не могла и угрожать ей. Но что тогда делать? — Или что? Что происходит? — Авикеджи не собиралась сдаваться. — Расскажи мне, и я помогу. — Хорошо. — Лиза отошла в сторону, чтобы Авикеджи могла пройти внутрь. — Входите и увидите. Журналистка, осматриваясь, сделала шаг в комнату. В душе она праздновала победу. В который раз смогла побороть человека силой слова. Авикеджи не знала слова «отказ». — Лиза, я ничего не вижу. Это правда. Она ничего не видела. Зато отчётливо слышала, как ключ поворачивается в замочной скважине. Авикеджи обернулась и обнаружила, что дверь заперта, а в комнате никого нет. — Простите. — Пропищала из коридора Лиза, оставляя ключ торчать в замке. — Виноградова! Открой дверь! Лиза! Если не откроешь дверь, я обвиню тебя в похищении! Юля мертва, я бы всё равно вызвала полицию. Теперь мне будет, что им рассказать! — Назвать Авикеджи слегка разозлённой было бы так же глупо, как обвинить Лизу в издевательстве над животными. Журналистка была вне себя от ярости. Казалось, ещё никто не смел так с ней поступать. Но Лиза не слушала угроз и оставила в покое комнату и закрытую в ней пленницу. Сейчас её интересовала другая дверь. Три длинных уверенных шага к комнате Жоры и Лиза, подняв копьё над головой, обрушила его на дверь. БРУМ! Оружие нашло себе дело. — Жора! Не бойся, это я! ХРУМ! — Металл вошёл в дерево, образовав в двери дыру размером с яблоко. Лиза вытащила острого помощника из пробоины и с почётным звоном отправила на пол. Она просунула руку в отверстие и, повернув щеколду, открыла дверь. — Я вхожу. — Предупредила Лиза. — Ты здесь? — Да, входи, милая… И Лиза оказалась внутри. И опустились руки. И глаза широко распахнулись, жадно поедая ужас. — Ажур-абажур. Продолжение следует…