Я не люблю тебя, обещаю

Прошло всего пару месяцев со дня свадьбы Бирсака, а Парди всё никак не мог поверить, что он кого-то с гордостью называет своей женой, а по отношению к нему отнекивается простыми фразами, типа – просто друзья – и он не нуждается в нём так же сильно, как нуждается в ней; что он приходит к нему, только когда ссорится со своей драгоценной Джульетт. Только когда ему что-нибудь нужно, например, чтобы Эш его трахнул. И он с самого начала взял с него слово, что тот закроет рот на замок и не станет ни с кем трепаться об этом. Тогда Эшли лишь усмехнулся, но всё равно кивнул. Потому что в группе это уже давно не было секретом, особенно после пары случаев, когда им пришлось задержать концерт почти на полчаса, а из гримёрки в этот момент были слышны приглушённые стоны. Бирсак сразу же выбегал на сцену, приветствовал фанатов, а Эш отмахивался от лишних вопросов, грубо заявляя, что не их ума это дело, хватал гитару и выходил следом за Энди. Остальным оставалось лишь закатывать глаза, делать вид, что они вовсе не заметили яркий засос на шее басиста, и отпускать язвительные фразы в их сторону. Энди мог бы гордо заявить, что ему плевать. Но он просто не мог пересилить этот барьер внутри себя, чтобы пофигистично отнестись к колким замечаниям. Это, так или иначе, задевало его. Царапало ли поверхностно или разрывало изнутри, не имело значения. Особенно, когда это начало заходить слишком далеко и дело стало касаться его жены. Он жутко бесился. Срывался. Но отчего-то сам не был против этих перепихонов в перерывах, этих загадочных взглядов, которые понимали только они вдвоём, не против секундных прикосновений и долгих вечеров, когда басист допоздна задерживался у него. А фронтмену просто сносило крышу от этой невинной близости, которую ему до одурения хотелось осквернить, положив руку на колено Эшли, медленно провести выше, касаясь внутренней стороны бедра, резко дёрнуться и сжать его стояк через неплотную ткань концертных штанов. Энди сам до конца не осознавал, что делает, но кончик языка уже чертил на нижней губе влажный след, надавливая, втягивая её в рот. И достаточно было глубоко взглянуть в тёмные глаза, с пульсирующими зрачками, которые, казалось, пожирали радужку. Парди срывался. Каждый раз, когда Бирсаку хотелось сделать это, совратить его. Эшли беспрекословно подчинялся, рывком отстранял его от себя для того, чтобы в следующий момент нагнуть на ближайшей горизонтальной поверхности и вдалбливаться в хрупкое, податливое тело до протяжного стона. Хриплого от возбуждения, громкого до звона в ушах. Каждый такой вечер заканчивался слишком грязно для них обоих. Эшли не думает. Если бы он был в своём уме, то обязательно остановил бы и себя и Энди. Но было уже слишком поздно. До такой степени, что обратного пути уже нет, а все эти игры в любовников затягивали слишком сильно. Ставили в тупик, когда Парди задавался очередным риторическим вопросом. Нужно было… Нужно остановиться. Но главная проблема заключалась в том, что им обоим это нравилось, и они всегда получали, что хотели. Энди нужна была конфиденциальность, а Эшли достаточно было самого Бирсака. Его и больше никого. И ему казалось, что это абсолютно нормально. Пока он снова не поставил себя в тупик. Пока снова не посмотрел на него, когда тот что-то говорил своей жене, а потом украдкой не взглянул на него. Так чтобы никто не заметил этого взгляда. Так, чтобы он длился на секунду дольше, чем положено друзьям. Так, чтобы разглядеть всё тщательно скрытое в тёмных радужках желание, промелькнувшую в тёмно-карих глазах искорку. Этого было достаточно для ещё одной встречи. Для очевидного сумасшествия, которое на глазах у всех происходило с ними обоими. До неопределённого момента, пока всё не полетело к чёрту. Энди позвонил ему. И Эшли знал зачем ещё до того, как ответил на звонок. Это стало, будто обязательное завершение дня. Не каждого, но пару раз в неделю точно. Парди старался особо не напиваться перед такими встречами хотя бы потому, что добираться придётся на машине. Да и рот на замке приходилось держать не только на публике, потому что себе дороже будет сболтнуть лишнего. Сказать то, в чём он долгое время боялся признаться даже себе, и даже сейчас отказывался принимать собственные мысли, но алкоголь здорово развязывал язык. Однако, в каком-то плане, придавал смелости. И всё сказанное можно будет спихнуть на его воздействие. Только вот от этого почему-то ни черта не легче. Эшли даже точно не знал почему. Просто на душе становилось так паршиво, когда подобная мысль закрадывалась в голову и стучала по вискам отбойным молотком. Бирсак привычно улыбается, увидев на пороге Парди. Рывком тянет его в комнату, захлопывает дверь и прижимает Эшли к ней. Так резко, что у него из легких вышибает весь воздух. Но он не обращает внимания. — Я ждал тебя, — выдыхает вокалист ему на ухо, обжигая скулу басиста горячим дыханием. И он чувствует, как внизу живота затягивается тугой узел. — Знаю, — сухо отвечает он, — сделаем это быстро? — Так не терпится сбежать от меня? — Усмехается, а в глазах блеснуло что-то отдалённо похожее на… тревогу? Слишком поздно волноваться, Бирсак. Уже просто прими к сведению. Не терпится сбежать от себя! Потому что Эш понимает, он всё равно сдастся, самостоятельно или под давлением, неважно как, Энди в любом случае узнает. Это то, что должно было случиться хотя бы с одним из них. Неизбежное. — Просто не хочу проблем. Нет никакого просто, Господи. Хотя бы сейчас, пожалуйста. Вспомни, что будет, если ещё кто-нибудь узнает. Джульетт, например? Ей-то ты что собираешься сказать? Фронтмен мотает головой, а следующее движение даётся ему быстрее, чем он мог представить. Стягивает с басиста кожаную куртку, впиваясь в его губы. Сильнее, чем нужно. Но достаточно для того, чтобы Парди окончательно снесло крышу. Как это остановить? Никак. И он понимает, что это только чёртово начало. Он так близко. До невозможного минимума, вжимается в его тело и Эшли чувствует, как сам начинает отзываться на его ласки. Запускает руку в его спутанные чёрные волосы на затылке, в попытке притянуть ближе. Настолько, что он бедром чувствует его эрекцию. — Эш… Его голос. Господи. Хриплый, низкий, почти спокойный. Будоражит сознание, заставляет судорожно выдохнуть, посмотреть в эти нежно-голубые глаза. И он понимает, что это всё. Очередной тупик. Он больше не может молчать. Нужно. Нужно сказать ему. Сейчас. Он так смотрит… Энди не даёт ему сказать ни слова, прижимается сильнее, ловит его губы своими, сминает их. Горячие, влажные. Парди понимает, что сейчас настал тот самый момент, когда в груди что-то яростно сжимается, а в мозгах пульсирует открытое желание, которое звенит в ушах подобно спусковому крючку. Бирсак кладёт ладони на плечи басиста в какой-то не совсем убедительной попытке отстранить его от себя, то ли для очередной порции воздуха, то ли уловив скованность в его движениях. Но уже всё. Эшли окончательно сорвало крышу. Он с коротким рыком стягивает с вокалиста майку, бросает её, всё ещё тёплую от соприкосновения с его телом, на пол. Замирает, будто впервые видит это идеальное тело, обтянутое аристократично-бледной кожей. Взгляд приковывается к его лицу. К чёрным волосам, спадающим на лоб и прикрывающим острую скулу. К его глазам. Ярким, завораживающим, кричащим. Всего на миг оторвавшись от его искусанных губ, чтобы заново накрыть его рот жадным поцелуем. Стиснуть его узкие плечи руками, толкнуть к дивану и сделать последние несколько шагов, сокращая расстояние, не отрываясь от его лица. Продолжает, сильнее, напористее, не спрашивая нужна ли такая ласка, хочет ли он этого, углубляя, касаясь своим языком его. И Бирсак со всей страстью отвечает на поцелуй. Тянет басиста за собой, спотыкаясь о ножку дивана, утягивая Парди на предмет мебели. Он смеётся. Обнажая белоснежные зубы. Так искренне. Так по-настоящему. С нотками детской наивности и светлой непосредственности. И Эшли, в который раз за этот вечер, позволяет жгучей ртути разливаться по венам, криво улыбаясь. Как-то грустно. Неестественно. Скорее всего, Энди замечает эту печаль, скрытую на самом дне шоколадных глаз, потому что Эш чувствует его тёплую ладонь на своей щеке, скользнувшую к подбородку. Притяжение. Будто магнит. Он медленно наклоняется к нему, пока Бирсак осторожно водит руками по его спине. Прохладные пальцы зацепились за пояс джинсов, скользнули выше, задирая футболку. Запечатлённый на пухлых губах нежный поцелуй и жаркий шёпот, опаливший нежную кожу бледной шеи. — Погоди, — успевает выдохнуть Парди прежде, чем изящные пальцы забрались под тонкую ткань. Эшли ловким движением срывает с себя футболку, нагло усевшись на бёдрах вокалиста. Небрежно откидывает её на пол. Глаза застилает прозрачная пелена, а мозг уже давно сдался в плен возбуждению. Он так хочет. Сейчас же. Почувствовать его. Ощутить под собой хрупкое тело, поддающееся навстречу, выгибающееся в экстазе. Так сильно, что это полностью заполняет голову. Выметает последние остатки здравомыслия. Даже не смотрит. Не замечает того заинтересованного взгляда, крепко вцепившегося в его тело. Скользнувшего по плавным изгибам бицепса. И этого желания, похоти, откровенной картинкой отразившейся на дне угольно-чёрных зрачков. Басист наскоро расправляется с застёжкой на своих джинсах, которые уже в следующую секунду оказались отшвырнуты куда-то в сторону вместе с боксёрами. Энди прикусывает губу, жадно смотрит, как будто видит его первый раз. Боже, не притворяйся. Это уже далеко не первый раз. Он сбился со счёта, когда число превысило двухзначную отметку. Почему-то именно тогда стало страшно. Действительно страшно. Особенно с пониманием того, что это больше не похоже на невинную игру, что это происходит. С ними. И это становится похоже на чертову зависимость. Бирсак несмело смыкает пальцы у самого основания его возбужденного члена, ведёт вверх, осторожно касаясь нежной кожи, и до слуха доносится короткий, сдержанный стон, вырывающийся рычанием. Раздающийся в голове оглушительными гудками, стучащий в висках подобно ударам в набат. Эшли не медлит. Больше нет. Нависает над вокалистом, подминает его под себя. Кусает бархатную кожу на его плече так, что они оба знают – останутся следы. Энди недовольно выдыхает, но тут же осекается. Почти не дышит, задержав дыхание, когда горячие ладони обвели контуры рёберных дуг, огладили впалый живот и резким движением сорвали с него свободные домашние штаны, под которыми не оказалось белья. Парди ухмыляется, прикусывая нижнюю губу почти до крови, когда Бирсак чуть сильнее сжал его член у самого основания. — Что? — Обиженно выдавливает из себя фронтмен, заметив откровенную злорадность, промелькнувшую на лице басиста. — Ничего, — шепчет, растягивая на губах довольную усмешку. Дыхание застревает в груди. Жар прокатывает по телу крохотными бисеринками пота. Эшли убирает его руку, заводит обе за голову, прижимая его запястья к мягкой обивке дивана. Подносит ко рту два пальца, обильно смачивая их слюной. Бирсак замирает в предвкушении. Жмурит глаза так, что под веками начинают расплываться цветные круги, взрывающиеся снопами фейерверков. Запрокидывает голову до болезненного напряжения мышц, открывая Парди незащищённый кадык. Напряженный язык проходится от основания ключиц вверх, к подбородку. Энди сильнее стискивает бёдра басиста между колен. В попытке притянуть ближе, совершенно забывая о такой важной вещи как растяжка, иначе объясняться перед Джульетт придётся очень долго. Но, чёрт возьми! Плевать. Его совершенно это не волнует. Ему нужно только то, что происходит здесь и сейчас. Немедленно. Эшли вводит в него сразу два пальца, замерев на секунду. Затаив дыхание, когда воздух прорезает тихий болезненный стон, заставивший внутренние органы сжаться от напряжения. Он открывает глаза. Жар. Запретное возбуждение, сладко тянущее низ живота. Невероятное желание, застилающее реальность. Тонкие, влажные от слюны пальцы медленно скользнули внутри тесной дырочки, надавливая, растягивая, лаская. Новый придушенный стон за секунду растаял в требовательном поцелуе. Бирсак чуть не прикусил ему язык, когда Парди ввёл пальцы глубже, не отрываясь от его лица. Наблюдая, как закатываются голубые глаза и как приоткрываются его губы в беззвучном стоне, который предельно ясно раздаётся у него в голове. И становится решающей чертой. Контрольной точкой. Последней каплей, переполнившей огромную чашу. Потому что он чувствует, как по спине начинают скатываться капли пота, одна за другой, оставляя влажные дорожки. Чувствует, как внизу живота сильнее затягивается пружина, готовая вот-вот разорваться, так и не получив разрядки. Слышит голос Энди, не такой как обычно, тихий, с хрипотцой, молящий. — Эшли. — Делает незаметное движение тазом, к нему, навстречу. — Эшли, пожалуйста,… сейчас. Парди заменяет пальцы на колом стоящий член. Отпускает руки Бирсака, который, в эту же секунду, царапает короткими ногтями загорелую кожу на широких плечах. Поддаётся вперёд, самостоятельно насаживаясь, позволяя причинять муку на грани блаженства. Он чувствует каждое его прикосновение. Ощущает, как тело покрывается мурашками. Жадно припадает к шее, прикусывая кожу и втягивая в себя. — Боже, — выдыхает ему на ухо и сильнее прижимает его бёдра. С губ срывается одно слово, смешивается со стоном. Эш немного вздрагивает, будто опасаясь, боясь причинить ему боль, заглушая его следующий стон поцелуем. Скользит языком по нижней губе, покрывает короткими поцелуями его щеки, скулы, нежно прикусывает мочку уха, от чего по шее вокалиста расползаются толпы мурашек. Он вздрагивает. Замирает. Почти не дышит, хватая воздух крохотными порциями. Эшли упирается руками по обе стороны от его лица. И первый толчок сносит крышу ко всем чертям, пронзая хрупкое тело острой болью. Как будто первый раз. Стон срывается резко, громко, почти вскриком. Так горячо. Узко. До одурения близко. Но он всё ещё растягивает момент. Дразнит. Специально. А он только сейчас понимает, каково это. Иметь дикое желание почувствовать его. Всем своим существом. Каждой клеточкой. Когда число уже давно превысило двухзначную отметку. Только, блять, сейчас. Почему он не чувствовал этого раньше? — Эшли, пожалуйста, — ладони скользят по его спине, спускаются по змейке позвоночника к ягодицам. Он чувствует, будто его насквозь прошивают невидимой нитью, сотканной из лавы, там, где он его касался. Зубы смыкаются на его плече, когда Парди снова толкается в него. Задевает чувствительную точку. Резко, сильно, так что из головы вылетают все мысли. Нереально. Желание. Желание, которое теперь граничит с отчаянным безумием. Чтобы он сделал это ещё раз. Он уже на пределе. Ещё так рано. И он хрипло дышит. Боже, что же ты творишь? Эшли толкается снова. Энди жмётся к нему, стиснув челюсти, до боли кусая нижнюю губу, и сам двигается навстречу. Парди толкается тазом, входя до самого конца. До дрожи. До искр в глазах. До горячего выдоха, опалившего нежную кожу. Раздирая в клочья остатки самоконтроля. Не отводя тёмного, такого безумного взгляда от его ярко-голубых глаз, устремлённых на него. Взгляда, в котором он уже не тонет — безнадёжно идёт камнем на дно. Сейчас. — Не… останавливайся. Эшли со стоном прижимается к его губам, увеличивая темп. Размеренно, осторожно. Быстрее. Сильнее. Глубже. Необходимо. Требовательно сминает его губы своими. Собственнически раскрывает своим языком его губы, скользит внутри податливого рта, обводя нёба, сталкиваясь с его напряженным языком. Парди чувствует, что Бирсак уже почти на пике. Он не может больше оттягивать этот момент. Он тянется одной рукой к его эрегированному члену, сочащемуся смазкой. Обхватывает у самого основания, аккуратно сжимает, ведёт вверх. Пальцы замирают на влажной головке, массируют, надавливая. Проводит вниз. Энди ощутимо вздрагивает, прогибаясь в спине навстречу тугим движениям, от которых моментально пересыхает в горле. А из груди вырывается не приглушённый громкий стон. Колечко мышц плотно смыкается вокруг твёрдого достоинства Эшли. Бирсак рвано выдыхает, бурно кончая себе на живот. Парди толкается последний раз, впиваясь зубами в тонкую кожу у него на ключице, чувствуя как тугой узел, наконец, развязывается и низ живота сводит зарождающимся оргазмом, который в следующее мгновение выплескивается струей спермы, заполняя естество Энди. Дрожь прокатывает от затылка, сладкой патокой стекает по спине, заставляя вздрогнуть, и утопает в ямочках на пояснице. А потом Эшли замер, горячо выдыхая в его мокрую шею. Это всё. Просто…всё. — Я люблю тебя. Блять. Необдуманно. Произвольно. Почти случайно… почти? Стучит в мозгах, отскакивая от стенок черепной коробки, подобно попрыгунчику. Эшли понимает, что пропал. Окончательно. Чертовски, блять, неправильно. Он не должен был говорить это. Никогда в этой жизни. Осознание становится следующим шагом, а жестокая реальность тянет его камнем на дно океана, заключенного в самых потаённых уголках широко распахнутых голубых глаз. А теперь что? Что дальше? Чёртов идиот, какого хрена ты сказал это? Придурок. — Слезь с меня, — бросает Энди. Ему кажется или это действительно так? Как-то грубо, небрежно, будто то, что сейчас произошло — не значило ничего. А Эш чёртова шлюха, готовая залезть в койку к Энди, когда тот этого попросит. Но он не сопротивляется. Покорно отстраняется и поднимает с пола свою одежду, давая ему возможность выполнить задуманное. Молчит. Бирсак не смотрит на него. Взгляд намертво прикован к полу. Он приподнимается на локтях, подхватывает свои штаны и удаляется в сторону ванной комнаты. — Я на минуту, — голос смягчается, но от этого ничуть не легче. Как можно было такое сказать?! Так конкретно спалиться? Открой глаза, оболтус, он женат. Ему нет никакого дела до твоих чувств. Да и если бы они у тебя и вправду были… А ведь? К чёрту. В соседней комнате шумит вода. В голове шумят мысли. Возятся, перекрикивают друг друга, сбивают с толку. Разрывают. На части. Парди молча напяливает на себя одежду. Проверяет карманы на случай, если что-то вдруг выпало. Берёт с журнального столика свою футболку, натягивает её на взмокшее тело. Вода выключается. И что-то с грохочущим разочарованием проваливается где-то в грудной клетке. Ты хотел сбежать? Ты не сможешь сбежать от своих мыслей, Эшли, неужели непонятно? От Бирсака? Он твоя постоянная мысль. Басист слышит шорох одежды за дверью. Шлёпанье босых мокрых ступней по холодному кафелю. Щелчок. Поворот дверной ручки. Видит его лицо. Бледнее, чем обычно. Задумчивое и какое-то немного удивлённое. — Я,… кхм… я уже ухожу, — мямлит Эш. — Надо поговорить. — Отрезает Энди, садясь на диван и, жестом приглашая его сесть рядом. Эшли мнётся. Бросает короткий взгляд на дверь, но всё равно опускается на мягкую обивку, сверля взглядом профиль вокалиста. Бирсак глубоко вздыхает, поворачивается к нему лицом. И Парди видит его глаза. Они будто стеклянные, такие пустые, безжизненные, широко распахнутые и вцепившиеся в пустоту. Чёрт. Он всё понимает. — Эшли, вот же блять. Он не смотрит на него. Всё ещё не смотрит. Какого хрена он не делает этого? Он боится. Сердце бешено колотится в груди, и, кажется, что беспорядочные удары слышны по всей комнате. Эшли понимает, что совершил одну из самых фатальных ошибок в своей жизни, сказав ему правду. —Ты же понимаешь, да? Пожалуйста, скажи, что ты всё понимаешь. Нам нельзя. Нельзя, Эш. Энди разворачивается к нему лицом. Накрывает ладонь Эшли своей, почти держит его руку, поглаживая тыльную сторону большим пальцем. Заглядывает глубоко в глаза, с какой-то мольбой, просьбой. Они почти серые. Такие холодные. Блятьблятьблять. — Я знал, что это когда-нибудь случится. Не с обоими, но с одним из нас точно. Я не хотел этого, но это зашло слишком далеко. Нам надо перестать так делать. Я всё же женат, а у тебя своя жизнь. Я… я не хочу вмешиваться. Из лёгких будто выкачали весь воздух, заполнив пустое пространство колючим песком, который больно врезается в мягкие ткани. Дыхание перехватило. Что-то ощутимо защемило в груди, с треском проваливаясь вглубь сознания. Парди открыл рот в немом вопросе, чувствуя, как к горлу подбирается горький ком, скулы сводит вязкой слюной и глаза начинает щипать. — Подожди, что? Это из-за моего признания? Энди не отвечает, смотрит, как будто сквозь своего собеседника. Молчит. А Эшли? Пытается оправдать себя, оправдать свои слова, которые выдали его с потрохами. — Что, серьёзно? Энди, это было не то… не то, что ты подумал. Я ведь не люблю тебя, понимаешь? Кого ты обманываешь? Бирсак опускает взгляд на свои руки и в следующее же мгновение чувствует тёплые ладони на своих щеках, заставившие поднять подбородок и встретиться с почерневшими глазами. — Честно. Я не люблю тебя. Обещаю, даю слово, что не люблю. — Предельно ясно, отчеканивая каждое слово, так, чтобы в потускневших радужках вновь блеснул тот азартный огонёк. Он кивает, а Эшли успевает запечатлеть на его губах поцелуй. Последний за этот вечер. И в этот момент ему безумно хотелось разучиться врать.