Интервью

- И что мне нужно делать? – посмеиваясь, будто пытаясь скрыть некоторое смущение, спросила девушка лет двадцати шести. Для пущего эффекта “Да что вы. Мне абсолютно все равно” она прищурилась и склонила голову набок, и журналистка не смогла не улыбнуться тому, как озорно сверкнул пирсинг в носу этой девушки, стоило ей сменить позу. Сколько бы людей она не повидала на своем пути, у скольких бы не брала интервью, у каждого человека находилось что-то свое. Что-то особенное. Иногда казалось интересным, а потом терялось где-то в памяти неясным маревом, но порой… Такое хотелось держать в доступных уголках сознания, чтобы однажды эти мелочи можно было бы достать точно так же, как достают теплое одеяло в холодный вечер. - Да ничего особого, - ответила ей журналистка, настраивая камеру. – Можете даже пройтись, если вам так будет удобно. Главное – говорите. - А, ну да… - снова смутилась девушка и, опомнившись, вновь надела свою маску. – Я так и думала. - Все готово. - Уже? – удивилась девушка. А означало это то, что ей придется унять дрожь в голосе. Соглашаясь на интервью, она была полностью уверена. Время шло, День Икс приближался, и уверенность начинала таять не хуже шоколада на солнце. То старое, что побороть так и не вышло. Что будучи подростком, она боялась высказывать свое мнение на камеру или на публике, что и сейчас. Некоторые вещи никогда не меняются. - С чего бы мне начать… - немного натянуто улыбаясь, протянула она. - С чего угодно, - бодро ответила журналистка. – Можете говорить на любые темы без каких-либо ограничений. Вот как вы, например, выглядели, когда были младше? Когда стали пользоваться косметикой? Был ли у вас мобильный телефон? - О, Боже… - девушка засмеялась и прикрыла лицо ладонями. Но даже это не смогло скрыть из взгляда журналистки то, как порозовели ее щеки. – Когда мне было тринадцать, у меня были длинные-предлинные волосы, кошмарные густые брови и дюжина прыщей. - А у кого их не было? – хихикнула журналистка. - Да уж… - девушка перевела взгляд куда-то в потолок. – Я вспоминаю, как меня тогда мать заставляла носить все то, что она считала красивым. Все эти белые юбочки, балетки, ободки с бантиками. Я была похожа на шестилетку-переростка. А еще родители запрещали мне носить короткие волосы, хотя мне так хотелось. Короче, та еще красавица я была – прыщавая, бровастая, с длинными жидкими волосами мышиного цвета, в потертых красных балетках, но зато с кучей дурацких брелоков на джинсах. Ах да, - со смехом вспомнила она. – Как же я могла забыть про синий лак с блестками и обязательный розовый блек для губ в таких маленьких тюбиках. - Помню, - с довольным видом кивнула журналистка. – У самой был такой. Персиковый. - А ведь это было время, когда у меня появился мой самый любимый мобильник. Раскладной. До сих пор помню, какие у него были потертые кнопки. На таких телефонах еще не было никаких Wi-Fi и Bluetooth. - Да и социальные сети были не так уж популярны. - Это точно, - кивнула девушка. – Свой первый аккаунт я создала, когда мне исполнилось четырнадцать. Даже вспоминать не хочу, что за жуткие посты я там оставляла. Правда, мне пришлось-таки погрузиться в глубины этого кошмара, чтобы удалить добрую долю отвратительных фотографий. - А что же в них было такого плохого? Память как-никак. - Да… Но дело, скорее, в том, что на этих фотографиях я выгляжу просто кошмарно. Вы представить даже не можете… Прыщи, замазанные тональным кремом на два тона темнее моего, и выглядит это все, как бурые пятна у меня по лицу. Скобы за зубах. Фу… - девушку передернуло. Журналистка отметила, что шутливость начинает таять, а на ее место приходит что-то другое, более серьезное, но покрытое легким болезненным налетом. - У вас были скобы? - Были, - она печально кивнула. – Пришлось проходить с ними четыре года. Первая неделя с ними была сущим адом. Надо сказать, именно во время этих четырех лет, я считала себя редкостной уродиной. Конечно, - она подняла руки вверх в само разумеющемся жесте. – Это сейчас я могу сказать со спокойной душой, что все это совершенно неважно, но когда ты подросток и на дискотеках тебе приходится топтаться у стенки, потому что тебя все называют “Собакой Баскервилей”, тебе это начинает казаться концом света. Надо сказать, у меня было несколько этапов подросткового возраста. Вот когда мне было двенадцать, это было практически самое лучшее время в моей жизни. Я прекрасно училась, у меня было много подруг, болтовня по телефону вечером была для меня рутинным делом, а потом… - Что же случилось потом? - Мы переехали. До сих пор зло берет. - Неужели? - Именно. Переехали в другой город, а там уже новая школа, новые люди… На самом деле, все было не так уж плохо. Меня вполне неплохо приняли в новом коллективе, и звонки по телефону вновь возобновились. - Так почему же вас это злит? - Потому что после этого случая, мои родители стали считать, что своих детей-подростков можно ни о чем не спрашивать. А зачем? Они мобильные. Их можно с корнем вырвать из одного места и перевезти в другое. - Вас снова заставили переехать? - В точку. На секунду повисло молчание. - На этот раз я потеряла гораздо больше, чем могла представить, - продолжила девушка. – Вот этот момент стал для меня очень жестким столкновением с настоящей жизнью. Мне лет, наверное, было всего пятнадцать, и до этого я жила в стране фей и розовых пони. Я видела только радостно-радужную сторону жизни. И вот пришлось повзрослеть. Мое детство официально закончилось. Журналистка не нашла, что ей сказать. - А ведь так странно… Вот мой обычный школьный день, когда я приходила на занятия, садилась рядом с подругами, болтала с ними, меня знала вся школа, со мной все здоровались, меня даже, Господи Иисусе, считали за одну из первых красавиц среди моих сверстниц. В общем, - усмехнулась девушка. – Дни, когда я праздновала дни рождения с подругами, ходила с ними в кино и кафе, носила красные балетки и подавала большие надежды, для меня закончились. Потом я перешла совершенно в другую стадию своего подросткового возраста. Первая стадия могла бы прокручиваться на киноленте под популярную музыку того времени, зато вторая совершенно точно крутилась бы под что-то… Металлическое. Ну, да. Это было единственное мое утешение. Я стала одиночкой и научилась цинично смотреть на жизнь. Смешно, конечно, - сказала девушка. – Малолетка и философствует о жизни. Но надо отдать себе должное – я-таки повзрослела в какой-то мере. Не буду распинаться о том, как я стала крайне непопулярной в школе, ибо в те времена быть неформалом было очень некруто. - А что вам больше всего запомнилось с того времени? - Моя первая кирпично-красная помада, - засмеялась девушка. – Почему такая? Да потому что я однажды украла мамину ярко-красную – знаете, у каждой девочки в детстве ведь была такая мечта, обзавестись красной помадой, - и накрасилась ею, чтобы через некоторое время насмешек и показательных съемок меня на камеру телефона, понять, что этот цвет – вообще не мой. Что еще… - призадумалась она и постучала ногтем по подбородку, а журналистка в который раз позавидовала тому, как идеально была накрашена эта девушка. - Мой первый акт вандализма. - А это уже интересно. - Да-да, знаю, глупо звучит. Но я была зла на весь мир и считала, что никто меня не понимает. Вот это и был мой метод самовыражения – нарядиться как анимешное пугало и ночью, пока родители думали, что я сплю, выйти на улицы и разбивать камнями окна и витрины. Просто так. Иногда в порыве злобы, иногда веселья ради. Сначала казалось страшно. Неудобно что ли? Всегда я была пай-девочкой, а тут я была на улице ночью, без родительского разрешения, в компании панков, которых я нашла в группе по интернету, и готова была мстить всем за все и крушить все, что попадется мне на пути. В первый раз трудно. Всегда трудно. Зато потом становится легко, едва только первый камень расколотит стекло. В этот момент ты начинаешь понимать, на что способен. Так что и Лолито-анимешные юбочки тоже полетели к чертям, и я нашла в себе своего внутреннего панка. Во всяком случае, его более чокнутую сторону. Опять же, популярности мне это не придавало. Да и в учебе я больше не блистала. С уроков стала сбегать. А зачем стала сбегать? Потому что я хотела, чтобы меня приняли хоть куда-то. Ни дома, ни в школе – ни от кого никакой моральной поддержки в такой сложный для меня период. Вот я и пошла в поисках за… - девушка взмахнула руками в неопределенном жесте. – В общем, за чем-то. Еще помню, первую свою сигарету. Отвратительная гадость, надо сказать, - посмеялась она. – Но мой крутой образ требовал жертв. - Вам точно нужно было встретиться с моим старшим братом. - Да… И не такое еще было. Вот знаете, что еще очень сильно запомнилось? - Что? - Мой первый раз. - Еще бы такое не запомнить. - Да, пожалуй, не в самом сексе дело. Вот до этого, у меня были совершенно странные представления о любви, близости и отношениях. Такой бред, если посудить. Опять же, пережиток моего радужного мира с блестками и розовыми пони. Тогда ж еще чертовы “Сумерки” вышли. Стыдно за себя. В общем, магии и бабочек в животе ноль, зато натертости, содранная кожа от секса без смазки и такая вот боль, будто на лобке вылез немалый синяк – вот этого добра было хоть отбавляй. Да и удовольствие было ниже среднего. Но, впрочем, - снова рассмеявшись, сказала девушка. – Так мне и надо. Нечего было строить себе воздушные замки. - Нелегко, наверное, было это признавать в том возрасте. - Да, - кивнув, не могла не согласиться девушка. – Но лучше уж в том возрасте, чем старше. Но что же это я? Были ведь и получше моменты. Вот, например, я наконец-то остригла себе волосы, выщипала брови и волосы в другой цвет перекрасила. Почему? Да потому что в шестнадцать поняла, что, что бы я ни сделала, все будут меня осуждать. Родители в первую очередь. Еще один хороший момент. Я перестала принимать все близко к сердцу. Обзываются? Ну и пусть! Говорят, что страшная? Да пожалуйста! Не нравятся короткие волосы? Могу остричь еще короче. Жизнь стала налаживаться. - Так что же? – озорно подмигнула ей журналистка. – В вашей подростковой жизни было больше хорошего или плохого? - Трудно ответить. И то, и другое. Наверное, если посудить прямо здесь и сейчас на трезвую голову, то, конечно, хорошего. Потому что, даже из плохого я получила полезный опыт. Дряни, много приключалось. Проваленные экзамены, случайный запах табака, тайком распитый алкоголь, та украденная помада, побеги, мои личные отношения, которые я прятала от родителей, как могла, задержка, крики о том, что я не поступлю в университет. В общем, все то, что входит в категорию “Я боюсь своей мамочки”. Зато и хорошее было. Никаких серьезных обязанностей, возможность сформировать себя как личность, кретинские обсуждения и посты в социальных сетях, совместные походы на концерты, распечатанные фотографии, которые я потом приклеивала скотчем на тетради и дневник, веселые стикеры, вечеринки в компании людей, которые не смотрели на меня, как на фрика, да даже чертов синий лак с блестками. - И что бы вы себе сказали, если бы встретили себя-подростка? - Все наладится. Конечно, в это всегда трудно поверить, но так и есть. Если бы я не впадала в крайность и не думала, что мои тогдашние проблемы – это конец света, моя жизнь была бы проще. Так что, хоть есть моменты, которые я даже вспоминать ненавижу, я не могу сказать, что все было настолько беспросветно. На самом деле, вообще нет. Особенно, когда я выбралась из своего мыльного пузыря, в котором я просидела слишком долго. Но надо сказать… Я все же скучаю по кое-чему. - Что же это? - То, что тогда я мечтала о самых немыслимых, практически неосуществимых вещах. Мои мечты и фантазии были слишком дерзкими, безумными и красивыми, чтобы хоть когда-нибудь стать явью. Я была способна на такие странные поступки, могла рискнуть всем… Вот оно. Тогда мне было нечего терять. Я ничего не боялась. Это сейчас я смирилась с “тщетностью бытия” и мои желания стали проще одноклеточных, но тогда… Я скучаю по этим временам. Нечасто, но иногда. Лишь иногда.