Cry for up moon

      Он снова все испортил, снова всех подвел, снова поставил семью под угрозу. Он — обуза. Правильно ему говорили в Италии, он — никчемность. Идиот. Дурак.       Как теперь смотреть в глаза Небу, он ведь добрый, он простит, да. Но на дне его карамельных глаз ведь будут шепотки укора, словно корица. Видеть это хуже, чем слышать отказ в сотый раз. И совсем не хочется, чтобы однажды вместо карамели с корицей в глазах такого родного Джудайме поселилась шоколадная карамель разочарования, нежелания видеть рядом. В таком случае можно будет просто идти вешаться.  — В чем дело, Гокудера, ты опять отворачиваешься от меня. Почему? Я плохое Небо?       Нет. Не смейте так думать, Десятый! Вовсе нет, это я никчемность, это я всех подвел, опять!       Зачем вы поднимаете мне голову, своими тонкими руками. Что вы ищите в моем взгляде, своей молочной карамелью беспокойства? У ваших глаз сотни оттенков. Тысячи переливов, в них можно смотреть вечность и столько же их изучать. Сейчас вы переживаете за меня, за бейсбольного придурка, за Реборна и других людей.       Хочу видеть как в карамели появится корица, и упрямо смотрю вперед. Я мазохист, верно? — Нет, Джудайме, вовсе нет!       Со всем возможным пылом и уверенностью, со всей своей верой в ВАС. Что бы вы даже думать об этом не смели. — Тогда, почему?       Хуже шоколадной карамели в ваших глазах только это, застывшая карамель, ваши глаза становятся чуть прозрачнее, чуть светлее, но более холодными. Вашим глазам не идут сомнения и печаль. Вы не должны сомневаться в себе! Это ведь я, виноват. — Я… это я… я…       Как же трудно, даже мысленно представить себе, как карамель ваших глаз потемнеет от моих слов. Я не могу, просто не могу. Я готов принять любое ваше решение, я выполню любой ваш приказ, но не способен сказать два слова, глядя в молочную карамель беспокойства. — Не ты.       Карамель куда-то исчезает, а на её место приходит свет полной итальянской луны в июле. Так вот как выглядит ваша уверенность, она золотая и теплая, отражение света вашей души. Так тепло, но я не понимаю, о чем вы, и тону в вашем свете. — Что?       Знаете, в Италии очень теплые июльские ночи. Полная луна освещает путь мягким золотистым светом, запах моря нежно обволакивает тебя, обещая покой, шелест волн успокаивает, а гомон городов стихает. И, кажется, будто ты один на целом свете, а Луна — на самом деле любящая мать. Вы несете в себе её свет, золото ваших глаз дарит уверенность. — Ты не виноват, Хаято. Ни в чем.       Ах, если бы вы знали! Но вы ведь знаете, да? Луна видит все зло, в отличие от яркого Солнца, она царица Ночи и владычица пороков. Под её светом происходят самые жестокие преступления, открываются двери наших душ. И вы ведь тоже, как бы ни отрицали, понимаете это, да? Но я скажу. — Но это из-за меня! Если бы я мог чуть лучше управлять своим характером! Ямамото бы не пострадал!       Свет уходит из ваших глаз, и снова возникает карамель. Вы вспомнили про тех, кто в госпитале. Из-за меня, я снова виноват. — Нет. Такеши пострадал не из-за того что ты периодически слишком сильно реагируешь на что-то, а из-за того, что не вовремя возник. Вот и все. Никто не виноват, просто совпадение.       Что это? Почему вы обнимаете меня? Так тепло, и пахнете вы, словно итальянская ночь. Ваши руки, пусть враги обманываются их хрупкостью, они крепче морских канатов, ваши глаза, пусть посторонние считают их взгляд наивным, на самом деле они бесконечно мудры и полны веры в людей, ведь в кого еще верить небесному светилу? — Джудайме…       Я знаю, что полон пороков, что зачастую бываю бесполезен и никчемен, что гораздо проще найти сотню причин для моей смерти, нежели для жизни. Но, я прошу Вас, Небо, посмотрите на меня еще раз взглядом июльской ночи, и я исправлюсь. Я постараюсь стать лучше, чище и полезней. Я сделаю все, для того чтобы Ваш взгляд не потух.